– Так, все! Жди меня здесь! – и решительно входит внутрь.
Впоследствии он не мог вспомнить, что там наговорил, но вышел ко мне, держа в руках ключ от ШЕСТИМЕСТНОГО номера!
Нет, вы не подумайте, что это были апартаменты люкс с гостиной, столовой и ванной с джакузи. Это был довольно просторный номер, в котором стояли шесть железных кроватей с тумбочками, а туалет и душ располагались в другом конце гостиничного коридора – в общем, сказка! Мы плюхнулись на пружины этих прекрасных кроватей… и все – проснулись часов через двадцать.
Ох, Одесса…
Свежие и счастливые мы выбежали в город и только теперь увидели красавицу Одессу. Ба! Так это же Дерибасовская! Ого! Так это и есть Потемкинская лестница из «Броненосца Потемкина»! А вот и «Бульвар Французский весь в цвету»!.. И, конечно же, море и знаменитые пляжи, переполненные одесским упитанным колоритом. Расположившись в прибое (на самом пляже места не было вообще, вплоть до того, что маленькие дети играли, сидя на обширных животах пап и мам), мы наблюдали такую сцену. Мальчик лет семи плескался в воде недалеко от нас. Его крупная мама возвышалась прямо над нашими головами и кричала:
– Боря! Якомусказала, выйди з воды!
– А папа сказал, шо пока он купается, пусть и я купаюсь! – верещал Боря.
– Якомусказала, выйди з воды! – не унималась мадам.
– А папа сказал, шо пока он купается, пусть и я купаюсь! – повторял мальчик…
И так раз десять! К полному равнодушию окружающих и к нашему великому восторгу.
Разыгравшийся аппетит напомнил нам сразу о двух проблемах: отсутствии денег и, как все-таки вспомнил потом Аркаша, обещании устроить шикарный благодарственный прием для всех администраторш нашей гостиницы.
Вышел на «дело»
Опечаленные, мы проходили мимо какого-то приморского кафе с огромной террасой, отделенной от парка гипсовой балюстрадой. Кафе еще не открылось, и терраса была пуста.
– Стой тут! – прошипел вдруг Аркадий и перепрыгнул через перила. Исчезнув на несколько секунд из поля моего зрения, он вдруг возник надо мной, держа в руках ящик шампанского.
– Скорей! Хватай! – крикнул он и буквально бросил в меня этот ящик. Рефлекторно я в него вцепился, и в тот же момент со стороны кафе раздалось:
– Вон он! Держите его!
Ну, мы и побежали. Причем я бежал с двадцатикилограммовым грузом в руках, но, вероятно, криминальная составляющая этой тяжести добавляла мне ускорения – я уходил от погони, как юный заяц от старого волка.
Итак, начало было положено. Я имею в виду начало грядущего банкета, потому что на преступный путь мы вступили двумя днями раньше в Крыму, сбежав из ресторана.
С появлением шампанского жизнь стала налаживаться, но предстояло добыть какие-то закуски (я говорю «добыть», подразумевая украсть, потому что денег нам едва хватило бы на пару банок кильки в томате по 33 копейки).
И вот, вооружившись большой сумкой, мы вышли на промысел. Банкет был назначен на девять вечера, на часах было восемь.
Пройдя по Дерибасовской пару кварталов, мы обнаружили большой пятиэтажный «питательный комплекс». Там было все: и кулинария, и столовая, и кафе – а на пятом этаже располагался огромный ресторан, столиков на пятьдесят. Вот туда-то, на последний этаж, мы и взошли. Зал был полон. Люди ели, пили, говорили тосты, танцевали. Столы ломились от яств. Дождавшись, когда все участники богатого застолья встали и пошли танцевать, Аркадий подошел к их столу, небрежно, как что-то само собой разумеющиеся, собрал несколько тарелок с закусками и вальяжной походкой направился ко мне, стоящему в дверях с сумкой.
Когда я все это увидел, у меня от ужаса подкосились коленки. Я крикнул:
– Нет! – и побежал вниз.
Аркадий с тарелками – за мной. Догнал он меня только на улице, сунул в сумку тарелки и злобно сказал:
– Ладно, жди здесь, я за горячим.
И ушел обратно. В результате Аркаша сделал еще ходки четыре, и у нас появились салаты, крепкие напитки и пресловутое горячее. Не понимаю, как у него хватило на все это нервов: я трясся от страха, поджидая его в соседней подворотне.
Он осуществлял «выносы» настолько уверенно и спокойно, что никто из официантов и посетителей не заметил утраты. Они не заметили, а мы накрыли сдвинутые тумбочки в нашем шестиместном такими деликатесами и в таком количестве, что помимо администраторш смогли пригласить на банкет еще и группу голодных циркачей, живших на нашем этаже!
Обрушившийся на нас после долгого голодания пир с обильно намешанными возлияниями наутро сыграл с нами злую шутку. Пришло тяжелое тягучее похмелье.
Заставив себя встать, я наскреб последние копейки и пошел на улицу – купить кефиру. Почему-то я чувствовал, что именно кефир, а не пиво, облегчит наши страдания. Да и денег на все эти деликатесы все равно не было.
Зашел в какой-то занюханный продмаг и встал в очередь к прилавку. Да, дорогой читатель, в те далекие времена очередь была непременным атрибутом любой покупки. Нет очереди – значит, нечего покупать.
Очередь двигалась до тошноты (в прямом смысле этого слова) медленно. Плюс жара и аромат несвежей рыбы. Особенно неприятно пахла старуха, стоявшая передо мной. Наконец подошла ее очередь, она протянула мутную полулитровую банку и прошамкала беззубым ртом:
– Трифта фметаны.
Продавщица схватила ковш с длинной ручкой, зачерпнула из бидона сметану и плеснула в бабкину банку, потом поставила ее на весы:
– Триста пятьдесят, нормально?
– Нет, трифта, – злобно буркнула старуха.
Тяжелое утро
Продавщица не моргнув глазом отлила часть сметаны обратно в бидон и протянула банку бабке:
– Вот, триста.
Старуха начала рыться в кошельке, а во мне стали пробуждаться такая тоска и раздражение ко всему увиденному и унюханному, что я, совершенно себя не контролируя, вдруг произнес:
– Что же вы, из грязной банки сметану в общий бидон?!
Сказал и опешил. Как я мог?! Язык мой – враг мой. Ведь она меня сейчас убьет, и никто ее не осудит.
В те времена кромешного дефицита сфера обслуживания и все ее представители были неприкасаемы. Мясники, скорняки, автослесари были королями жизни. Перед ними заискивали, с ними старались подружиться, и они милостиво принимали всеобщее поклонение.
И вот я в похмельном угаре перешел черту. Посягнул на святое.
Продавщица повела себя крайне достойно. Даже не взглянув на лежащий рядом топор для разделки мяса, она спокойным и долгим взглядом посмотрела на меня, как бы изучая, пытаясь осмыслить услышанное и понять мотив моей вопиющей дерзости. Я стоял ни жив ни мертв. Да и вся очередь затаила дыхание: виданное ли дело! Ишь, на что посягнул!
Наконец, насладившись своим триумфом, продавщица поправила халу на голове и произнесла, пристально глядя на меня:
– И это единственное, что вас не устраивает?
О боги! О Сократ со Спинозой! Вы посрамлены!
Простая одесская продавщица, гастрономный философ, изрекла короткую максиму, в которой воплотилось все, чем наградила нас эпоха совкового коммунизма. Эту мантру я повторял тогда, повторяю и сейчас, дабы обрести утраченную гармонию – и она работает!
Дарю ее вам. Включили телевизор, посмотрели новости… и вместо валокордина:
– И это единственное, что меня не устраивает?
И все, и отпустило.
На этой высокой ноте завершились наши черноморские приключения. Мы получили долгожданный денежный перевод от родителей, купили билеты в Винницу и поехали устроить сюрприз нашему общему другу Роме.
Рома
Прежде чем рассказать о судьбоносном событии моей биографии, о знаменитом «снятии флага»…
Прежде чем рассказать о судьбоносном событии моей биографии, о знаменитом «снятии флага», я хочу сделать одно «лирическое отступление».
Одним из ключевых персонажей в этой драме, как, впрочем, и в моей жизни, является Рома. Роман Ефимович Козак (29 июня 1957, Винница, Украинская ССР – 28 мая 2010, Москва) – советский и российский театральный актер и режиссер, Заслуженный артист Российской Федерации, Заслуженный деятель искусств России. Был художественным руководителем Московского драматического театра им. Пушкина.
Когда Ромы не стало, мы, его друзья, написали книгу, которая так и называется «Рома. Роман Козак глазами друзей»[6]. И вот что рассказал я.
Однажды давным-давно, страшно вспомнить когда, а точнее, 19 октября 1975 года, мне позвонил мой друг Аркадий.
– Я хочу познакомить тебя с неким Романом. Он – НАШ!..
Мы встретились в переходе метро «Площадь Ногина»: Аркадий, я и какой-то парень. Я открыто и дружелюбно протянул руку и сказал:
– Миша.
Парень внимательно посмотрел на меня, а потом взял и плюнул. Да-да, плюнул! Не в переносном смысле, а в самом прямом – слюной! Естественно, я плюнул в ответ.
И все… Началось.
Вернее, началась.
В этот самый момент началась ЖИЗНЬ.
Как это объяснить, я не знаю. Ни одному живому существу я бы не простил такой оскорбительный и меткий плевок.
Очень многообещающий плевок, который стал эпиграфом к дружбе, руководившей нашими жизнями целых 35 лет.
И мы кожей чувствовали это ее руководство. И свою ответственность перед ней.
Рома иногда звонил мне среди бела дня и требовательно, с каким-то особым нажимом, спрашивал:
– Друг?
– Конечно, друг, о чем речь!
Частенько я вынужден был отвечать «Нет». Тогда с его стороны следовало резкое: «Все, пока», и на этом разговор обрывался. Это не было проверкой наших отношений на прочность – просто банальный вопрос, выпиваем ли мы вечером или нет.
Много лет спустя
Друг – это, пожалуй, самое емкое и правильное слово для того, что можно предложить.
Или попросить.
Или разделить.
В общем, для всего.
Очень тонкая и сложная система отношений скрывалась за «другом». Свой необъяснимый мир. Свой изощренный, временами извращенный и, на мой взгляд, восхитительный юмор, который, увы, никто кроме нас не понимал.