Итак, он принялся за работу: одно письмо, другое, десятое, двадцатое… В каждой строчке первого письма сквозила обида за зло, которое причинила ему Жюльетта. Он стыдил ее за дурное поведение и взывал к добрым чувствам. Луицци отложил письмо на несколько часов и перечитал, перед тем как отдать господину Барне, который должен был переправить его по назначению, и чтение убедило его в том, что такую женщину, как Жюльетта, не тронут ни упреки, ни призывы.
Второе письмо было менее горьким, тема возврата к добру разрабатывалась лучше, затрагивалась глава о кровном интересе, но и это письмо было еще далеко от того, что Луицци считал способным заставить Жюльетту искренне рассказать правду. Таким образом от письма к письму прошла неделя: барон все так же был недоволен в том смысле, что не находил в своих сочинениях ни достаточно низости, ни достаточно прощения, но за эту неделю ничто не отвратило его от рокового решения. Он написал госпоже де Серни – и госпожа де Серни не ответила, он написал Каролине – и Каролина не ответила, он написал госпоже Пейроль – и Эжени не ответила тоже. К концу второй недели душевные силы изменили ему: он усомнился в каждой из них. И именно тогда он написал Жюльетте последнее письмо.
Что бы там ни было, а Луицци – наш герой, он был нашим другом, и мы честно доложили о том, сколько времени прошло, прежде чем он сочинил письмо, которое мы здесь приводим, чтобы все знали, как постепенно, шаг за шагом и почти неощутимо он прошел путь, который ведет вниз, и пал, лишь когда все покинули его.
Вот письмо Луицци:
«Сударыня!
Случай открыл мне, какие родственные узы связывают нас. Я был поистине счастлив, – похоже, нежность, которую вы питали к Каролине, была предчувствием вашего сердца, а моя привязанность к вам – предвидением моего. Счастье мое было тем более велико, что теперь я имею возможность сделать для моей второй сестры то, что уже сделал для другой любимой сестры. И я надеюсь, сегодня, когда я узнал, кто вы, вскоре осуществить самое дорогое для меня желание. Абсурдное обвинение, нависшее надо мной, будет легко разбито доказательствами, которые я представлю, и особенно вашим свидетельством, которое я уже затребовал в судебном порядке. Я бы не хотел быть им обязанным внезапной дружбе, которую вы выкажете теперь по отношению ко мне, но я на нее надеюсь. Жду вас в Тулузе, вы приедете, не правда ли, ведь мне так много надо вам сказать.
Ваш брат и друг,
Арман, барон де Луицци».
Едва написав это письмо, Луицци запечатал его, даже не перечитав. Он не отправил другие письма, потому что они, подобно ядру, не долетали до желаемой цели, – возможно, он не отправил бы и это письмо, поскольку оно могло перелететь через нее.
Тем временем день суда приближался, прошла уже неделя с тех пор, как он отправил письмо Жюльетте, но ответа он так и не дождался. Не получив желаемого недостойным способом, он решил добиться своего через суд. Он записал Жюльетту как свидетеля, но роковой день настал, а он так и не знал, явится она или нет.
Все было обставлено с величавой торжественностью. Знатные дамы Тулузы явились в суд в своих наикрасивейших нарядах. Все самые именитые дворяне, все самые выдающиеся мещане, все самые знаменитые адвокаты собрались в зале суда.
Заседание началось, судьи принесли присягу, и обвиняемый узнал среди них достопочтенного господина Феликса Ридера, одного из самых богатых людей департамента Верхняя Гаронна, и бравого Гангерне, с лица которого не сходила улыбка. Дело было ясным, факты точны и неопровержимы. Господин де Серни, отправившись в Орлеан на почтовых, покинул свой экипаж и пересел в дилижанс, в котором находился барон. Это было установлено на основании подорожного списка и показаний других пассажиров, в особенности господина Фернана, который беседовал в пути с обвиняемым и господином де Серни до деревни Сар…, где оба покинули дилижанс и пошли вперед.
Господин Фернан оставил их вдвоем, а маленький Шарло, посланный за ними вдогонку, настиг только барона, тогда как господин де Серни исчез. Мальчик прекрасно помнил, как барон пытался отговорить его от поисков господина де Серни, сказав, что тот должен быть у черта на куличках.
Это свидетельство подкреплялось показаниями отца мальчика, которому Луицци сказал, что пытался помешать его сыну продолжать поиски; кроме того, две шпаги, найденные рядом с господином де Серни, свидетельствовали о том, что между мужем и любовником был уговор о дуэли, но тело с двумя пулями в спине, без сомнения, доказывало, что барон превратил дело чести в убийство. Труп не был обворован: это ясно свидетельствовало о том, что господин де Серни не мог пасть жертвой разбоя.
Затем тайное прибытие Луицци в Тулузу, место, в котором он скрывался, деньги, которые он собирал, все, вплоть до того, что ему было все равно, в какую страну уехать из Франции. В общем, то был шедевр обвинения, способный повесить двух обвиняемых вместо одного.
