– Значит, господин де Кони погиб во время революции?
– Он оказался в числе тех, кто захотел надеть намордник на льва, которого сам спустил с цепи[411]. Впрочем, это не важно, я поскорее перейду к обстоятельствам, которые привели к потере тетушкой дочери, моей кузины.
– Нет, нет, – возразил Луицци, – рассказывайте обо всем по порядку, зачастую незначительная подробность проясняет больше, чем важные события.
– Хорошо, – согласилась графиня. – Мой отец, поправившись после ранения, оставался во Франции до десятого августа[412]. Он не переставал надеяться на восстановление порядка, не допуская и мысли, что революция способна на свержение трона, и тем более не представляя, что дело дойдет до суда над королем, вынесения ему приговора и казни.
Когда Людовик Шестнадцатый превратился в пленника, виконт, как наиболее отважный защитник Тюильри, вынужден был скрываться, а затем отправился вдогонку эмигрировавшей знати.
Покидая страну, он, несомненно, помнил, что во Франции остается без покровителя его сестра (старый граф де Кони к тому времени скончался), но, с одной стороны, собственное положение не позволяло ему взять с собой Валентину, чтобы не подвергать ее опасности, а с другой – он, как и многие другие, полагал, что эмиграция – дело нескольких месяцев, что одного похода будет достаточно для обуздания бунтующей черни и вскоре он вернется в Париж. Как и многие другие, он ошибся.
Тем временем шло повсеместное разорение церквей и монастырей, и настал день, когда служащие муниципалитета в сопровождении отряда солдат ворвались в обитель, где все еще находилась моя тетя. В течение часа, не дав бедным затворницам ни минуты на сборы, их, деликатно выражаясь, выставили за дверь без средств, без сопровождения.
Девочки, чьи семьи бежали из Франции, давно покинули монастырь, а каждая из оставшихся была достаточно уверена в себе, чтобы не думать о других, и все они более или менее знали, куда им податься. Лишь одна Валентина оказалась буквально на улице, не представляя ни что делать сейчас, ни что с нею станет.
– Вчера вы жалели меня, Арман, – отвлеклась госпожа де Серни, – вы жалели женщину, опытную, сильную и находящуюся в обществе мужчины, способного ее защитить. Вы жалели меня за небольшое недомогание от холода и лихорадки, но, представьте, каковы были страдания бедной пятнадцатилетней девочки, внезапно выброшенной на дорогу, где ей приходилось терпеть грубые насмешки прохожих, а часто даже жестокость деревенских детей, с чудовищной бранью кидавших комья грязи на ее белое платье.
Бедная тетушка целых два дня ничего не ела и две ночи спала в канавах у дороги. Предполагается, что люди нашего круга никогда не подвергаются подобным мучениям, и впрямь, увидев госпожу де Парадез в ее восхитительном замке, забавной небылицей покажется утверждение, что женщина с таким именем и положением была нищей, подобно девочке, которой мы только что подали милостыню.
– Не думайте, что меня это удивляет, – заявил барон. – Если бы не один гостеприимный крестьянин, я сам ночевал бы под открытым небом, и лишь случайная, крайне счастливая, встреча помешала властям задержать меня как попрошайку и бродягу[413]. Но продолжайте же.
– Скитания Валентины продолжались долго, около двух недель, за это время она добралась до Парижа. Письмо господина де Кони было единственным, что сохранилось у нее от прежней жизни, ведь женщина никогда не потеряет и не выбросит первое любовное послание. Она хранила его просто на память и, потеряв единственное прибежище, мысли не допускала о поиске защиты у человека, пролившего кровь ее брата. Но нищета оказалась сильнее: после двухдневных скитаний по улицам Парижа, когда ей пришлось жить подаянием, которое научил ее просить голод, она решилась обратиться к тому, кого она любила.
Бедняжка явилась в дом графа, но не застала его, поскольку господин де Кони, узнав о событиях в монастыре, тотчас отправился за Валентиной. Он искал ее повсюду. Каждый раз, когда ему говорили, что видели кого-нибудь из монахинь, он немедленно отправлялся по следу, бросаясь по всем направлениям, которые ему указывали. Он разыскал многих девушек из монастыря, но ни одна из них не была Валентиной. В отчаянии он вернулся в Париж и узнал, что некая монашка спрашивала его, но ей сказали, что его нет дома, и она ушла, назвавшись мадемуазель д’Ассембре.
Граф пришел в ярость оттого, что в его отсутствие девочку не догадались приютить, и, зная грубость привратника, он предположил, что тот жестоко обошелся с нею, поэтому резко отругал и уволил слугу.
Подобное незначительное обстоятельство не имело бы значения в отношениях графа де Кони и одного из его слуг, но в отношениях гражданина Кони и гражданина Фоллара оно стало весьма серьезным. На следующий день Валентина снова пришла в особняк господина де Кони в тот самый момент, когда уволенный привратник покидал его. Погрозив Валентине кулаком, он крикнул:
«Те, кого гонят, заставят дорого заплатить тех, кто приходит».
