Однако Эжени еще надеялась, что ее неутомимое сопротивление сломит Артура, и через несколько дней ей уже стало мерещиться, что она сумела доказать незнакомцу тщетность его усилий, но однажды вечером, выходя из ателье, она повстречала на лестнице соседку, уже известную тебе госпожу Боден, которая проронила как бы невзначай:
«Вы бы зашли на минутку к господину де Сувре; вот уже три недели, как вы его не навещали…»
Эжени согласилась, надеясь отложить на часок время своего привычного возвращения домой и тем самым обмануть ожидания Артура.
«Заходи, заходи, моя девочка, – приветливо лепетала госпожа Боден, – господин де Сувре в гостиной».
Начинало темнеть. Войдя к старому епископу, Эжени обнаружила, что он не один; она не могла рассмотреть его собеседника, который уже вроде поднялся, чтобы удалиться, но расслышала обращенные к нему слова прелата:
«Да, господин де Ладни, я просто очарован; ваш отец, который приютил меня когда-то в Англии, абсолютно правильно счел, что я верну долг, оказав теплый прием его сыну. Приходите ко мне почаще; вы встретите здесь не только пожилых людей, чье общество навряд ли вас устроит, но и своих ровесников, с которыми я хотел бы вас познакомить. Все они сыновья моих старых друзей из провинции (я оказал им доверие, представив их ко двору), отважные и преданные роялисты, прекрасно понимающие, чем обязано Англии дело Бурбонов. Я уверен, они будут счастливы предложить свою дружбу наследнику одной из самых блестящих фамилий вашей благородной нации».
Его преосвященство господин епископ, ожидавший вскорости возвращения незаконно отнятых у него митры и посоха, произнес эти слова с едва уловимыми пасторскими нотками в голосе, как человек, желающий вернуть себе привычку к гладкому и елейному слогу. Эжени прекрасно все поняла, и легкая улыбка развеяла ее привычную грусть, как вдруг она услышала не очень-то пространный ответ:
«Да, монсеньер, я почту за честь навещать вас как можно чаще, ибо надеюсь найти здесь счастье, о котором вы и не подозреваете».
Голос и слова отвечавшего словно бритвой обрезали улыбку Эжени, полоснув ее и в самое сердце, – то был голос Артура, хорошо знакомый ей по тем немногим фразам, которые выскальзывали у него во время преследования. Удар был настолько силен, что от испуга она, все еще сомневаясь, вскрикнула:
«Кто здесь?»
«Тот, кто любит вас и непременно добьется своего», – тихо ответил Артур, проходя мимо нее к выходу.
«Ну-с? Что случилось, девочка? – спросил епископ, раскачиваясь в шезлонге. – Госпожа Боден мне все доложила – ты грустишь, тоскуешь, глаза у тебя постоянно на мокром месте… В чем дело? Матушка совсем замучила?»
«К этому я привыкла», – вздохнула Эжени.
«А что еще? Может быть, госпожа Жиле недовольна тобой и хочет уволить?»
«Нет, что вы! Наоборот, она увеличила мне поденную плату…»
«Хм, так, значит, доходящие до меня слухи верны? Ты просто маленькая зазнайка, всем недовольная и слишком многого требующая от жизни?»
«Господи, – взмолилась Эжени, – да мне ничего не надо, лишь бы оставили в покое! Больше я ни о чем не прошу!»
«Так-так, – задумчиво продолжил епископ, пригрозив девушке пальцем, – выходит, здесь замешана любовь, не иначе! Берегись, Эжени, берегись, доведет это дело до греха! Вот тебе, пожалуйста, пример – госпожа Боден…»
«Но я-то как раз терпеть его не могу», – расплакалась Эжени.
«Ага! – обрадовался старикан. – Так, значит, и в самом деле кто-то есть?»
«Да, – решительно ответила Эжени, – да, вот этот самый молодой человек, который только что вышел отсюда, повсюду меня преследует, досаждает неотступно, и… и я совершенно уверена, монсеньер, что он нанес вам визит с единственной целью – увидеть меня и сказать мне несколько слов».
«Ничего себе! – Игривый тон епископа резко сменился надменным. – Хорошую же роль уготовило мне ваше пылкое воображение, барышня! Не поддавайтесь, прошу вас, глупейшей фантазии – неужели человек такого положения и с таким состоянием, как сэр Артур, будет гоняться за таким невзрачным лягушонком? Больше мне нечего сказать, хотя, конечно, знаю: вы очень много о себе думаете, считаете себя этаким необыкновенным созданием, ведь даже одеваетесь-то вы ну словно дама великосветская!»
Дитя народа явилось к служителю церкви, учрежденной для наставления простых людей на путь истинный, растерянная девушка пришла к умудренному старцу за советом, и вот как ее приняли, вот как ее, неопытную и одинокую, оттолкнули! Я не имею в виду, что тут был злой умысел или подкуп, ибо, как я вижу по твоей, хозяин, ухмылке, ты думаешь, что мне просто нравится возводить напраслину на старого и никуда не годного священника; нет, вовсе не по злобе или сговору поступил так этот пастырь, а лишь по причине полного и презрительного равнодушия, которое испытывает знать к маленьким людям, по причине высокомерия сеньора и дворянина, который никогда не согласится с тем, что дворянин и сеньор может быть в чем-то не прав по отношению к одному из тех убогих созданий, все назначение которых сводится в обществе к тому, чтобы служить подстилкой, то есть согревать ноги надменности и сластолюбию.
