«Сочту за счастье».
Банкир не ответил и снова углубился в чтение, предприниматель шагал рядом. Время от времени Дюран пожимал плечами, усмехался, иногда восклицал сочувственным и благожелательным тоном:
«Бедняга!.. Он сошел с ума!..»
Наконец банкир изобразил, что взволнован тем, что читает, и пробормотал как бы про себя:
«Все от чистого сердца… Я не могу сердиться на него за излишнюю восторженность. Поистине, – он обернулся к господину Дано, – бедняки – самые благодарные в мире люди».
«Полностью с вами согласен», – поклонился господин Дано.
«Судите сами: вот письмо, которое вначале насмешило меня, но в конце концов растрогало, ибо я уверен, что оно продиктовано добрыми побуждениями».
«И кто его автор?» – Господин Дано смутился оттого, что банкир посвящает его в свои секреты.
«Бедный бравый человек, – ответил Дюран, – которого я уберег от неверного шага и который вообразил, что может засвидетельствовать свою благодарность, собрав подписи избирателей своего округа в мою поддержку».
«Но эта идея кажется мне совершенно естественной! Он уже привел ее в исполнение?»
«Нет, к счастью, но он передал мне проект письма, которое хочет написать».
«Оно вам не нравится?»
«Взгляните сами, могу ли я принять его», – Матье Дюран протянул письмо господину Дано.
Тот начал внимательно читать, тогда как банкир с плохо скрываемым волнением следил, какое впечатление производит на господина Дано это чтение. Наконец Дано сказал:
«Но в этом письме нет ничего, что противоречило бы истине, оно представляет вас как самого честного банкира Франции и одновременно как самого надежного, в нем перечислены благодеяния, которые вы оказали торговле и промышленности, здесь то, что всем и так известно».
«Возможно, я и сделал что-то хорошее, но до того, что говорят, мне еще далеко».
«Бог мой! – с чувством произнес господин Дано. – Если бы мне довелось писать такое письмо, я написал бы гораздо больше!»
«Да и так уж предостаточно», – улыбнулся банкир.
«Прошу прощения, господин Дюран, – спросил предприниматель, – позвольте узнать, не намереваетесь ли вы стать депутатом?»
«Стать? – удивился Дюран, – Конечно, нет!»
«Но если вам предложат?»
«Это очень серьезно… Быть депутатом – тяжкое бремя, особенно для такого человека, как я… Представьте себе, если бы я стал членом палаты депутатов, я вообразил бы, что я – представитель народа, промышленников, коммерсантов, будет очень трудно претендовать на то, чтобы защищать их права, которые власть упорно попирает».
«Эти права не могут получить более благородного представителя и лучшего защитника!»
«Я поддержал бы их от чистого сердца и по убеждению, клянусь вам, так как я сам из народа, и я живо ощущаю бесконечную несправедливость по отношению к нему».
«В таком случае, сударь, – попросил Дано, – позвольте мне присоединиться к избирателю, который составил это письмо…»
«Нет, нет! – запротестовал банкир. – Если бы я решился на подобное, то я не хотел бы, чтобы прозвучало его имя. Этот смельчак был неосторожен, он не имел дурных намерений, но его имя в деловом мире не столь безупречно, как, например, ваше».
«Я обязан вам, господин Дюран, тем, что мое имя осталось уважаемым, и я поставлю его, если вы позволите, под этим письмом».
«Да, – с безразличным видом согласился банкир, – ваше имя привлекло бы множество других».
«Не мое, а ваше, господин Дюран, и если я представлю это письмо на подпись моим партнерам, они не колеблясь подпишут его тоже».
«Если бы такое письмо подписали многие избиратели, то, несомненно, я бы решился пойти вперед, это вдохновило бы меня, это…»
«Обещаю вам двести подписей через два дня!» – вскричал предприниматель, воодушевленный желанием отблагодарить Матье Дюрана.
«Это слишком много…» – засомневался банкир.
«Позвольте мне попытаться».
«Возможно, ваши усилия будут напрасны…»
«Это мое дело, господин Дюран, только мое». – Господин Дано был горд тем, что одержал победу над скромностью банкира.
«Тогда делайте ваше дело, – улыбнулся Матье Дюран. – Но поскольку вы заставили меня, то я хочу, чтобы все знали: я обращаюсь к народу, я дитя народа, и именно от него я хочу получить мой мандат, и именно ему я намерен служить».
«Да, сударь, да, и вы увидите, как благодарен будет народ».
«Хорошо, мой любезный господин Дано, спрячем эту бумагу и не будем больше об этом. Вы ведь никогда не были в моем поместье, позвольте мне показать вам его, вы сумеете оценить такие значительные постройки, это тоже ваше дело».
Целый час банкир и строитель прогуливались по великолепному парку, составленному из самых редких деревьев, с прекрасными водоемами и ухоженными газонами. Они дошли до главного особняка банкира, до бывшего княжеского владения, которое раньше принадлежало одному из самых влиятельных семейств Франции, здесь еще сохранились средневековые рвы и подъемные мосты, которые опускались теперь только перед человеком из народа, перед Матье Дюраном.
– И письмо сочинил этот самый Матье Дюран, – сказал поэт, – и этот самый Матье Дюран так ловко подсунул его на подпись Дано. Мне кажется, проделка удалась.
– Но она не была литературной: обычно в литературе скорее подписывают то, что написано другими, чем дают на подпись то, что написали.
– Это клевета на литературу, сударь, – заявил поэт Дьяволу.
– Так же как портрет Матье Дюрана сойдет за клевету на финансистов, – ухмыльнулся Сатана. – Когда на улице кричат: «Вор!», очень многие прохожие оборачиваются.
Луицци с любопытством прислушивался к спору между Дьяволом и поэтом, но литератор вдруг умолк, и Дьявол продолжил:
XII
– Когда наступил вечер, все те, о ком я рассказывал, оказались на балу у господина де Фавьери, и среди самых прекрасных дам, которые заполнили гостиные, выделялась юная госпожа Дельфина Дюран, сидевшая рядом с госпожой Флорой Фавьери. Дочь господина Фавьери была высокой брюнеткой, серьезной, скрывавшей собственную страстность под ледяной и высокомерной маской. Дельфина была миниатюрной, белокурой, грациозной, она выказывала презрение только в ответ на дерзость. Первая создавала впечатление, что она опирается на силу воли, которую вынашивает в себе, вторая – позволяла догадываться, что ее непреклонность лишь следствие послушания, которое сопровождало ее всю жизнь. Флора казалась одарена характером от природы, характер Дельфины являлся следствием ее положения.
В результате, несмотря на несхожесть характеров, они были единодушны во всем, чего касались в разговоре. Сначала они похвалили друг друга за элегантность туалетов, затем обсудили торговцев самыми модными нарядами, решили, что королевой модисток несомненно является мадемуазель Александрина с улицы Ришелье. Затем они естественно перешли к следующему пункту программы бесед на балу. Девушки позабавились, выискивая смешное в дамах, попадавшихся им на глаза, и повеселились на счет мужчин, которые проходили перед ними, как на параде. Их беседу прервал господин де Фавьери. Он приблизился к дочери и сказал ей тем итальянским, насмешливым и ласковым тоном, который заставляет сомневаться в значении произносимых слов:
«Флора, я хочу лично представить вам господина Артура де Лозере, о котором я говорил вам».
Флора ответила на приветствие Артура легким наклоном головы и непроницаемой улыбкой, Артур со своей стороны поклонился Дельфине Дюран как старой знакомой, но в то же время очень сдержанно.
Едва он отошел, как Дельфина спросила у Флоры:
«Вы принимаете Артура де Лозере?»
«Да», – с насмешливой снисходительностью ответила Флора.
«А-а! – вздохнула Дельфина. – И вы давно его знаете?»
«Я вижу его в первый раз».
«И… как вы его находите?»
«Но, – Флора обернулась к Дельфине, – не знаю. Я его не разглядела».
«Я слышала, однако, что это исключительный, изысканный молодой человек, из очень знатной семьи».
«И очень красивый, не так ли?»
«Да», – просто ответила Дельфина.
«Ну хорошо! Дорогая, вам несомненно преподнесли тот же урок, что и мне, и многим другим. У господина Артура де Лозере много друзей, которые представляют его подобным образом во всех домах, где есть богатые наследницы».
«Вы так думаете!» – живо воскликнула Дельфина.
«Мой отец меня предупредил».
«И ваш отец принимает его с этой же целью?»
«Не думаю, – презрительно ответила Флора. – Состояние графа в беспорядке, имя какого-то смутного происхождения – все это не подходит ни банкиру Фавьери, ни маркизу де Фавьери».
«Но, несмотря ни на что, он мог бы подойти вам, не так ли?»
«Мне? – Флора повела плечами. – Невзрачный юноша, ничто, дрожащее перед собственным отцом, как двенадцатилетний мальчик, который опускает глаза при виде женщин, как будто боится, что они съедят его своей любовью!»
«Уверяю вас, он осмеливается смотреть на женщин, – сухо возразила Дельфина, – когда находит их привлекательными».
«Вы правы, – согласилась Флора, – так как именно сейчас он созерцает вас в немом экстазе».
«Ошибаетесь, он несомненно смотрит на вас».
«Вы убедитесь, что я права, так как я хочу попросить у вас позволения удалиться, чтобы отдать некоторые распоряжения».
Флора встала и оставила Дельфину. В тот же миг Артур приблизился к ней и пригласил на танец. Дельфина ответила сухо и тихо:
«Вы пришли слишком поздно».
«Вы уже приглашены? На все танцы?»
«Я хочу сказать, что мадемуазель Фавьери уже ушла».
«Вы прекрасно знаете, что я пришел не ради нее».
«Нам нет необходимости так долго разговаривать».
«Я удалюсь, если вы боитесь привлечь внимание».
«О! Я боюсь не за себя, – ответила Дельфина, – я боюсь, как бы ваш папочка не рассердился».
Молодые люди говорили тихо и быстро, но этих нескольких фраз достаточно, чтобы вы поняли, каким испорченным, избалованным, своевольным ребенком была Дельфина, которой дозволялись любые дерзости и которая ни в чем себе не отказывала. Этот диалог доказывает также, что Дельфина и Артур встречались и что у них был свой маленький секрет.