– Тише, тише, господа, – раздраженно шикнул на них граф де Леме, – дослушаем же до конца.
– Вышеуказанная рента, – продолжил нотариус, – будет выплачиваться как узуфрукт от суммы в два миллиона франков госпоже Эжени Пейроль, в девичестве – Турникель, до конца ее дней; ее же дочь, Эрнестина Турникель, обладает правом собственности без права пользования доходами от нее.
– Просто восхитительно! И до чего же умно придумано! – воскликнул адвокат.
– Очень даже глупо, – возразил граф, – а на что же мы будем жить «до конца ее дней»?
– У вас есть расписка на полмиллиона, – сказал клерк. – Господин Бадор только что так ее расхваливал…
– Да-да, – вспомнил пэр, – неплохая была сделка.
– Она недействительна, – тут же отозвался адвокат. – Ведь я даже не коснусь этих денег, они ваши, так что, извините.
– Мошенник!
– А вы – жалкий нищий!
– Ну-с, – громовым голосом заглушил их перепалку Риго, – говорите, ваше сиятельство, согласны ли вы жениться на таких условиях? Да или нет?
– Ну и ну, – забегал по комнате пэр, – ведь один Бог знает, сколько придется ждать эти два миллиона… Прекрасная, конечно, перспектива, но очень уж отдаленная…
– Ах, сударь! – возмутилась Эрнестина. – Вот она какая, ваша любовь!
– Но, барышня, – пробормотал граф, – сами подумайте – ведь ваша матушка слишком молода.
– Какой ужас! – вскрикнула Эжени.
– Не переживайте вы так, – обеспокоенно шепнул ей адвокат, – а то, не ровен час, заболеете…
Эжени отвернулась от него и встретила ничего не выражающий, словно помутненный головокружением взгляд Луицци. В этот момент Риго опять рявкнул:
– Ну так что, господин граф, согласны вы или нет?
Граф никак не мог решиться, и нотариус шепнул ему:
– Ваше сиятельство, госпожа Пейроль и в самом деле молода, но вот бабулька уже давно на ладан дышит; стоит только немножко умаслить ее – и ее миллиончик достанется вам, не пройдет и пары годков.
– Верно, – поддакнула Эрнестина.
– Я согласен, – выдохнул граф.
– Не подать ли лошадей столичным франтам? – тут же спросил Малыш Пьер.
– Хоть бы тебя черти унесли! – ответил клерк.
– Этого ему не миновать, – заметил нотариус.
– Черт бы вас побрал всех и меня вместе с вами! – вскричал взбешенный приказчик.
– Это его долг, – ухмыльнулся нотариус, – и он его с удовольствием выполнит. Прекрасно, господа, – продолжил он, – но мы еще не закончили. Нам предстоит еще узнать, кого выбрала госпожа Турникель.
– И правда. – Малыш Пьер выдвинулся на первый план, галантно выпятив грудь.
– Я лично в этом не участвую, – заявил приказчик.
– И у меня что-то пропало всякое желание жениться, – сказал клерк.
– В таком случае остаются только двое, – подвел итог нотариус, – Малыш Пьер и барон де Луицци.
– Я?! – перекосился Арман.
– К месту было бы отметить, – нотариус до такой пронзительной ноты возвысил голос, что заглушил всякое шушуканье в гостиной, – что брачный договор госпожи Турникель составлен исключительно в пользу жениха. Ибо ее миллион не определен в качестве приданого; она как бы признает, что это деньги будущего мужа, откуда следует, что ее счастливый супруг может распоряжаться этим миллионом целиком по своему усмотрению.
– Но это же совсем другое дело! – воскликнул приказчик.
– Да, это круто меняет положение, – подтвердил клерк.
– Вовсе нет, – сказала старуха, – вы оба мне отвратительны, так что до свидания, господа пижоны.
– И правильно, – расправил плечи Малыш Пьер, – брысь, вертихвосты! Не про вас красавица Жанна!
– Что да, то да, – продолжала госпожа Турникель, – и чтобы моя внучка не очень-то заносилась, раз стала графиней, то меня вполне устроит титул баронессы.
– Вот как, – огорченно вздохнул форейтор, – что ж, прощайте, Жанна. Вы пренебрегаете старой дружбой – смотрите, как бы вам потом не пожалеть.
Притворившись, что уходит, он вдруг резко обернулся:
– Кстати, дон барон из берлины о четырех лошадях, совсем забыл! Я же не отдал вам письмо от того сухаря в черном платье. Затерялось где-то в кармане…
Малыш Пьер бросил конверт на стол, и Луицци принялся за чтение. Тем временем в гостиной все бурлило: адвокат пытался успокоить Эжени, а граф де Леме громко переругивался с Эрнестиной из-за уплывающего из рук бабушкиного наследства. Вот что прочел Луицци:
«Сударь, вынесено судебное решение о вашем задержании, подлежащее немедленному исполнению: вы задолжали сто тысяч франков. Все необходимые меры для ареста приняты, местные органы власти поставлены в известность. Прошу уплатить мне сумму, причитающуюся с вас по приговору, или явиться лично ко мне в Мур, если не желаете испытать все неприятности публичного ареста и скандала.
Лалоге, коммерции инспектор».
– Миллион! – закричал нотариус, словно желая угомонить общество. – Миллион, вы понимаете, миллион франков, который переходит во владение и полное распоряжение будущего супруга.
– Ты окончательно отказываешься, Малыш Пьер? – спросил Риго.