Получив отповедь пастыря, Эжени решила вернуться к себе и не показываться на улицу как можно дольше. Передав госпоже Жиле, что просит разрешить ей работать на дому, она закрылась на ключ, надеясь, что наконец-то она в безопасном убежище, куда не посмеет проникнуть ее мучитель. Всю неделю она провела в добровольном заточении, а в воскресенье пришла Тереза и предложила отправиться на прогулку подальше, куда-нибудь на природу:
«Матушка твоя все равно сегодня не вернется; ты же знаешь, что госпожа Боден нашла ей неплохую работенку».
«Да, – подтвердила Эжени, – она дежурит у постели какой-то старой англичанки, и вот уже два дня, как я тут сижу совсем одна».
Думаю, барон, ты уже догадался, кто именно указал госпоже Боден на пожилую англичанку, нуждающуюся в уходе.
«И ты еще не умерла здесь со скуки, бедненькая?» – спросила Тереза.
«И правда, веселого мало», – вздохнула Эжени, сожалея о своей бедной, но безопасной жизни; страх перед встречей с Артуром начал проходить за ту неделю, что она с ним не виделась.
«Ну тогда пошли, чего тут сидеть!»
Эжени задумалась на какое-то мгновение, потом отказалась наотрез:
«Нет, нет, ни в коем случае. В следующее воскресенье или – еще лучше – через две недели я пойду, но не сейчас».
«Ну вот что! Одну я тебя все равно не оставлю! Будем скучать здесь вдвоем; только я сбегаю домой, предупрежу, что проведу вечер у тебя».
И Тереза выскочила ненадолго; когда она вернулась, подружки, устроившись за маленьким столиком, повели беседу конечно же о причине переживаний Эжени. Но Эжени, получившая неделю назад такую отповедь в ответ на свои откровения от мужчины, который, казалось бы, должен ее понять, не хотелось изливать душу хорошо знакомой ей своими ветреностью и непоследовательностью девчонке, порой пугавшей ее сумасбродными советами. К тому же Тереза сама была не слишком опытна и не умела расхваливать все то, что может выиграть красивая девушка, потеряв честь, хотя на ее стороне был могущественный союзник – подавленное состояние Эжени, которой до смерти надоело вынужденное затворничество. Потому напрасно Тереза пытала подругу все более прямыми вопросами – вытянуть что-либо определенное ей так и не удалось. Неожиданно в дверь легонько постучали, и в комнату уверенно шагнул мужчина: то был Артур. Эжени вскрикнула, а Тереза сказала непринужденно:
«А, вот и он!»
«Так ты с ним знакома? И посмела пригласить его сюда?»
«Ну ладно тебе, Эжени, не будь такой врединой! Да, я с ним познакомилась; но я не могу повидаться с ним у себя дома; тебе-то хорошо, ты сегодня вольна делать все, что заблагорассудится – матушка не придет, соседи все гуляют, так что позволь нам поболтать здесь немного».
Что-то странное произошло в душе Эжени, и только растерянность от неожиданно раскрывшихся близких отношений Терезы и Артура помешала ей выгнать немедленно обоих на улицу.
Судя по тому, что она слышала и видела, Артур бегал за Терезой; и пришел он сюда не к ней, а к Терезе! Так чего боится она, Эжени? Что за бред, в самом деле? Что она о себе возомнила? Размечталась, что внушила чувство, которого нет и в помине! Так, значит, все, что она навоображала о своей красоте и исключительности, поставлено таким человеком, как Артур, ниже прелестей Терезы? Эжени была жестоко унижена в собственных глазах. Припомнив слова старого епископа, она спросила себя: может, она и в самом деле всего лишь тронутая умом от чрезмерного самомнения нахалка? Эжени и в голову не пришло, что если бы это было правдой, то она не задавалась бы подобными вопросами. Ни при каких условиях, ни при каких разочарованиях тщеславные душонки не сомневаются в себе.
– Однако, ты, похоже, весьма незавидного мнения о тщеславии, Сатана! – ухмыльнулся Луицци.
– Только потому, что людская глупость порой ставит его рядом с гордостью, а настоящая гордость принадлежит только мне, понимаешь, мэтр?
– Тебе и еще Эжени.
– И ей тоже. Бедное дитя решила наказать себя только за то, что почувствовала себя оскорбленной, и от стыда за ту роль, которую отводил ей внезапный разворот событий, позволила Артуру свободно ворковать о любви с Терезой. Все глубже проникала ей в сердце жестокая истина – что, оказывается, она вовсе не так прекрасна и желанна, как она воображала, что никто и не думал искать с ней знакомства и лишь по случайности она стала игрушкой своей собственной пугливости. Тереза окончательно убедила ее в этом:
«Теперь ты все знаешь, так что выбрось из головы свои глупые страхи; а вы, господин Артур, не вздумайте еще так забавляться – разве можно так издеваться над ребенком! Еще немного, и она бы совсем чокнулась!»
Ты не представляешь, насколько пала духом Эжени. До сих пор девушка жила только надеждой, что однажды кто-нибудь поймет и признает всю необычность и возвышенность ее души. Преследование Артура больно задевало ее, потому что было чересчур наглым, а она хотела всего сразу – и любви, и уважения. Но, убедившись, что с ней всего лишь играли, Эжени разом утратила веру в себя. Она сидела неподвижно, не в силах вымолвить ни слова, не замечая, что происходит, и думая только об одном: она ничтожество, полное ничтожество, она даже хуже Терезы!