«Ах! Господин Дюран, как вы великодушны! Ни один банкир в Париже не поступил бы так».
«Потому что я не только банкир, но человек, который помнит, кем он был, человек, который, как и вы, вначале не имел ничего, кроме собственных рук, простой человек из народа, наконец».
«Да, мы знаем, что вы друг всех рабочих и всех честных людей».
«Я делаю для них то, что могу, и сожалею, что не могу сделать больше».
«Чего же вам еще желать, в вашем-то положении, господин Дюран?»
«Для себя – ничего… Но иногда я думаю, что если бы права народа лучше защищались с трибуны парламента…»
«Я избиратель, господин Дюран, если когда-нибудь вы решитесь принять участие в выборах…»
«Что вы, я и не думаю об этом… Но вы, должно быть, торопитесь… Давайте я завизирую ваши расписки, и вы получите по ним деньги».
И глава слесарей ушел в полнейшем восхищении. Затем вошли другие подрядчики, присланные господином Дано, десять, двенадцать, пятнадцать человек, и десять, двенадцать, пятнадцать раз разыгрывалась та же сцена с небольшими вариациями, пока в дверях кабинета не появился господин Сежан.
«Ну-с, Сежан, как у нас дела?»
«Все по-прежнему, сударь. Боюсь, как бы не возникло трудностей в конце месяца. Все мои попытки получить долги с наших мелких должников из провинции бесполезны: большая часть векселей возвращается обратно».
«Все это незначительные суммы».
«Несомненно, но они увеличиваются до бесконечности. Десять, двадцать, тридцать тысяч франков непокрытого кредита значат мало, но у нас более шестисот подобных кредитов в нашем гроссбухе, более шести миллионов розданы таким образом, вдвое больше вложено в мелкую торговлю Парижа, и все деньги покрыты лишь бумагами, ценность которых весьма сомнительна, столько на них передаточных надписей».
«Я с вами полностью согласен, но достаточно одной моей подписи, чтобы банк принял все векселя, которые я ему представляю. Так что если и будут какие-то потери, то только временные, однако нужно быть осторожными, чтобы не довести дело до катастрофы, постепенно мы укрепим операции этого рода. Вы виделись с господином де Беризи?»
«Да, разумеется».
«И какую же сумму он хочет разместить у нас?»
«Два миллиона, и я пришел узнать, как вы думаете распорядиться этой суммой».
«Купите облигации третьего выпуска».
«Они сейчас стоят восемьдесят два франка двадцать пять сантимов».
«Хорошо!»
«Малейшие потрясения могут привести к падению курса… у нас более тридцати миллионов, вложенных в ценные бумаги, при малейшей панике облигации упадут на четыре-пять франков. Экспедиция в Алжир может провалиться[475], новые выборы также могут привести к плохим результатам».
«Они будут хорошими, Сежан».
«В каком смысле?»
«В том смысле, что мы заставим власть повернуться к нам лицом».
«А если этого не произойдет, если случатся коллизии, которые поколеблют платежеспособность Центрального банка?»
«Мы подождем, пока ценные бумаги поднимутся в цене».
«А если обеспокоенные вкладчики потребуют все свои вклады, часть которых мы вложили в бесчисленное множество акционерных предприятий, а часть – в государственный заем? Вообразите, что при падении курса облигаций на десять франков и в условиях революции, что не будет экстраординарным событием, мы понесем убытки в четыре миллиона, чтобы только возместить капиталы, вложенные в третий выпуск».
Банкир выслушал Сежана с надменной и покровительственной улыбкой и ответил ему с лучезарным видом:
«Мой бедный Сежан, вы всегда рассуждаете так, как если бы вы служили у Л. или О.; все несчастья, которые вы предрекаете, могут случиться, но никогда вы не должны сомневаться в платежеспособности дома Матье Дюрана».
«Никто не усомнится в ней, сударь, и я знаю, что вы достаточно богаты, чтобы выстоять при всех катастрофах, но ваше состояние может погибнуть».
«Я предпочитаю мое состояние состоянию короля Франции, Сежан, – со страстью воскликнул банкир, – оно крепче, оно опирается на популярность. Дом Бурбонов может погибнуть, но дом Матье Дюрана выстоит».
Сежан поднял глаза к небу, а банкир, подписав бумаги, которые принес ему главный управляющий, потребовал лошадей и уехал в Этан.
Ни Луицци, ни поэт не сделали никаких замечаний, и Дьявол продолжил:
XДворянин иного сорта
– В тот же день, когда эти сцены происходили в доме банкира Матье Дюрана на улице Прованс, другая комедия с другими персонажами разыгрывалась на улице Варенн в квартале Сен-Жермен. Главным действующим лицом здесь являлся граф де Лозере. Ему было далеко за пятьдесят. Высокий, с холодным и презрительным выражением лица и горделиво поднятой головой, он говорил, едва раскрывая рот, и всегда изысканно одевался, как человек, который умеет взять из самой последней моды то, что подходит его возрасту, и при этом не выглядеть смешным. Он также стоял в очень богато обставленном кабинете, светившемся от парчи, позолоченной мебели, дорогих безделушек, бесценного фарфора. Граф собирался уходить, его слуга подавал ему шляпу, перчатки и хлыст, предупредив, что лошади готовы.
В этот момент молодой человек двадцати четырех лет открыл дверь кабинета и поздоровался с графом де Лозере.
«А, Артур, наконец-то!»
«Мне сказали, что вы звали меня, отец, я тут же спустился».
«Могли бы поторопиться».
«Простите, отец, я писал письмо моему другу, господину…»
«Не надо, я не требую отчета о ваших делах, у вас есть имя и положение, которые должны уберечь вас от недостойных связей».
Артур опустил глаза. Его отец продолжал:
«Я позвал вас, чтобы попросить ни с кем не договариваться на завтрашний вечер».
«Я бы предпочел узнать об этом заранее, отец, так как я уже почти обещался».
«Скажите спасибо, что узнали об этом сегодня, – строго оборвал граф покорно молчавшего сына. – На завтра мы приглашены к маркизу де Фавьери, который дает бал в своем загородном доме „Лорж“[476], и я рассчитываю, что вы примете это приглашение».
«Да, я буду там, отец, с удовольствием», – с готовностью ответил Артур.
«Я вам очень признателен за послушание, – сказал господин де Лозере менее суровым тоном, – и попробуйте развеяться, прошу вас, оставьте этот печальный и меланхоличный вид, который вы постоянно и повсюду принимаете. Завтра вы увидите госпожу Флору де Фавьери, это очень красивая девушка, ее отец неслыханно богат. Попробуйте произвести приятное впечатление на них обоих. Вы понимаете меня?»
Артур поначалу, казалось, слушал отца с живым удивлением, которое постепенно перешло в явное удовольствие. Тем не менее какое-то время он не решался выразить мысли, которые вызвала у него последняя фраза отца, но, поскольку отец смотрел на него строго и вопросительно, он решился заговорить:
«Конечно, отец, думаю, я понял вас, и, как мне кажется, судя по вашим словам, вы не отказываетесь от мысли о союзе с человеком, который занимается банковским делом, как господин маркиз де Фавьери».
«Этот человек представляет одну из самых благородных фамилий Флоренции. – Господин де Лозере отвечал тоном, не терпящим возражений. – Занятия коммерцией и финансами, которые во Франции всегда рассматривались как измена дворянству, в Италии не считается зазорным. Господин де Фавьери не стал банкиром, он остался банкиром, как его предки. Это совсем не то же самое, что финансисты из нашей страны, по большей части мелкие буржуа, выскочки».
Радость на лице Артура вдруг стерлась, и он робко заметил:
«Однако среди этих буржуа попадаются весьма уважаемые люди».
«Вам это должно быть безразлично, я полагаю. Что вам до этих людей?»
«Ничего, отец, ничего». – Артур явно испытывал замешательство.
Граф вгляделся в сына, как бы сомневаясь в правдивости этого утверждения, затем сухо продолжил:
«Вы носите имя виконта де Лозере, постарайтесь помнить об этом в любых обстоятельствах».
«Отец, никогда… я ничего не сделал…»
«Я не требую от вас оправданий, дворянин всегда полагается на честь своего сына. Не забудьте, однако, что завтра вы последуете за мной к маркизу де Фавьери».
«Я последую за вами, отец», – ответил Артур.
Он собрался откланяться, а граф намеревался выйти, когда доложили о господине де Пуасси. Господин де Лозере знаком велел сыну оставить их одних.
«Вы пришли очень кстати, я хотел заехать к вам по дороге в Сен-Клу».
«Я вышел из дома рано утром, поскольку дела не идут сами по себе».
«Понятно, и как наши дела?»
«Экспедиция в Алжир состоится, вопрос решен».
«А что сказали вам наши люди в Военном министерстве?»
«Я не смею повторить».
«Как? Столько жертв – и все напрасно?»
«Они не будут напрасны, если вы увеличите сумму».
«Опять! – в негодовании вскричал граф. – Я полагал, что четырехсот тысяч франков более чем достаточно!»
«Надо потрафить стольким людям!»
«Но если, в конце концов, я пойду на новые жертвы, смогу ли я быть уверен, что поставки будут за мной?»
«Несомненно».
«А сколько просят?»
«Речь идет о прибыли в три или четыре миллиона», – заметил господин де Пуасси.
«Я знаю, но какой ценой?»
«Нужно еще сто тысяч экю».
«Сто тысяч экю! Это слишком!»
«Чтобы получить четыре миллиона!»
«А-а! – вскричал граф де Лозере. – Ну и времена! Раньше король подарил бы одному из своих придворных подобное предприятие, этого хватило бы, чтобы обеспечить состояние его протеже. Но ныне правит не государь, ныне, с одной стороны, палаты, сборище горлопанов и взяточников, с другой – чиновники, порода порученцев, выползших из-за пыльных конторок и научившихся там торговать всем, вплоть до собственной чести».
«Наше счастье, что есть на что ее купить».
«Но отвратительно, что приходится платить в десять раз больше, чем она того стоит».
«Вам затруднительно дать сто тысяч экю?» – Виконт пристально посмотрел на господина де Лозере.