– Ну да, конечно, из-за моей, – саркастически усмехнулся приказчик.
– Оставьте меня в покое, – завопил клерк, уже совершенно выйдя из себя, – занимайтесь лучше своей драгоценной шляпой!
– Садитесь в экипаж, господин барон, – сказал кучер, – вон кто-то идет открывать ворота.
– Господа, – Луицци встал на подножку, сложившись пополам от неудержимого хохота, – я попрошу, чтобы вам прислали кого-нибудь в помощь и разожгли огонь, чтобы вы согрелись.
Он легко вскочил в берлину, а кучер торжественным шагом вошел на территорию парка, оглядываясь на приказчика и клерка, оставшихся у решетки на страже своих чемоданов и узлов. Пожилая женщина проводила Луицци в комнату, и полчаса спустя барон с немалым удовольствием наблюдал из окна прибытие отягощенных багажом женихов, еле тащивших свои свертки; им неуклюже пыталось помочь некое существо, напоминавшее жокея, в наполовину красном, наполовину синем костюме, крайне возбудившее любопытство Луицци.
VIIIЧетыре претендента
Луицци находился в Тайи уже целых два часа, но не было никаких признаков того, что его собираются представить хозяину дома, которому Гангерне заранее отправил рекомендательное письмо. Наконец барон услышал легкий стук в дверь, и тут же в комнату вошла полная женщина лет шестидесяти, а то и больше, с лицом, испещренным морщинами, словно небольшой пруд, изборожденный утками, в платье ужасающе огненного цвета и чепчике, украшенном цепочкой бантиков из желтого атласа. Сделав глубокий реверанс, который достался ей ценой немалых усилий, она жеманно улыбнулась уголками совершенно беззубого рта. Луицци ответил ей изысканным поклоном.
– Сударь, – произнесла достойнейшая дама, – я навестила вас, чтобы узнать, всего ли у вас в достатке. Господин Риго – мой брат. Я же – в девичестве Риго, а по мужу – Турникель. К великому несчастью, в тысяча восемьсот восьмом году я потеряла мужа от прилива крови, вызванного падением с пятого этажа лесов, когда он нес по ним строительный раствор…
– А-а, понятно, – протянул Луицци, – ваш муж был…
– Зодчим, сударь. Но, поскольку он был назначен правительством на должность архитектора, а наш император любил, чтобы начальники подавали пример подчиненным, он стремился быть всегда первым во всем… Прекрасный человек, сударь. Дочь моя, как две капли воды, походит на него, но и не лишена в то же время всех моих лучших черт. Вы скоро убедитесь в этом сами, сударь. Ах, если бы не масса свалившихся на нее несчастий… В конце-то концов, это же не ее вина, да и не моя, ибо я воспитала ее как герцогиню, в неге и изобилии. Так зачем я пришла-то? Спросить, всего ли вам хватает, а то, знаете, хоть мой брат и прекрасный человек, но не совсем разбирается в знаках внимания, подобающих столь знатному гостю, как вы.
– Мне оказали великолепный прием, сударыня, – улыбнулся Луицци, – мне ничего не нужно, не беспокойтесь.
– Ох уж эти слуги, – вздохнула госпожа Турникель и, схватив салфетку, ринулась протирать пыль, – ну сущие бездельники! Им бы только жрать, пить да дрыхнуть, а до работы им и дела нет! Ну вот, например, эта комната – видите, подметена только в самой середине, а что делается вдоль стен, они и знать не желают! Ничего удивительного: если провести многие годы в обществе дикарей, как мой брат, то разве можно научиться так разбираться в людях, как я, всю жизнь прожившая с этими прохиндеями бок о бок!
– Само собой разумеется, сударыня, – промолвил Луицци и, спасаясь от облаков пыли, поднятых стараниями госпожи Турникель, бросился открывать окно.
– Будьте осторожны, – тут же отреагировала добрая женщина, – не открывайте окно, это может вам навредить: сейчас легко простудиться. Я говорю со знанием дела, ибо у меня немалый опыт по части врачевания, к тому же я изучала медицину на акушерских курсах.
– Не волнуйтесь, сударыня, я знаю отличное лекарство против всякой заразы: хорошая сигара ежеутренне…
– Вы абсолютно правы, сударь. А главное, сигара исключительно полезна для желудка. Я убедилась в этом на море, когда курила без конца из-за эскорбуты[255], замучившей всю команду.
– Вы много путешествовали, сударыня? – спросил Луицци.
– Я два раза была в Англии, чтобы повидаться с Генией и подержать на руках внучку. Гения— это моя дочка, сударь… Да вот она идет по двору, вон там, внизу.
В этот момент Луицци и в самом деле увидел под окном спешившую куда-то пышную и красивую молодую женщину. Госпожа Турникель заорала во всю мощь своих легких:
– Гения! Доброе утро, Гения!
Носящая это странное имя персона резко остановилась, подняла голову и, казалось, была сильно удивлена, обнаружив рядом со своей матушкой любопытствующую физиономию Луицци. Она поздоровалась с некоторым смущением и неуловимым знаком подозвала уже замеченное раньше бароном жокееподобное существо. С боязливым и покорным видом оно приблизилось к хозяйке, с предельным вниманием выслушало все, что та приказала, и стрелой помчалось к дверям усадьбы. Едва Луицци потерял его из виду, как дверь распахнулась и жокей галопом ворвался в комнату; подойдя к госпоже Турникель, по-прежнему стоявшей у окна, он прокричал:
– А-а-а-а, мама тама внизу, а-аа-а!
