Не скрою, я отметил про себя, что она очень подошла бы мне в роли любовницы: она нарядная, зажиточная, и наверняка кухарка у нее превосходная, и я подмигнул ей. Она не разгневалась, а обратилась к офицеру нашей роты и, должно быть, спросила:
«Тот красавец-мужчина третий в первом ряду, кто он?»
Очевидно, офицер назвал ей имя и мой адрес в казарме французской гвардии, поскольку вечером я получил записочку. Капрал прочитал мне ее и приказал отправляться к той прекрасной даме. Предлогом для встречи было ее желание расспросить меня о новостях с родины, поскольку она, как и я, родом из-под Орлеана.
Я отправился по приглашению.
Из уважения к даме и ребенку я опущу подробности, но точно через девять месяцев, день в день, госпожа Беру родила девочку и назвала ее Оливией. У меня хорошая память на имена, и она сослужила мне добрую службу, – добавил старый солдат многозначительно.
Леони и Арман, еще более смущенные странным совпадением обстоятельств, снова обменялись взглядами, а Луицци не на шутку встревожился, опять вспомнив об угрозах Сатаны.
– Так вот, – продолжил солдат, – следует сказать, что дама сердца делала мне маленькие подарки, она также добилась того, чтобы я носил форму из офицерского сукна и менял нательное белье два раза в неделю, кроме того, она пообещала мне протекцию, но эту протекцию пришлось так долго ждать, что и в тысяча семьсот восемьдесят девятом году я все еще был рядовым солдатом французской гвардии. Тем временем моя зазноба разбогатела, но, поскольку она не была мне законной женой, я ничего не мог от нее требовать. В тысяча семьсот девяносто третьем я стал солдатом Республики, а она уехала в Англию. С тех пор я ничего не знал о ней, я служил в Италии, а это совсем не по пути в Лондон.
Когда я вернулся в Париж, мне сказали, что ее снова там видели. Я по-прежнему был солдатом Республики, но в то время находился при деньгах и поэтому, право, не очень стремился разыскать мою даму. Деньги мне достались в результате забавного случая, сейчас я вам о нем расскажу.
Однажды ночью я шел по улице Варенн, и возле одного особняка меня задел какой-то мужчина. Я посмотрел на него, он держал в руках сверток, из которого раздавался крик, и был крайне смущен.
«Куда вы несетесь как угорелый?» – остановил я его.
«Туда, куда и вы пошли бы, – ответил он, – если бы захотели прилично заработать».
«Я не против!» – заявил я ему.
«В таком случае, – рассудил он, – возьмите двадцать пять луидоров и ребенка и отнесите его в приют».
Взяв деньги, я посмотрел на здание, откуда вышел мужчина, и увидел красивый фасад, большие ворота с двумя красивыми колоннами, в общем, настоящий особняк Сен-Жерменского предместья. Поскольку я жил старыми понятиями, я подумал: «Так-так! Известное дело! Знатная дама обманывала мужа или молоденькая накануне замужества… Понятно!» Я взял ребенка из рук медика, ибо в таких случаях скорее всего прибегали к услугам медика, и понес сверток так бережно, как мог. На шее ребенка была привязана записка, я не прочитал ее, учитывая, что читать не умею, а теперь, когда я слеп, это тем более не имеет для меня значения. Я умилялся, разглядывая при свете фонарей пеленки из тонкого полотна, в которые был завернут ребенок, когда меня опять задел мужчина. Он, как и я в первом случае, был крайне удивлен, увидев меня, напряженного и со свертком в руках. Действительно это выглядело странно, и я не имел права сердиться, когда он обратился ко мне:
«Эй, товарищ, где, черт возьми, вы нашли ребенка?»
«Черт возьми, – ухватился я за его подсказку, – я нашел его там, в районе Гро Кайу, он так жалобно пищал».
«И что вы собираетесь с ним делать?» – спросил он.
«Как что, отнесу в приют».
Тогда он серьезно задумался, а потом выпалил:
«Отдайте мне ребенка».
«Минутку, товарищ, – возразил я ему, – как я могу доверить крошечное бедное существо первому встречному, не зная, что он с ним собирается делать».
«Я его воспитаю, – ответил он, – со мной он будет сыт. У меня нет детей, и он станет моим. Поверьте, он мне нужен позарез».
«Нужен позарез? – переспросил я. – Это бывает, если ты стар, но вы производите впечатление желторотого птенца». Действительно он был очень молод, насколько я мог рассмотреть его при свете уличных фонарей.
«Поскольку вы военный, я могу вам открыться, – вздохнул он. – Моя жена, когда была только невестой, желая спасти меня от мобилизации, заявила, что я ее обрюхатил и поэтому должен на ней жениться. На самом деле она не была беременна и не забеременела позже. Подходит срок, и наша уловка обнаружится, а за ложное заявление мою жену ждет суровое наказание, да и я погорю вместе с ней».
«Да, не скажешь, что вы храбрец, – пожурил я его, – но, в конце концов, что сделано, то сделано. Впрочем, хороший муж не хуже хорошего солдата. Возьмите ребенка, но оставьте свой адрес, я приду поблагодарить вас от его имени».
У меня на этот счет было кое-какое соображение. Через два дня я навел справки и узнал, что Жером Турникель – славный и честный парень, достойный всяческого доверия.
Спустя некоторое время от моих двадцати пяти луидоров остались лишь долги, и я решил разыскать мою зазнобу, однако был вынужден срочно покинуть Париж, чтобы непосредственно заняться делами Франции, ибо я по-прежнему оставался солдатом Республики.
Я уехал в Египет, где не получил ничего, кроме чумы, но мне удалось выкарабкаться, поскольку я был красивым мужчиной и одна одалиска из сераля с любовью выходила меня.
Несколько лет я провел в разных странах и вернулся в тысяча восемьсот восьмом году с надеждой найти семью. Но, похоже, моя красотка превратилась в знатную даму, и я не смог получить о ней никаких известий. В ту пору я служил в гвардии консульства и до тысяча восемьсот четырнадцатого года перебирался из одной европейской столицы в другую. Потом я служил в императорской гвардии, а когда императора свергли, стал надеяться на повышение по службе и не увольнялся из армии. Я по-прежнему оставался красивым, отлично сложенным мужчиной, когда в тысяча восемьсот тридцатом году один выстрел изменил мою жизнь. Этот выстрел предназначался для одного безоружного старикана, но прошел так близко от моих глаз, что я ослеп, а был я в ту пору солдатом королевской гвардии.
Старый солдат замолчал, приняв горделивую позу, хотя его рассказ скорее свидетельствовал о том, что гордиться ему особенно нечем. Выдержав паузу, он закончил:
– Все, что вы услышали, поверьте мне, не повод, чтобы рассказать о себе, а лишь желание объяснить, что через шестьдесят лет полноценной службы мне не дали места в Доме инвалидов под предлогом, что рана моя вовсе не рана и что получил я ее, стреляя в народ. Мне заплатили жалкую пенсию в сто двадцать пять франков и приказали жить на нее припеваючи. Я хотел объяснить вам, как старый солдат, коим я имею честь являться, дошел до нищеты.
Вот и все. Теперь малышка расскажет вам свою историю, в которой я ничего не понимаю, может, потому, что не вижу, но вы должны ей верить, ибо с того дня, когда она нашла меня на дороге, полумертвого от голода, и отдала мне половину своего хлеба, я понял, что это честная девочка. Она всегда приносила мне все, что ей давали, а я всегда делился с ней, правда, девочка моя?.. Потому что, видите ли, между нами это дело чести! Она просит, а подают мне. Старость привлекает интерес, и, к слову сказать, я хотел бы увидеть себя со стороны, я, должно быть, красивый слепец.
XVIIПравильное решение
Если по ходу рассказа старика мы не всегда подробно передавали удивление графини и барона, если мы не достаточно детально показали, какое серьезное впечатление произвело на них то, о чем они услышали и почему они, не обращая внимания на причудливый язык старика, следили только за сутью повествования, то лишь потому, что обо всем этом не трудно догадаться, а вот чем дело закончилось, мы сейчас увидим.
Едва старый солдат умолк, маленькая нищенка собралась начать свою историю, но Леони, как будто больше всех стремившаяся услышать о приключениях девочки, мягко остановила ее:
– Я казалась себе сильнее, чем есть. Дорога так утомила меня, что глаза просто слипаются. Отложим рассказ о ваших несчастьях, завтра я смогу выслушать вас с большим вниманием.
Луицци понял намерение графини и проводил нищего и девочку в отведенные им комнаты.
Лицо Леони выражало крайнюю озабоченность, переходившую от непонятного страха к столь же расплывчатым надеждам, тогда как на лице Луицци застыла маска непреодолимого ужаса. Но вот Леони показалось, что ей удалось разобраться в своих чувствах, и она с восторгом поведала Луицци:
– Во всем, что с нами происходит, я слышу глас всепрощающего Господа. Он устроил на нашем пути эти удивительные встречи, чтобы дать возможность совершить праведный поступок. Когда настанет наш час предстать на его суде, это позволит ему простить то, что мы совершили.
Луицци ничего не сказал вслух, но сердце нашептывало ему:
«Скорее это предостерегающий окрик ада. Властью Сатаны переплетаются дороги, чтобы я сбился с пути».
– Вы не согласны со мной? – Мрачная озабоченность Армана, который впервые оказался глух к ее словам и не ответил ей, удивила Леони. – Вы думаете иначе? – переспросила она его. – Полагаете, что это грозное предзнаменование судьбы, что все произошедшее слишком необычайно, чтобы за ним не скрывалось предостережение?
– Не знаю, – ответил Арман с видом человека, потерявшего всякую надежду. – Не знаю, потому что меня пугает все, что со мною происходит. Моя жизнь – тайна, вызывающая содрогание. Признаюсь, в настоящий момент я уповаю лишь на Господа, дарующего вам, и только вам, свою защиту. Несомненно, Он защищает вас, такую святую и чистую, чтобы не дать пропасть на уготованном мне гибельном пути.
– Арман, – воскликнула госпожа де Серни, – чем вызваны такое малодушие и страх? То, что тревожит нас, не имеет ничего общего с этими странными встречами.