«Э нет! – продолжал виконт. – Наша милая Беру не захочет ждать и не будет ждать, ведь у нее не осталось ни су за душой. Я прекрасно знаю состояние ее кошелька, а потому готов вручить ей немедленно сто тысяч ливров наличными».
«О! О! О! – откликнулся толстяк, молчавший до этого момента. – Сто тысяч – неплохая сумма! Но я готов дать пятьсот».
«Наличными?» – широко раскрыла глаза госпожа Беру.
Толстяк, крупный откупщик соляного налога, запнулся.
«Я вручу вам деньги только через год, – продолжил он, – так как я согласен с маркизом – нужно подождать».
«Ну конечно, его денежная светлость, сам господин Либер, мешок, до отказа набитый золотыми монетами, хочет подождать!» – возмутился виконт.
– Либер! – воскликнул Луицци. – Мне знакомо это имя, не так ли?
Но Дьявол на этот раз не обратил никакого внимания на реплику барона, а вернее, не пожелал его слышать, и продолжил изложение длинной речи виконта, обращенной к откупщику. Вот ее заключительные слова:
«Помолчал бы лучше, милостивый государь, господин Либер, – не мог утихомириться виконт, – ведь ты только и делаешь, что ждешь, когда уйдет в мир иной твоя женушка, которая выцарапала бы тебе глаза, если бы только услышала о возможности существования на этом свете твоей любовницы. Наверное, ты нашел ей хорошего врача, раз ты так уверен, что через год будешь свободен?»
«Итак, – прервал его наконец маркиз, – двое согласны на отсрочку. А вы, аббат? Вы должны быть с нами, так как вы никак не можете обладать Оливией, прежде чем не уверитесь, что получите епископат».
«И правда, я совсем не против подождать», – согласился аббат.
«Ну хорошо! Ладно, – смирился вдруг виконт, – я принимаю ваше предложение, но с одним условием. Поймите: жирдяй Либер уведет нашу Оливию! Это ясно, как божий день. Разве не так, мамаша Беру? Ведь он переплатил раз в шесть больше, чем ты стоишь. Ни один громкий титул, никакое имя или происхождение, никакой самый блестящий ум не сможет противостоять этой денежной прорве. А потому я предлагаю: пусть каждый из нас положит у нотариуса по сто тысяч ливров. В сумме это составит миллион двести тысяч, поскольку нас здесь двенадцать. Так вот! Если через год Оливия выберет одного из нас, она получит эти двенадцать сотен тысяч ливров. Таким образом мы все вместе преподнесем ей огромную сумму. Ну как, пойдет?»
«О да! Это то, что надо!» – единогласно ответили ему.
«Да-да», – подбоченился откупщик.
«Отлично! Но учти, господин денежный мешок: все мы дадим слово чести, что не добавим ни одного экю к этой сумме. И ты лично получишь сто палочных ударов, если положишь сверху хотя бы ломаный грош».
«Тогда я выхожу из игры», – заявил Либер.
«Ну нет! – возразил королевский советник. – Это нисколько не прибавит нам шансов! Ибо, участвует он в нашей игре или нет, мало что изменится».
«Если только не сумма, не так ли? – с яростью проговорил откупщик. – Ладно, я остаюсь, но обещаю, что, хотя и не сделаю ничего сверх того, что сделаете вы, я уведу барышню у вас из-под носа».
«А меня вполне устроит, даже если это случится! – захохотал виконт. – Не пройдет и дня, как на твоей голове будут красоваться рога!»
«А это мы еще посмотрим», – пробурчал делец.
«Посмотрим, да еще как! – подхватил виконт. – Дай Бог здоровья Оливии! И твои интересы, милая Беру, нисколько не пострадают, ибо ты будешь получать ежемесячно шестьдесят тысяч ливров – проценты от миллиона и двухсот тысяч».
Госпожа Беру, в восхищении от такого благоприятного поворота судьбы, кивнула, а Либер опять нахмурился:
«А если кто-нибудь из нас умрет?»
«Да ради Бога; это только пойдет на пользу тем, кто останется в живых. Уж кто-кто, а ты должен уметь считать, деляга…»
«Получается что-то вроде тонтины…»
«Совершенно верно. Беру, можешь привести Оливию».
Беру еще не успела подняться, как в гостиную впорхнула Оливия и выпалила с видом взбунтовавшейся баловницы:
«Я вам не маленькая девочка, маман. Мне уже пятнадцать, и я не понимаю, почему мне нельзя ужинать допоздна вместе со всеми».
«Простите, барышня, – наставительным тоном произнес советник, – но мы здесь обсуждали одно оч-чень серьзное дело, которое быстро наскучило бы столь возвышенной натуре, как ваша…»
«Браво! – воскликнул виконт. – Военные действия развязаны. Оливия, прошу тебя, если уж захочешь когда-нибудь любовника, то держись подальше от чиновников».
«И лучше даже не смотрите в сторону военных», – добавил советник.
«Но почему?» – спросила Оливия.
«Потому что, если такая красавица пожелает иметь двух любовников, – захохотал толстяк Либер, – то вояка порубает соперника на кусочки, а законники упекут его в Шатле».
«И все поделит парочка честных откупщиков, не так ли?» – продолжил маркиз.
«Лучше уж иметь пятьдесят процентов из ста в хорошем деле, чем вовсе ничего».