В оправдание Луицци говорил, что никто не видел, как он и граф де Серни несли шпаги, и что, следовательно, настоящие убийцы бросили их рядом с телом господина де Серни после того, как убили его. Все с тревогой и волнением слушали, как зачитывался список свидетелей. Когда Жюльетта не отозвалась, адвокат Луицци потребовал отложить слушание дела ввиду важности этого свидетеля, но тут судебный исполнитель объявил, что госпожа Жюльетта только что приехала и готова предстать перед судом. Начались дебаты, зачитали обвинительный акт, и все ощутили презрение и возмущение по отношению к Луицци.
В намерения автора не входит превращать этот рассказ в драматизированную статью из «Судебной газеты», вкладывать в уста одних свидетелей удачные словечки и передавать невнятный жаргон речей других свидетелей, заставлять судей произносить глупости, изображать, с каким тщанием председатель суда стремится раскрыть вину обвиняемого, показывать, как королевский адвокат запутывает свидетелей коварными вопросами, чтобы сообщить им то, чего они не знают, и таким образом создать видимость, что они вспомнили какие-то факты, но мы обязаны привести здесь отчет о самом примечательном инциденте этого заседания и его последствиях.
Внимание всех притупилось, показания свидетелей, которые без конца рассказывали об исчезновении господина де Серни, оставшегося один на один с бароном, или о том, как тщательно Арман скрывал свое пребывание в Тулузе, не вызывали больше никакого интереса, каждый уже составил себе представление о преступлении, когда наконец вызвали Жюльетту, и взоры всех присутствующих обратились к двери, в которую она вошла. Луицци вопросительно взглянул на нее, ответным взглядом она как будто обещала ему помощь. Председатель попросил ее поклясться говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды. Жюльетта поклялась голосом твердым и уверенным. Зрители перешептывались, находили ее красивой, очаровательной, грациозной. Она вызвала такой интерес, что многие почувствовали симпатию к обвиняемому, так как знали, что она его сестра. Наконец ей дали слово, и, скромно потупив глаза, Жюльетта сказала:
– Я покинула Орлеан вместе с господином де Серни, он был в моем экипаже, мы догнали дилижанс в деревне Сар…, где дилижанс сломался. Около семи часов вечера на дороге мы встретили барона, он шел один, господин де Серни в этот момент был в моем экипаже, и, когда в Буа-Манде прозвонили девять часов, он оставил меня, чтобы вернуться пешком и догнать барона де Луицци, с которым хотел поквитаться за оскорбление, мне неизвестное.
Сердце Луицци готово было разорваться на части, ему показалось, что спасение близко, но он быстро вернулся к действительности, когда услышал негодующий шепот, последовавший за признаниями Жюльетты.
Первым взял слово Феликс Ридер.
– Я прошу господина председателя, – сказал он, – спросить свидетельницу, по какой причине господин де Серни находился с ней в одном экипаже.
– У него были дела в Тулузе, мы путешествовали вместе, после Буа-Манде он должен был продолжить путь один.
Тут поднялся королевский прокурор и, надев свой чепец, обшитый галунами, сказал:
– Прежде чем перейти к дальнейшим вопросам, я прошу суд дать мне высказать претензии к данному свидетелю. В соответствии с показаниями кондуктора, форейтора, господина Фернана, в соответствии с признанием самого подсудимого, господин де Серни находился в дилижансе за несколько часов до прибытия в Сар…, а свидетельница только что заявила нам, что она и господин де Серни догнали дилижанс только в деревне Сар… Здесь, очевидно, имеет место лжесвидетельство, и, когда я открою вам узы, которые связуют свидетельницу и обвиняемого, вы признаете, что ею двигало похвальное чувство, которое, однако, не должно было доводить ее до клятвопреступления в столь почтенном собрании.
– Клянусь! – вскричала Жюльетта, которая на самом деле ничего не поняла в обвинении королевского прокурора. – Клянусь, я говорю правду!
– Сударыня, – отеческим тоном прервал ее председатель суда, – суд проявляет к вам снисходительность. По строгой справедливости, он должен был бы проигнорировать ваши родственные отношения с обвиняемым, рассматривать вас только как свидетеля и сурово наказать за показания, в такой степени отличающиеся от показаний всех прочих свидетелей, которых мы заслушали до настоящего момента, однако суд понимает, что именно ваша преданность любимому брату вдохновила вас на ложь, несомненно достойную порицания, но на которую он закрывает глаза.
– Однако… – попыталась вставить слово Жюльетта.
– Не упорствуйте, – посоветовал ей председатель, – я и так, возможно, нарушил свой долг. В ваших собственных интересах, в интересах обвиняемого, которому столь ложное показание может только повредить, доказывая ничтожность его способов защиты, не говорите больше ни слова. Выведите свидетельницу из зала.
Жюльетта покинула зал среди всеобщего сочувствия, и каждый говорил, когда она проходила мимо:
– Вот образец любви к брату! Она ничего не добилась, но от этого ее поступок не становится менее благородным и достойным уважения и восхищения всех честных сердец.