– Куда? – спрашивает удивленный проректор.
– Простите? – не понимает Вика.
– Куда он его отправил?
Вика судорожно перечитывает свой листок, пытаясь найти адрес отправления, но его там нет!
– Ой, можно, я еще подготовлюсь? – говорит она.
– Конечно! – благодушно улыбается Белкин.
Вика возвращается на свое место, достает первоисточник-шпаргалку, скрупулезно изучает, находит ошибку и радостно кричит на всю аудиторию:
– Отравил! Сальери Моцарта отравил!
И что вы думаете? Разоблачение, двойка, переэкзаменовка? Нет! Все вышеперечисленное случилось бы со студентами неугодными, к коим относился и ваш покорный слуга, а что до Вики, она получила четверку, так как по сути это была не ошибка, а скорее описка.
Теперь понимаете, как важно быть на хорошем счету у начальника?
У Черного моря
Коктебель
После второго курса института мы с другом Аркашей поехали отдыхать в Коктебель. Это был наш первый самостоятельный и последний беззаботный отдых (гром грянет в ноябре). Родители с большим скрипом отпустили нас одних, с множеством инструкций, как жить и с весьма ограниченным бюджетом, подразумевающим жизнь скудную, но правильную. Поселились мы в «частном секторе» минутах в десяти ходьбы от моря. Каждый сдаваемый дом походил на улей: семей по десять-пятнадцать ютились в каждой комнатке, на каждой терраске и в каждом сарайчике. Нам посулили крышу над головой дней через пять, а пока разрешили пожить на раскладушках в саду… И это было одно из самых прекрасных жилищ в моей жизни! Раскладушки стояли в тени огромной сливы, их разделяла табуретка, на которой лежал томик Гете (Аркадий был, да в сущности и остался, большим интеллектуалом) и бутылка дешевого портвейна, который мы с гетелюбом потягивали. По утрам, когда первые робкие лучи солнышка сквозь зелененькие листочки слегка золотили наши чуть припухшие с похмелья глазки, мы, не открывая их, протягивали руки вверх, на ощупь находили сливу и засовывали ее в рот, жадно впитывая кисловатую нежность. Ах!
Гете, шпроты и портвейн
Стоило это лежбище по 60 копеек с носа, и мы даже расстроились, когда узнали, что «крыша» освободилась. Как выяснилось, расстроились мы не зря: помимо того, что жизнь под крышей стоила в два раза дороже, жилище это оказалось лежащим на боку клозетом, ну, или туалетной кабинкой, куда надо было вползать на четвереньках и куда засунули наши же раскладушки.
Зато в тридцати метрах от нашего дома была столовая, одна из трех во всем регионе. Если вы хотели «правильно» позавтракать, то вам надо было занять очередь часов в шесть утра, и тогда в восемь вы были бы одним из первых посетителей. Если же вы подтягивались, выспавшись, часам к девяти, то завтрак мог плавно перетечь в обед – такой длины была очередь. Она начиналась на соседней улице, огибала довольно большой холм и, приблизившись к зданию, прижималась к вожделенному прилавку раздачи, отделенному от зала железным заборчиком. Попытка протиснуться без очереди была чревата летальным исходом, занять тоже не получалось: для этого надо было бы встать в шесть утра… И Аркаша нашел выход! Вы думаете, под выходом я подразумеваю вход? Нет, именно выход из создавшейся ситуации. Сейчас, по прошествии стольких лет, можно безбоязненно рассказывать о нашем ноу-хау: срок давности уже истек, и посадить нас не смогут.
Итак, суть изобретения была такова. Подходишь к забору, который идет вдоль раздачи, и так быстро и деловито произносишь:
– Передайте, пожалуйста, еще одни сырники.
Дескать, ты, уже подойдя к кассе, обнаружил недостачу одной порции сырников, и очередники протягивают тебе через забор тарелку, даже не подозревая подвоха. Ключевой момент в этой афере – слово «еще». Если сказать: «Передайте, пожалуйста, сметану» – можно вызвать подозрение (а чего это он сметану просит? Уж не…?) и провал, а «еще» – словечко настолько безобидное, что люди с улыбкой протягивали тебе искомый продукт: вот, мол, бедолага – забыл взять кашу.
За несколько подходов мы набирали себе роскошный завтрак, естественно, бесплатный, ведь подойди мы, минуя очередь, к кассе с награбленным, обманутые отдыхающие выместили бы всю злобу к курортному общепиту на нас, и поэтому только из соображений личной безопасности мы ни разу не заплатили за еду.
А еще в Коктебеле был ресторан. Один. «Карадаг». Попасть туда на ужин было нереально: конец очереди терялся в одноименных горах. Но мы с Аркашей попали не на ужин, мы пришли в обед. С трудом найдя столик, мы заказали по супу и заодно подарили официанту пачку сигарет «Marlboro», которую я выклянчил в Москве у Миронова (он даже в те времена умудрялся добывать эти сигареты и курил только их).