«Оно и видно, – закричал виконт, – уж ты от своей женой никогда не имел больше одного процента!»
«И правда, – согласился Либер. – Я стараюсь, насколько это возможно, не ввязываться в сомнительные аферы».
«Боже мой! – воскликнул виконт. – Как ты похож на беднягу Беру! Только тот умом был побогаче».
В таком примерно духе развивалась беседа; Оливия наблюдала за гостями с любопытством и конечно же с какой-то тайной заинтересованностью – уж очень она была собранна и внимательна.
Дело в том, что Оливия прекрасно слышала весь разговор лучших друзей матушки. Они и представить не могли, насколько она развилась; девушка вполне уже созрела, что я мог бы прекрасно доказать, пересказав ее мысли: в тот момент она только и мечтала, как бы обвести вокруг пальца всех этих противных дядек. Окруженная ревностными ухаживаниями дюжины сластолюбцев, ей было бы непросто обмануть их, если бы она обратила свой взор на человека их круга; но, в то время как они пристально следили друг за другом, Оливия решила взглянуть шире и нашла того, кого искала, в лице учителя музыки.
Этот ладно скроенный, небестолковый белозубый паренек лет эдак тридцати неплохо бы смотрелся в роли любовника, – по крайней мере, так решила Оливии. Но грубое естество этого плебея так выпирало через напускную парадную оболочку, что Оливии ни за что не удалось бы в него влюбиться, если бы не матушка. И в самом деле, Беру, заметив, с какой тщательностью Оливия прихорашивается перед каждым визитом учителя, тут же встала на стражу ее невинности. Теперь господин Брикуэн приобрел всю притягательность запретного плода. Кровь Евы, моей первой любовницы, заговорила в сердце Оливии.
– Что-что? Евы? – чуть не поперхнулся Луицци.
– Ну да, а ты как думал? Ее муж такой же рогоносец, как и многие другие. Каин был от меня! – гордо воскликнул Дьявол и продолжал: – Так вот, Оливия, на несколько дней лишенная возможности видеть господина Брикуэна и почувствовать всю его несносность, вскоре стала находить его крайне обворожительным. Мэтр Брикуэн не был слишком большим фатом, чтобы не заметить чрезмерное внимание барышни; он почувствовал, что его обожают, но, несмотря на всю красоту Оливии, этот пройдоха еще имел наглость заставить себя ждать. Вскоре голова девушки окончательно вскружилась, и она совершенно обезумела от любви к учителю. Они обменялись нежными признаниями, и прошло немного времени, как бдительность госпожи Беру оказалась напрасной.
Неделю спустя у Оливии не осталось никаких иллюзий. Во время ежевечерних собраний людей, придававших своей порочности элегантные формы, в чьих насмешливых речах всегда находилось место для того льстивого восхищения, которое развратники питают к настоящей красоте, она почувствовала досадную разницу между теми, кого хотела обмануть, и тем типом, ради которого их обманула. Брикуэн оказался классическим любовником падшей женщины: грубым деспотом, падким на оскорбления; то и дело он угрожал раскрыть секрет Оливии, если только она не повиновалась его малейшим прихотям, и вскоре превратился для нее в сущее наказание; бедная девушка, чистая сердцем, но с испорченным рассудком, не переставала повторять себе:
«Конечно, у меня будут еще любовники; но никогда и ни за что я не буду больше любить!»
Так прошел этот несчастный год; и когда Оливии на таком же праздничном ужине, как и год назад, пришлось объявить о своем выборе среди двенадцати соискателей ее руки, она сказала уверенным голосом:
«Я выбираю господина откупщика».
«Через два дня, – восторженно вскричал богатей, – через два дня, царица моя, ты будешь хозяйкой лучшего особняка во всем Париже!»
Гости удивленно загомонили; виконт же промолчал, но во время вечеринки улучил минутку, чтобы поговорить с Оливией наедине.
«Тут что-то нечисто, – сказал он, – ты выбрала этот раззолоченный пузырь, но вовсе не корысти ради! В твоем возрасте это выглядело бы более чем странно. Что-то здесь кроется. Раз тебе необходим в качестве штатного любовника недоумок, значит, существует еще один, которого ты хочешь скрыть».
Под давлением виконта Оливия выложила ему все.
Через неделю Брикуэн явился на очередной урок, но уже в особняк Либера; к его глубочайшему изумлению, рядом с Оливией в этот ранний утренний час оказался вовсе не финансист. Брикуэн поднял было шум, угрожая рассказать обо всем участникам прошлогоднего сговора, но виконт для начала не без удовольствия обломал трость об несчастную спину пройдохи и лишь потом спокойно проговорил:
«Это вместо предупреждения – лучше и носа сюда больше не показывай. Что касается твоих угроз, то учти: если скажешь кому-нибудь хоть слово, то я тебе аккуратненько обрежу оба уха».
Через несколько дней виконт, повстречав финансиста, спросил его:
«Ну как, золотой телец, доволен ли ты малышкой Оливией?»
«Хм, как тебе сказать? Весьма опасаюсь, что госпожа Беру здорово посмеялась над нами…»
«А я могу тебя заверить, – ухмыльнулся виконт, резко повернувшись на носках, так что ножны его шпаги больно стукнули господина Либера по коленкам, – что смеется над тобой Оливия».