В общем, с тяжелым сердцем я взялся за историю… Поняв, что за три дня двадцать столетий не осилить, я впал в отчаяние! И тут позвонил мой товарищ по несчастью Толя Дудник:
– Под диким секретом сказали, что если идешь на двойку, то спросят дополнительным вопросом: «Восстание Болотникова»!
Кто сказал? Кому? По какому секрету? Неважно… Главное, это мой случай!
Забросив тома учебников и энциклопедий, я стал учить «Болотникова»!
К утру я знал про него все! От того, как рос маленький Ванятка, и до трагической кончины, когда Иван Болотников был сослан в Каргополь, ослеплен и утоплен в проруби. Я мог на карте начертить все передвижения его войска, а заодно выучил биографию Василия Шуйского и «смежников» Ивана Болотникова: Пугачева и Разина!
С легким сердцем я вытягивал экзаменационный билет… Отчеканил:
– Билет № 17, – и пошел готовиться.
Какие там вопросы – мне было неважно. Я знал, что «пойду на двойку», и меня спросят про моего родного Ванятку! Тем не менее взглянув в карточку, я лишился дара речи! «Вопрос № 1 – Восстание Болотникова». Такое случается раз в жизни! Все! Дело сделано!
Второй вопрос уже неважен. Да и звучал он как-то странно: «СССР в годы пятилеток». К Болотникову мне готовиться было не надо, и я сосредоточился на пятилетках. И вдруг, как озарение, родилась концепция! Я набросал на бумажке какие-то цифры и пошел отвечать.
Педагог, принимающий экзамен, не был знаком с моей биографией, поэтому смотрел на меня влюбленными глазами, думая, что российское историческое общество теряет в моем лице великого исследователя, и все это ради эфемерной актерской славы! Ах!
А я пел соловьем!
– Московские ратные люди преследовали Ивана Исаевича до деревни Заборья, где верный Лжедмитрию воевода смог снова укрепиться…
– Достаточно, – прошептал педагог. – Прекрасно!
– Подождите! – горячился я. – Давайте я покажу вам на карте!
– Не утруждайте себя, спасибо! Давайте второй вопрос.
Концепция заключалась в том, что «размягченный» Болотниковым педагог проглотит ту тарабарщину, которую я собирался нести, отвечая про пятилетки. И сработало!
Я забросал его цифрами! Выглядело это примерно так:
– Давайте не будем говорить лозунгами и общими фразами, – начал я. – Давайте поговорим языком цифр. Возьмем, например, Тамбовскую губернию. 1918 год: производство обуви на душу населения составляло 0,02 пары. Год 1934 – уже 1,4! А 1959–11! Теперь сахарная свекла и Кубань. С 1922 по 1963 производство выросло на 165%! Фосфаты – Соликамск: за три пятилетки добыча повысилась…
– Достаточно! – воскликнул потрясенный учитель. – Пять!
Пять!!! Я не мог поверить! Вот так, своим умом, я заработал первую пятерку в своей жизни!
Шансы на проходной балл стали повышаться!
Оставалась устная литература… Тут – только шпаргалки!
На экзамен я вошел, шурша килограммами бумажек, рассованных в каждую «щелку» одежды.
Вытянул билет и сел. Первый вопрос: «Базаров – лишний человек». Есть такая шпора!
Вопрос второй – шок! – «Образ Ленина в советской драматургии». Такой темы у меня и близко не было!
Я стал судорожно озираться в поисках спасения. Через стол сидела Ляля Бероева.
– Ленин в драматургии, – зашептал я громко.
– Погоди, – отмахнулась Ляля.
Ну, я погодил и опять к ней…
– Погоди! – уже громче огрызнулась Ляля.
– Да чего годить-то! Мне отвечать идти! – взмолился я.
– Не погоди, а Погодин! – поражаясь моей тупости, прошептала Ляля. – Трилогия о Ленине «Человек с ружьем», «Кремлевские куранты», «Третья патетическая».
О боги! Я записал названия, но проблему это не решало: о чем эти пьески, идей у меня не было!.. И опять озарение! Сочинение! «Ленин в произведениях Маяковского и Горького»!
И я ринулся на штурм.
Базарова оттарабанил бойко и перешел к Ильичу.
– Конечно же, говоря о Ленине в драматургии, в первую очередь вспоминаешь Погодина! Его «Человек с ружьем», «Кремлевские куранты», «Третья патетическая» во всей полноте раскрывают многогранный образ вождя. Я же хочу немного отклониться от шаблонного ответа и рассказать вам о спектакле, который я недавно смотрел в Одесском театре. Пьеса основана на произведениях Горького и Маяковского и… – дальше я пересказал свое сочинение (оказывается, списывая, я многое запомнил).
– Пять, – сказала экзаменаторша.
Вторая в жизни! Я поступил!
Студенчество
И началась прекрасная студенческая пора! Со всеми сопутствующими шалостями и приключениями. Как-то незаметно и органично эта веселая пора преобразовалась в «плоховел», с той лишь разницей, что дневников в институте не было, зато был папа, который в «Щуке» преподавал! То есть тот редкий случай, когда родителей вызывать в школу не надо – они вот, уже здесь!
Ширвиндт, Сергеев, Дудник
Но даже наличие «сурового» отца не могло остановить метаний студенческой юности. Я как губка впитывал все новое, все хорошее и плохое, что сопровождало эти метания! Не буду кривить душой, впитывал я по большей части плохое – например, портвейн! Он был крайне плох, но впитывали мы его в промышленных количествах! Мы – это Толя Дудник (сын замечательного эстрадного актера Геннадия Дудника), Саша Сергеев (пасынок Юрия Яковлева) и я (про своего папу я уже, кажется, упоминал), то есть троица «блатных сынков». Иногда к нам примыкал Миша… (не буду называть его настоящую фамилию, так как читателям он известен под псевдонимами Михаил Март и Майкл Утгер). Миша был лет на восемь старше, и его рассказы о шестилетней службе на флоте, работе радистом на Диксоне, водителем молоковоза, инкассатором и художником заставляли нас слушать Мишу, развесив уши. А если добавить сюда его богатейший алкогольный опыт, помноженный на отсутствие у нас денег, то получается: два портвейна «777», две бутылки «Белого крепкого» за 2 рубля 2 копейки, пирожковая «Валдай», три капусты, винегрет, компот (нам нужны были стаканы), много хлеба с горчицей – и домой ты приходил в крайней степени «усталости».
Благо родители уже спали.
Еще один институтский товарищ был юноша тихий, застенчивый, интеллигентный, даже скверных слов не знал: магаданское воспитание. (Я не шучу, Магадан, основанный трудом политзаключенных, по культурному уровню мог дать фору и Москве, и Ленинграду). Несмотря на эти недостатки, мне с ним было интересно, да и он мною не особо тяготился… Звали этого мальчика Сережа Урсуляк. И вот с того первого курса мы не расстаемся: институт, театр, эстрада, кино, телевидение, дружба – всегда вместе. Но об Урсуляке я расскажу отдельно, а пока вернемся к «шалостям».
В основном нарушения носили «типовой» характер: опоздания, прогулы, несдачи зачетов и т. д. Прогуливали обычно «среднестатистические» предметы, которые, на наш взгляд, не содействовали актерскому образованию: история партии, история театра, изобразительное искусство, зарубежная литература… – нами частенько игнорировались. Естественно, в конце семестра нас ждала расплата в виде экзамена и следовавшей за ним переэкзаменовки. Иногда спасали шпаргалки, но чаще бывал провал.
Однажды мы с Дудником договорились писать «шпоры» по истории КПСС в виде уже готовых ответов, то есть как будто ты вытянул билет, сел и набросал тезисы на листочке.
Поделили все пополам – пара бессонных ночей, и готово. На экзамен зашли вместе. Мне достался билет, написанный Толей, ему мой. Легко поменялись и стали «готовиться». Дудник ответил и ушел с четверкой, настал мой черед. Я бойко стал докладывать темы своего 21-го билета, педагог благосклонно кивал… и вдруг говорит:
– Давайте я посмотрю, что вы написали, чтобы не терять время.
Я протягиваю листок, он его бегло проглядывает, переворачивает… а там написано «Билет № 22»!
Экономный Дудник уместил два билета на одном листе! В итоге за два билета я получил два бала!!!
На фоне учебных неурядиц бриллиантами сверкали редкие победы. Зарубежную литературу нам преподавала Ирина Александровна Лилеева (литературовед, специалист по французской литературе, переводчик Бальзака). Творчеству Оноре де Бальзака был посвящен целый семестр, и на первом же занятии Ирина Александровна сказала:
– Бальзак написал только одно произведение – «Человеческую комедию», но если вы на экзамене заявите, что его читали, я сразу без разговоров ставлю «неуд», потому что состоит это произведение из 137 романов, которые вы прочитать не могли! Это я говорю для тех, кто сегодня отсутствует, чтобы потом не было обид.
Надо ли говорить, что мы отсутствовали?
Перед экзаменом я, по требованию родителей, взял «голову в руки» и пошел в библиотеку готовиться. Полкурса уже сидели там, заваленные томами старика Оноре. Библиотекарша сказала, что больше по Бальзаку ничего нет…
– Хотя, впрочем… – и принесла ветхую пожелтевшую брошюрку «Пособие для учителей…» – Вот! Все, что осталось.
Я поплелся изучать пособие… Открыл… Вник… И – нет, такого не бывает!
Брошюра состояла из кратких, строчек на пять-семь, описаний всех романов Бальзака!
Зяма, мама и Белый гриб
…Татьяна Гердт в своей книге описывает случай на отдыхе, когда они отправились по грибы: «А вот Шура Ширвиндт прославился широтой души. Был не очень грибной год, и мы компанией грустновато брели по лесу. Вдруг раздался крик: «Все сюда!» Это кричал Шура, вышедший на полянку, полную подосиновиков. Даже счастливо лишенные чувства зависти люди при сборе грибов жгуче испытывают его к удачливым грибникам. Все обалдели от такого благородства, а Шура справедливо заметил: «Другой бы затаился, ведь правда?»…
Вот и сейчас я поступил генетически щедро, благосклонно взирая на очередь, выстроившуюся к моему столу. В итоге «моя» половина курса получила «хор.» и «отл.».
Мой друг Саша Сергеев носил кличку Пес. (Он чуть что кричал: «Я, как пес – мечусь, кручусь, рою… а вы…! Кричал, кричал… и стал Псом.) Он не участвовал в «библиотечном сговоре» и пришел на экзамен сам по себе. Когда подошла его очередь, сел отвечать и…