Подарок произвел эффект разорвавшейся бомбы. Официант заявил, что когда бы мы ни пришли в ресторан, этот столик всегда будет наш. И началось! Первые пару раз мы пришли сами с девушками, но быстро поняли, что бюджет, выделенный родителями, на такой разгул никак не рассчитан… и мы, по совету друзей, стали сдавать столик в аренду. Вырученные деньги менялись на всяческие недорогие портвейны в соседнем магазине и с теми же друзьями радостно выпивались на пляже. Впоследствии эффект «Marlboro» был использован нами в куда более масштабном предприятии. Скинувшись рублей по десять, мы с ребятами купили в Феодосии пару десятков простых белых маек и баллончики с нитрокраской разных цветов. В нашем коллективе водились и художники, и фарцовщики[5]. Художники изготовили трафарет и снабдили все майки роскошной красочной надписью MARLBORO, а фарцовщики эту «фирмуˊ» продавали по 10 рублей за штуку. Качество выпиваемого портвейна заметно повысилось. Когда же мы, получив свою долю, позволили себе вновь воспользоваться своим столиком, то с чувством глубокого удовлетворения увидели, что ресторанный музыкальный ансамбль весь одет в наши майки.
Как и у всех курортно-ресторанных коллективов, репертуар ВИА состоял из полублатных и полуиностранных песен. Первые были представлены шлягерами типа:
Поспели вишни в саду у дяди Вани,
У дяди Вани поспели вишни,
А дядя Ваня с тетей Груней нынче в бане,
А мы с друзьями погулять как будто вышли…
Вторые считались полуиностранными, так как исполнители не знали слов и исполняли мелодии понаслышке, заменяя слова звуками. Так, однажды я заглянул в «песенник» солиста и увидел запись популярной песни Джо Дассена L’Eté Indien. Выглядело это примерно так:
Ша-ла-ла, ша-ла-ла-ла-ла-ла-ла,
Ша-ла-ла-ла-ла, Ла-ла, Ла, Ла-ла-ла-ла…
и так далее. И именно так – «Ша-ла-ла» – они и пели.
Играли плохо, но громко, кричали пронзительно, но фальшиво – общаться за столом было невозможно, поэтому посетители под это танцевали. Заказать песню «Для Дато из солнечного Магадана» стоило дорого – рублей 10, поэтому, когда во время празднования моего дня рождения солист объявил: «Пятнадцать минут тишины мы посвящаем Михаилу из солнечной Москвы», – все обалдели от такого дорогого подарка. Оказалось, что Аркаша попросил музыкантов так сказать, когда они пойдут на перерыв – естественно, бесплатно. Этот день рождения оказался последним, но самым ярким событием в нашей крымской жизни (после того вечера я лет тридцать не решался вернуться в Коктебель).
Скрупулезно рассчитанный бюджет позволял пригласить на праздничную вечеринку человек пять-шесть… ну, максимум восемь. Когда же потянулись прослышавшие о халяве вереницы «друзей», мы с Аркашей поняли, что дело плохо. Когда желающих выпить за мое здоровья набралось полресторана, мы поняли: это конец! Аркаша предпринимал попытки уговорить гостей скинуться, кто сколько может, но тщетно:
– Не мелочитесь, ребята! В жизни раз бывает девятнадцать лет!..
Аркадий штурмует кассу
И мы сбежали! В разгар веселья, когда все пошли танцевать, мы просто вышли на улицу… и побежали! Бегом примчались в наш лежачий клозет, схватили сумки – и дальше к шоссе. Вскочили в подошедший автобус и поехали куда глаза глядят.
Глаза глядели в Феодосию, где мы и заночевали на автостанции.
Что делать дальше, мы не знали. Отдыхать нам оставалось еще неделю, возвращаться нельзя – тюрьма… И тут мы вспомнили, что одна из коктебельских подружек Рена приглашала нас в гости в Одессу, дескать, у нее там дача прямо на море и все нам будут рады.
Ну, в Одессу так в Одессу – решили мы и стали на перекладных пробиваться в Симферополь в аэропорт. Каким образом мы добыли билеты на самолет, рассказывать не буду, но по одной зарисовке вы сможете представить, какой ад царил в единственном крымском аэропорту в конце августа. Когда мы протиснулись в салон самолета, то поняли, ни о каких местах речь не идет: люди стояли в проходе, держась за багажную полку, как в переполненном троллейбусе. Так и полетели! Чудо, что наш крылатый троллейбус благополучно приземлился в Одессе!
Ах, Одесса…
Измученные бессонной ночью, дорогой и жарой, мы все же добрались до Рениной дачи и в 11 часов вечера постучались в калитку.
Теперь представьте себе: Одесса, лето, море, небольшая дачка, огромная семья, последние дни каникул, дети, внуки – яблоку упасть негде, и вдруг заявляются два молодых перца:
– Здравствуйте, нас Рена пригласила у вас пожить!
В общем, выгнали.
Слоняясь очередной бессонной ночью по одесским дворикам, мы поняли, еще одни сутки не выдержим – нужна крыша над головой. В сладких грезах перед глазами маячил уютно лежащий на боку клозет, и мы начали искать гостиницу. Через какое-то время, пробежавшись по нескольким гостиничным адресам, мы пришли к неутешительному выводу: табличка «Мест нет» выбита в граните над стойками всех отельных администраторов.
И вот уже в поисках забора, под который можно лечь и умереть, мы в очередной раз выходим на Дерибасовскую к дверям гостиницы, в которой побывали, наверное, раз пять. Вдруг Аркаша говорит: