– Согласны вы или нет? – повторил Риго свой вопрос.
– Минуточку, – вмешался нотариус, – господина барона не было здесь, когда зачитывался брачный договор, и, возможно, он был бы не против ознакомиться с ним, прежде чем отважиться на столь ответственное решение. В частности, он должен знать, что по контракту в случае смерти жены переживший ее муж получит долю наследства, полагающуюся ребенку. Вот, господин барон, будьте любезны, взгляните сюда.
Луицци подошел к нотариусу, чувствуя, как почва уходит у него из-под ног: ведь если он примет предложение госпожи Пейроль, он, может быть, обречет себя на еще более беспросветную нищету, чем в противном случае; если она не получит приданого, то его ждет тот самый еще худший вариант, которым угрожал Дьявол. Он облокотился на стол, чтобы не упасть, и увидел рядом с текстами брачных договоров большой запечатанный конверт, в котором, по-видимому, и находилась дарственная на два миллиона.
– Вот здесь, – сказал нотариус, ткнув тонким пальцем в один из контрактов, – читайте.
Голова Армана кружилась, перед глазами все расплывалось, и он не смог прочитать ни строчки.
– Возьмите мои очки, – поспешно пришел на помощь нотариус, – вам будет лучше видно, господин барон.
Безо всяких церемоний он водрузил очки на нос Луицци, продолжая в то же время показывать ему на какое-то место в тексте. Но, едва сосредоточив глаза на документе, Арман обнаружил, что очки Сатаны вновь придали ему ту магическую силу видения, которая позволила ему когда-то прочесть историю Генриетты Буре сквозь стены и ночь. Все присутствовавшие с тревогой наблюдали за Луицци; наклонившись, он взглянул на дарственную и сквозь плотную бумагу конверта прочел искомое: Риго отдавал два миллиона в приданое Эрнестине Турникель, внебрачной дочери Эжени Пейроль, в девичестве – Турникель.
– Ну-с, согласны вы или нет? – в третий раз спросил Риго.
Луицци упал на стул нотариуса и ответил:
– Нет.
Эжени вскрикнула от стыда и отчаяния, охотники за приданым издали радостный клич, а что касается Риго, то он повторял вне себя от ярости:
– Нет? Ах, вы говорите «нет»? Нет… Это мы еще посмотрим… Ну что ж, Эжени, выбирайте себе другого мужа. Господа согласятся – будьте уверены.
– Теперь мой черед сказать «нет», – выпалила Эжени. – Отдайте ваши деньги, дядюшка, моей дочери, а меня отправьте в какую-нибудь дальнюю деревню.
– Вот как? Не выйдет, я тоже скажу «нет»! – запальчиво закричал Риго. – Или у каждой из вас будет по мужу, или не получите ни су!
– Я предпочитаю нищету, – стояла на своем Эжени.
– А я оставлю при себе свои кровные!
– И ради Бога. Дядюшка, я еще не разучилась зарабатывать собственными руками, не волнуйтесь – прокормлюсь как-нибудь.
– Вот и отлично, – поддержала ее Жанна, – а я буду тебе помогать.
– Ах, – закричала Эрнестина, – какая подлость!
– Эрнестина! – ахнула Эжени.
– Да, сударыня, это подло, подло и еще раз подло! Разве не хватит с меня прозябания в нищете и убожестве, без имени и без будущего? В детстве с позором меня гнали отовсюду! Вы отказывали мне даже в знакомстве с отцом, человеком знатным – я знаю! А теперь своим отказом вы отнимаете у меня единственный шанс на имя и состояние – как это подло с вашей стороны!
– О-о! – запричитала Эжени, обхватив голову руками. – Эрнестина, дочь моя, доченька!
– И ты терпишь, что этакая закорючка вот так с тобой разговаривает! – возмущенно подхватила Жанна. – Оскорбляет еще! Эх, у меня бы она другую песню запела…
– Сударыня, – огрызнулась Эрнестина, – вам-то что от меня нужно? Я вас и знать не знаю.
– Ах, паршивка, не знает она меня! – заверещала старая Жанна. – А когда твоя мать, вместо того чтобы отдать тебя, как все, к чертям собачьим в приют, работала не покладая рук, чтобы тебя же, змеюку неблагодарную, прокормить да приодеть, кто тебя тогда холил-лелеял, кто нянчил тебя вместе с кормилицей, отродье ты приблудное?
– Ах, это я-то приблудная? Раз так, – не осталась в долгу Эрнестина, – то это не мой грех. У матушки спросите, каким ветром меня надуло!
– О, горе мне, горе! – Эжени согнулась от отчаяния и удушающих рыданий. – О, горе, горе!
– Здесь нет ни одного порядочного мужика, – заорал вне себя Риго, – за которого можно отдать порядочную женщину!
В этот момент Армана охватило желание подбежать к Эжени, встать перед ней на колени и расцеловать ее руки; он уже приподнялся с кресла, но Дьявол, ткнув пальцем в дарственную, оборвал его:
– Ты читай, читай лучше.
И Луицци рухнул обратно на указанное ему место. Зато адвокат в мастерском прыжке поймал посланный Риго мяч, понимая, откуда идет его ярость:
– Сударь! Будь Эжени Пейроль хоть бедной, хоть богатой, но здесь найдутся честные люди, готовые предложить ей руку и сердце!
– Конечно, – выкрикнули в один голос клерк и приказчик, вскочив с места, – конечно, найдутся!
– И я тоже не против, – послышался голос Малыша Пьера.