Мерзавец привратник являлся членом общества, президент которого раньше давал уроки музыки графу. Бывший преподаватель всегда хорошо относился к господину де Кони и даже был обязан ему своим постом.
Из чувства признательности он пришел к графу и рассказал, как привратник донес о том, что граф приютил монашку и что члены общества, несмотря на все его уговоры, приняли решение вызвать господина де Кони для объяснения за свое дворянское сострадание.
Господин де Кони прекрасно понимал, к чему могло привести такого рода обвинение, и счел за лучшее заявить членам общества, что гражданин Кони не совершил преступления против государственной безопасности, пустив в свой дом гражданку Кони, собственную жену. Выполнив формальности, необходимые для заключения брака, а в те времена такие дела делались очень быстро, он женился на моей тетушке, Валентине д’Ассембре.
Согласие Валентины объяснялось не столько любовью, сколько стремлением к безопасности. Дни скитаний, когда ей не к кому было обратиться за помощью, в высшей степени поразили воображение этой юной девушки, которая была еще почти ребенком, она все время твердила о том, какой ужас остаться одной и всеми покинутой. Всю свою дальнейшую жизнь она страшилась одиночества, и именно этот страх, несомненно, немало способствовал тому, что я всегда считала несчастьем, а мой отец до сих пор называет не иначе как низостью.
– Низостью? – переспросил Луицци госпожу де Серни.
– Дайте мне закончить рассказ, и вы поймете, почему я при моих убеждениях права и почему мой отец при его образе мыслей имеет право говорить так. Супружество господина де Кони и моей тети приносило им только счастье. Но вскоре они стали жертвами преследования, которого они, конечно, не могли предвидеть заранее.
Как-то раз бывший учитель музыки, тот самый, пришел в гости к господину де Кони и познакомился с его женой.
Гость с таким вниманием стал разглядывать хозяйку, что она вынуждена была спросить, чем вызван подобный интерес. Господин Брикуен ответил ей, что…
– Брикуен! – снова перебил барон госпожу де Серни.
– Вы и с ним знакомы? – удивилась графиня.
– Нет, – ответил Арман, – но, если я не ошибаюсь, это тот счастливчик, что был первым любовником госпожи де Мариньон.
– Раз вам это известно, – рассудила Леони, – вы, без сомнения, знаете также, что именно его мой отец выгнал палкой из ее дома. Памятуя об этом, господин Брикуен ответил тетушке, что он сражен ее невероятным сходством с неким виконтом д’Ассембре. Тетя объяснила, что она сестра виконта. Ей и в голову не пришло, что, уходя, сей гражданин уже вынашивал чудовищный план мести и что она подвергается серьезной опасности.
«Прощайте, сударыня, – произнес он. – Мы еще увидимся, увидимся!»
Госпожа де Кони очень быстро забыла этот эпизод, и, как вы понимаете, ей не пришло в голову искать в нем причину обрушившегося несчастья: несколькими неделями позже ее мужа арестовали, воспользовавшись одним из тысячи предлогов, с помощью которых тогда так легко сажали в тюрьму и убивали. Поскольку господин де Кони писал моему отцу, его обвинили в переписке с эмигрантом, провели обыск, перерыли бумаги и обнаружили сохраненное тетушкой письмо, где граф осуждал бесчинства революционеров. Это послужило основанием для обвинения в предательстве.
Так моя тетушка, беспомощная и напуганная, во второй раз осталась одна.
Как и любая другая на ее месте, даже более искушенная и понимающая, сколько коварства таят в себе дурные страсти, она позволила господину Брикуену обмануть себя, когда он, якобы узнав, что гражданин де Кони заключен под стражу[414], пришел предложить ей поддержку. Он без устали обнадеживал отчаявшуюся Валентину, чем завоевал ее бесконечное доверие, проник в ее душу, узнал все ее секреты. Словом, это грустная история одинокой, покинутой женщины, находившейся в состоянии панического страха перед новым одиночеством.
Очевидно, Брикуен узнал от нее все, что хотел, поэтому он посоветовал графу, понимавшему, какая участь его ожидает, составить завещание в пользу жены. Согласно этому завещанию супруга получала все состояние графа, если к моменту его смерти она будет одна, а в случае, если к тому времени родится ребенок, то наследство достанется обоим поровну. Этот пункт был вставлен в завещание, потому что во время описываемых событий госпожа де Кони была беременна.
Режим террора, в течение полутора лет царивший во Франции[415], начинал уже уставать от крови, и через несколько месяцев после составления завещания господин де Кони всерьез и не без оснований надеялся, что его выпустят на свободу и он увидит рождение ребенка, которого носила под сердцем его жена, как вдруг точно в день родов госпожи де Кони е