– Чего тебе надобно, чудо размалеванное? – обернулась к нему госпожа Турникель.
– А-а-аа-а, – повторил жокей, – мама тама внизу-у… Гения, Гения.
– А! Дочка меня зовет, правильно?
Жокей утвердительно закивал в сторону двери.
– Ну хорошо, хорошо. Честь имею, сударь, – поклонилась Луицци госпожа Турникель. – Через какие-то полчасика будет завтрак; не прозевайте звонок.
– О, сударыня, премного благодарен вам за заботу, – произнес Луицци.
Он проводил до дверей славную женщину, не перестававшую исполнять изысканнейшие реверансы. Едва закрыв за ней дверь, Луицци позволил прорваться наружу распиравшему его смеху и тут же услышал ответный едкий смешок; он обернулся и увидел жокея, который надрывался от смеха, передразнивая внушительные осанистые манеры госпожи Турникель. Жокей представлял из себя весьма занятное создание: лицо, целиком покрытое татуировками, прилизанные черные волосы, горящие и полные лукавства глаза, сверкающие белизной длинные и острые клыки; на вид ему было около двадцати пяти лет. Луицци оборвал свой смех и с нескрываемым любопытством уставился на дикаря. Такое пристальное наблюдение смутило жокея; он замолчал и вытянулся у стенки по стойке «смирно», уставившись на барона полным недоверия взглядом из-под бровей. Луицци не прекращал внимательно рассматривать его, и жокея все больше начало разбирать беспокойство: он задергался, стреляя туда-сюда глазами, и наконец, обнаружив в углу комнаты видимо искомую запыленную пару сапог барона, с радостным воплем схватил их и умчался с такой скоростью, что Арман не успел задать этому необычному существу ни одного вопроса.
После того как жокей исчез, барон спросил себя, уж не угодил ли он часом в приют для умалишенных; его попытки осмыслить последние и столь неординарные визиты прервал шум остановившегося во дворе замка экипажа, и он бросился к окну, предвкушая зрелище еще одной карикатуры в добавление к уже виденным. Но так уж суждено было Луицци – ошибаться почти беспрестанно. Из прибывшего экипажа вышла женщина, одетая не без определенной элегантности, и красавец-юноша. Гости едва успели ступить на землю, как к ним бегом подбежала госпожа Турникель.
– Как вы себя чувствуете, госпожа графиня? – жизнерадостно закричала она.
– Довольно плохо, – вздохнула прекрасная дама, обнимая старушку. – Как западный ветер, так голова просто раскалывается.
– Ох, и не говорите! Как я вас понимаю! – запричитала госпожа Турникель. – Ох уж эта погода! В ненастье у меня все нутро болит.
Затем она повернулась к красавчику:
– Ну а вы, сударь, как вы себя чувствуете сегодня с утречка?
– Прекрасно, сударыня, просто прекрасно, – ответил юноша, пожимая руку сестре господина Риго. – Если бы только не эта ужасная дорога – до чего ж она утомляет!
– Ох, как я вас понимаю, – откликнулась госпожа Турникель. – Помнится, пасла я в молодости коров, так попадались такие рытвины, такие ямы, что проваливалась я в грязь по колено…
– Ах, госпожа Турникель, – игриво произнес юный повеса, – какой, должно быть, очаровательной пастушкой вы были в то время! За такой Эстеллой ухлестывал, верно, не один Неморен!
Прекрасная дама знаком выразила свое неудовольствие сыну, а госпожа Турникель произнесла наивным тоном:
– А кто это такие, Эстелла и Неморен?
– Боже, – ответила дама, – да это из романа господина де Флориана[256].
– А-а, господин де Флориан! Ну как же, как же! – сказала госпожа Турникель. – Ведь я хорошо его знала, он очень даже меня уважал и читал мне вслух все свои произведения…
Возможно, беседа еще долго продолжалась бы в том же духе, если бы появление госпожи Пейроль не прервало излияния ее матушки; все вошли в дом, и буквально через минуту Луицци услышал звон колокольчика, зовущего на завтрак. Он спустился и, идя на громкий голос госпожи Турникель, легко нашел довольно мило обставленную гостиную, где уже собралась почти дюжина персон. Здесь были знакомые барону адвокат, клерк и приказчик, а кроме того, прекрасная дама и ее красавчик-сынок, прибывшие только что в экипаже, плюс еще юная особа редкой красоты, так много имевшая общих черт с госпожой Пейроль, что Луицци справедливо предположил, что это и есть внучатая племянница господина Риго, который восседал в это время в углу гостиной, с интересом посматривая на гостей.
Когда доложили о бароне, господин Риго поднялся ему навстречу.
– Тысячу раз простите, – заговорил он прямодушным тоном, – простите великодушно старого невоспитанного солдафона. Мы люди бесхитростные, как говорят, из грязи, не обучены хорошим манерам. Мне и в голову не пришло, что я должен был в качестве хозяина этого дома навестить вас, с целью узнать, как вы устроились, но мы же простые и не знаем, как вести себя в приличном обществе. Разве не так? – обернулся он к даме, прибывшей недавно в экипаже. – Ведь правду же я говорю, госпожа графиня де Леме?