– Эжени, послушай меня, – сказал старый Риго. – Выбери мужа из тех, кто здесь; эти господа не так уж плохи, как я сначала думал, они даже чем-то мне по душе…
– Нет, дядюшка, нет! Слишком уж все отвратительно, Господь мне свидетель!
– Просите прощения у матушки, – шепнул граф де Леме Эрнестине, – или мы погибли.
Эрнестина застыла в нерешительности; Луицци наблюдал за происходящим и, повсюду узнавая руку Дьявола, тихо сказал ему:
– Ты был прав: бедная мать, лучше не скажешь.
– Погоди, хозяин, то ли еще будет, – хмыкнул в ответ Сатана.
Тут Эрнестина подошла к Эжени, встала на колени и очень-очень трогательным голосом, но с сухими и жесткими глазами, проговорила:
– Простите меня, матушка… какое-то минутное помешательство, не иначе… Должно быть, это любовь… Я совсем потеряла рассудок… Вы сами, верно, знаете, до чего может довести сильная страсть.
– Замолчи, замолчи, несчастная! – ответила Эжени. – Не оскорбляй меня своими мольбами, как оскорбляла злобой. Раз уж Бог дал мне жизнь лишь за тем, чтобы я жертвовала ею ради других, я отдам ее до конца; раз уж нет другого пути, то придется мне положить свою жизнь на алтарь твоего счастья.
Умолкнув, она обернулась к адвокату, собираясь с духом, но тут, казалось, силы оставили ее, и она еще раз с надеждой взглянула на Луицци; в ее глазах светилось последнее предложение человеку, у которого, как она считала, сохранилась хоть капелька совести, раз он смог отказаться. Но Дьявол опять издал свой противный смешок, и Луицци опустил глаза.
– Сударь, – обратилась тогда Эжени к адвокату, – желаете ли вы взять меня в жены?
– Да, сударыня, – ответил господин Бадор, – и Бог мне свидетель – как я буду почитать и уважать вас до конца дней своих!
– Ну вот и хорошо, – крякнул Риго, – сказано – сделано. А теперь, господин нотариус, вскройте конверт с дарственной; я буду придерживаться ее положений в любом случае, женятся они или нет, а тот, кто будет недоволен, может проваливать. Читай, чернильная твоя душа, читай.
Нотариус не спеша взял в руки конверт и сломал одну за другой пять печатей. Он делал все нарочито медленно, словно задавшись целью вытянуть все жилы из женихов; клерк и приказчик, лично уже не заинтересованные, потешались вовсю над перекошенными физиономиями счастливцев, а Луицци с грустью смотрел на несчастную Эжени, закрывшую лицо руками. Нотариус тем временем торжественно развернул лист бумаги, а потом, взяв в руки очки, начал тщательно их протирать.
– Отлично, отлично, – одобрительно отозвался Риго, – спешка нам не в прок; все будет, господа, все будет.
Наконец нотариус водрузил очки на нос и, прокашлявшись как полагается, прочел дарственную, из жестокой любви к порядку не пропустив ни слога этого варварского протокола, пока не дошел до пресловутой статьи, гласившей, что Риго отдает в приданое два миллиона франков, в настоящее время хранящиеся на счету во Французском банке, своей внучатой племяннице Эрнестине Турникель, внебрачной дочери Эжени Пейроль.
Эрнестина испустила радостный крик, граф де Леме припал к ее ногам, а госпожа де Леме сжала обоих в материнском объятии непомерно удлинившихся вдруг рук. Эжени обронила слезу и сказала господину де Бадору:
– О, сударь, простите меня…
– Ах, оставьте, оставьте, сударыня, у меня в кармане лежит неплохой документик, по которому с этого момента граф де Леме должен вам пятьсот тысяч франков.
– Как? – закричала на жениха Эрнестина. – Вы посмели распоряжаться моим приданым?
– А если бы оно досталось не вам? – усмехнулся адвокат.
– Мы еще оспорим содержание этого документа, – взъерепенился пэр.
– Оно в полном порядке как по содержанию, так и по форме.
– А это мы еще посмотрим!
– Ну хорошо, хорошо, – вмешался Риго, – в конце концов, вы можете и не жениться, если не хотите. Что сделано, то сделано, и приданое будет дано так, как предписано дарственной.
– Если, конечно, господин де Леме признает законность соглашения, – ухмыльнулся адвокат.
– Не вздумайте! – опять крикнула на будущего мужа Эрнестина.
– Это нечестно! – сказал граф. – Расписку вырвали у меня обманным путем!
– А как насчет моих десяти тысяч? – поинтересовался клерк.
– Как?! Еще?! – заверещала Эрнестина.
– И моих, – добавил приказчик.
– И, по всей видимости, барона, – расплылся в улыбке Риго.
– Я лично не участвовал в этой грязной дележке, – возразил Луицци.
Нотариус оборвал поднявшийся гвалт столь едким и громким на этот раз смехом, что все тут же умолкли, приготовившись слушать.
– Однако, господа, я ведь не закончил еще чтение документа, – напомнил он, – слушайте дальше. Так вот, вышеуказанная сумма будет вложена в государственные облигации под пять процентов годовых.
– Недурственно! – тут же подсчитал приказчик. – Облигации у нас сейчас идут по сто десять, так что в сумме это составит девяносто девять тысяч девятьсот девять франков и девять сантимов в год.
– Я бы предпочел вложить их в ипотечный банк, – задумчиво ковырнул в носу клерк.