– Она не хочет меня, неблагодарная, – жалобно прохныкал форейтор.
– Не уходи пока, малыш; если уж не суждено мне стать баронессой, тогда стану крестьянкой, не одно – так другое!
– Прекрасно сказано, – подметил нотариус, – не одно – так другое – в этих словах участь большинства людей, ведут ли они полный радости образ жизни или же гниют в Сент-Пелажи!
– Ну-с, – насупился Риго, – господин барон, вы что, уснули? Выбирайте: или вы мой деверь, или же я сажаю вас в кутузку. Ибо предупреждаю вас: поскольку переводной вексель ни в чьих иных руках, как в моих, то я могу сказать вам заранее, в каких местах вам предстоит провести ближайшие пять лет, если сейчас откажетесь. Согласны? Раз…
Барон вцепился ногтями в грудь.
– Два…
Барон в бешенстве разодрал себе кожу.
– Три! Последний раз спрашиваю, согласны?
– Да!!! – крикнул барон, поднимаясь с места и глядя вокруг с такой угрозой в глазах, что никто не посмел не то что засмеяться, но и пикнуть.
– Тяжело же ему это далось, – тихо крякнул Риго.
– Не так тяжело, как я ожидал, – задумчиво молвил нотариус.
VIIГоловокружение
– Дело сделано, господа, – объявил Риго. – Прошу к столу, господа, прошу. Нас ждет торжественный ужин, на который я пригласил всех знатных и богатых помещиков округи. К столу! И пусть женихи возьмут под руку невест; представление должно пройти по всем правилам!
Господин де Леме подал руку Эрнестине, адвокат – Эжени, а замыкал шествие барон де Луицци под ручку с госпожой Турникель. Арман шел словно пьяный, не понимая, что делает и что говорит. За стол его посадили между будущей супругой и неким господином лет тридцати по имени де Карен. Ужин только начинался, когда Луицци услышал, как его сосед тихо сказал графу де Леме:
– Ну как, друг мой, выгорело дельце?
– Не так уж, чтобы очень. Два миллиона, но только после смерти тещи…
– Это мой случай, только наизнанку. Вы ждете богатство, а я – пэрство.
– Да, похоже, – вздохнул граф.
Луицци прислушивался, кругом усматривая подлость и тем самым надеясь оправдаться в собственных глазах за собственное гнусное поведение; нотариус же весело выкрикнул:
– Давайте выпьем! Кто-нибудь составит мне компанию?
– Конечно, черт побери! – поддержал его господин де Карен. – После сделанной глупости нет ничего более светлого и прекрасного, чем надраться до потери пульса.
Они чокнулись, и, когда нотариус выпил, из его рта вылетел белый дымок, как будто кто-то залил вино в раскаленную трубу, где оно тут же испарилось.
– Выпейте, барон, – обернулся к соседу господин де Карен, – это лучшее средство от сварливых жен, злых деверей и жадных тещ.
– Да, пожалуй, – оторвался от тяжких дум Луицци, – пить так пить. Мне надо забыться.
И он начал пить, поглощая одну рюмку за другой с такой яростной жадностью, что вскоре трапезная и сотрапезники закружились вокруг в каком-то бешеном танце. К тому же он не остался одинок в желании забыться; нотариус носился от одного гостя к другому, предлагая всем выпить и заражая общество тем духом безудержной попойки, который не оставляет в стороне даже самых убежденных трезвенников.
– Браво! – проревел Риго. – Неплохо раскочегарилось! Подбросим-ка еще дровишек. Где настоящая посуда?
Внесли и наполнили огромные кубки, вмещающие каждый по доброй бутылке шампанского.
– За юную и прекрасную Эрнестину, невесту графа де Леме! За милую Эрнестину! – доносилось со всех сторон.
– Поцелуйте же свою суженую, ваше сиятельство, – потребовал изрядно окосевший уже Риго.
И граф поцеловал Эрнестину.
– Продолжим наш фейерверк! Где подходящая посуда? – рявкнул опять Риго.
Принесли еще более вместительные сосуды.
– За мою пельмянницу Эжени! – заплетающимся языком проорал хозяин дома.
– За прекрасную Эжени! – повторили гости.
– Адвокат, поцелуйте же свою жену!
И господин Бадор, принявший самое пламенное участие в возлияниях, поцеловал Эжени, не знавшую куда деваться в этой разнузданной оргии.
– Отлично! Раздуем же настоящий пожар! – гнул свое Риго. – Где мой любимый размерчик?
На этот раз внесли кубки просто колоссального объема, и, когда их наполнили, Риго заревел:
– За великолепную Жанну Риго, вдову Жерома Турникеля, будущую баронессу де Луицци!
– За Жанну! За великолепную Жанну! – повторили за ним.
– Поцелуйте же невесту, – потребовал Риго.
И Луицци поцеловал старуху.
Тут же раздался едкий и пронзительный сатанинский хохот, заглушив в ушах Луицци всякий прочий шум и крики попойки; все, что он видел, приобрело теперь крайне искаженные формы: ему казалось, что он попал на шабаш, на сборище рогатых, хвостатых чертей и уродливых монстров с салфетками на шее, пожирающих вино из бездонных, но никогда не пустеющих кубков. А нотариус, окончательно превратившийся в его воображении в мерзкого беса, взгромоздился на стол и завертелся на острие ножа, продолжая злорадно хохотать. Вдруг Дьявол громко проорал Луицци: