Мама кричит мне:
– Одеялом накрой бидон и газовую плиту!
Я схватила сына и выскочила на улицу, забыв обо всем от страха.
Оглянувшись, увидела, как мама с одеялом в руках обхватила пылающий бидон и перекрыла газ. За тонкой стенкой из рубероида стояли еще два баллона со сжиженным газом, могли и они вспыхнуть.
Обожженного мужа повезли в больницу за двадцать километров. Пока врач осматривал его и перевязывал, я молилась богу под вой ветра, чтобы он остался жив.
Через две недели, как по графику, у нас случилось еще одно происшествие. Мы ехали по скоростной трассе. Вдруг услышали шипение в багажнике, газовый баллон раскрутился. Дима еле закрутил вентиль и обморозил ту же руку, которую обжег при пожаре.
Приехали домой, тут раздается звонок телефона. Звонит свекровь – мать Димы:
– Как у вас дела? Сны плохие снятся, срочно приезжайте ко мне.
Она уже сбегала к какой-то гадалке, которая сказала:
– Летал прежде, как стальная птица в небе, сейчас он на земле. Чтоб не сомкнулись небо и земля, надо…
Пришлось нам выполнить то, что она велела, чтобы отвести беду.
В цветущей степи мы нашли родник с ключевой водой, сварили на этой воде паби, поклонились на все четыре стороны, оставили кашу и ушли, не оглядываясь.
Четыре года мы жили в степи по шесть месяцев. Я уволилась из школы, а муж ушел на пенсию в тридцать шесть лет с огромным летным стажем за плечами.
Каждое утро я встречала рассвет в поле. До чего же отзывчивая и благодарная была земля, все труды возвращала сторицей.
Однажды утром вижу у своего балагана директора нашей школы:
– Выручай, Алексеевна, некому рецензии писать к сочинениям на золотые медали.
Я протягиваю ей свою руку ладонью кверху:
– Смотрите, линии ума стерты, на их месте остались трудовые мозоли.
Посмеялись вместе и поехали в школу писать рецензии. Иду по школьному коридору и понимаю, что не все ученики заметили мое отсутствие. Тренькнула струна в сердце, как тогда в районо, когда заведующий, не глядя, молча подписал мое заявление об увольнении по собственному желанию. А я двадцать пять лет отработала в одной школе, старалась, между прочим.
Поэтому ни одна работа не должна стоять выше вас и вашей семьи. Закрыли дверь в конце рабочего дня – и оставляйте там все вопросы, не несите их в дом. Ограждайте свое пространство.
На четвертый год работы на поле мы уже стали разбираться в тонкостях своего труда. Шаг первый – найти бригаду, чтобы тебе дали участок. Бригадир набирает людей, которые должны ему отдать часть урожая, – корейский оброк по договоренности. Шаг второй – работай. Посеял и жди всходы. Шаг третий – отбивайся! От тех, кто будет тебя доить весь сезон: пожарники, газовики, санитарные службы, заготовители. Шаг четвертый – часть урожая, который удалось отбить для себя, везешь на реализацию. Шаг последний – пан или пропал. Тут уже выступают на сцену настоящие игроки: ГАИ и рэкет. Если повезет, то вернешься домой, ободранный как липка.
Не знаю, когда успели расплодиться грабители на поле. В детстве я не слышала от родителей разговоров про поборы, они жаловались только на неурожайный год, который не зависел от них: поздняя весна, ранняя осень, плохие всходы, нехватка воды… Но каждую осень папа исправно возвращал долги – деньги, которые он занимал у ростовщиков. А мы не смогли.
Долги надо возвращать. Всегда и всем. Лучше бы их не брать вообще. И должными быть лишь любовью. Кстати, в Библии так и написано.
Мы ушли работать на поле, чтобы отдать деньги, которые заняли на покупку машины. Но не заработали ничего. Решили больше не сажать. Папа был прав.
Иду я однажды из сельсовета, а мне навстречу знакомая.
Слово за слово, и она говорит:
– Мне нужен компаньон. Вы порядочная женщина, не хотите вместе поработать? Один раз в месяц вожу товар на продажу в другой город. В среду выезжаю, в понедельник возвращаюсь. Хорошие деньги снимаю. Один к одному.
Опечалилась я про себя: дожила до таких предложений, – и сказала, что подумаю. Рассказала мужу об этом разговоре, он ответил мне:
– Никогда нельзя вступать в денежные отношения с чужими людьми. Врагов наживешь. И тебе тяжести поднимать нельзя. Она же не будет тюки твои таскать. Работать будем только вместе.
На том и остановились. Заняла пятнадцать тысяч рублей, пообещала вернуть через месяц. Поехали на ипподром в Ташкент (там был вещевой рынок), накупили барахла, и я покатила продавать его в Омск. С зубной щеткой и летним халатиком. Поехала одна, женщинам тогда было безопаснее, чем мужчинам.
Почему в Омск? «Город в Сибири, наверное, вещей нет никаких. Быстро распродам и вернусь домой с заработком!» – думала я.
Приехала в субботу рано утром, добралась до центрального рынка, который находился рядом с вокзалом. Куда встать? Как вещь в руках держать? Молчать или звать к себе? Время идет, а торговля – нет. Места не нашла, рот не открыла ни разу, только головой кручу во все стороны.
Ближе к одиннадцати часам стали появляться продавцы. Раскладывают такой товар, что стало стыдно за себя. Через руку у меня перекинуты мужские брюки, на пальцах болтаются женские босоножки, чемодан держится между ногами. Постояла так до трех часов, загорела и промокла от пота. Голова была, как горячая сковородка. Пекло, а не рынок. Подумала и вечером поехала на железнодорожный вокзал.
Что-то надо было придумать. Решила поехать в Балхаш. Там тоже есть рынок, вещи продам и долг верну. Плевать на заработок. И мама будет рада моему приезду.
Стою и оглядываюсь, где касса. В это время две женщины пихнули огромным баулом меня, чуть не упала. Я спрашиваю у них, где можно купить билеты до Балхаша. Они остановились, как будто споткнулись на ходу:
– Мы тоже едем в Балхаш.
– А я к маме собралась.
Слово за слово, рассказала свою торговую эпопею и расплакалась, что со мной бывает очень редко.
Одна из них говорит:
– Вам не надо уезжать никуда. Возьмите ключ, квартира оплачена, мы вернемся через две недели, будем работать вместе. Нам третий человек нужен, похоже, что вы – неплохая женщина.
Зоя, так звали одну из них, открывает баул и показывает мне пачки денег:
– Вот наш заработок за две недели, и вы будете так зарабатывать.
Она протягивает мне ключи:
– Останавливайтесь в нашей квартире, все оплачено, мы вернемся через десять дней. Деньги нужны на расходы?
А я все хлопаю глазами и не верю, что стою на вокзале с женщинами, которых вижу первый раз в жизни.
Они предлагают мне ключи от квартиры и деньги? Как в той расхожей фразе: «Может быть, тебе на блюдечке с золотой каемочкой ключи от квартиры дать, где деньги лежат?»
Я взяла листок с адресом и пошла медленно по улице вниз. Хозяйка квартиры, старая карга с кудельками на голове, что-то неприветливо буркнула в ответ на мое объяснение и провела в маленькую комнату. На кровати сидела кореянка из Китая. Мы поговорили с ней на корейском языке, который я не забыла с тех пор, как ему меня научила бабушка. Пренебрежительно оглядев мои вещи, она кивнула: «Спи здесь. Потом разберемся».
Утром показывает на огромный мешок выше меня ростом, набитый тряпками:
– Бери на спину, пойдем на рынок. Уже поздно, торопись.
Я остолбенела от тюка и приказания:
– Кому говоришь?
– Тебе, других людей в комнате больше нет.
– Слушай меня внимательно, сука, мешки тебе таскать не буду! Я – учительница, поняла?
– Учительница, а зачем на рынок пришла торговать? – выдала она, но, увидев мое разъяренное лицо, пробормотала: – Какие вы никудышные, русские бабы: ничего не умеете – ни мешок поднять, ни паби сварить.
Идем вдвоем: я впереди со своим чемоданчиком, а она с мешком на спине. Но в первый день все равно китайская кореянка меня обыграла. Дала местечко около себя и подсовывала свой товар. Это был единственный раз, когда она покомандовала мной.
Обитатели центрального вещевого рынка торговали по очереди. В пять утра на прилавках стояли тюки – вьетнамцы продавали их оптом.
Потом к семи утра им на смену приходили китайцы. Рядом с ними пристраивались русскоязычные корейцы, казахи, киргизы. Все те, кто был похож лицом на них. К десяти часам на другой половине рынка появлялись белые люди – русские продавцы. Там я простояла в первый день, когда приехала в Омск. У них был дорогой, качественный товар из Турции и Москвы.
Покупатели слетались с раннего утра и сметали все подряд. К пяти вечера рынок пустел.
Корейская семья из Ташкента выделила мне кусочек места около себя и приоткрыла торгашеские тайны. Оказывается, китайцы платили дань милиционерам, а все остальные – бандитам. С первыми надо разговаривать на русском, а со вторыми – не разговаривать. «Моя не понимай», – цедить с акцентом и при этом пялиться на них с видом дурочки. Конечно, я быстро прокололась. На вопрос, чей товар, я быстро ответила:
– Мой.
– С тебя причитается. Я – Монтана. Будешь платить и спокойно торговать.
Попалась я. Каждый день он подходил ко мне и оглядывал одни и те же вещи, которые сиротливо лежали на прилавке со дня нашего знакомства.
– Когда платить будешь?
Я кивала на свой товар:
– Ничего не продала.
Он не знал, что я бегала к китайцам за вещами и бойко торговала, добавив к названной хозяевами цене свой рубль. Повеселела я, заработок появился. Перебегаешь через дорогу, забираешь у них барахло, продаешь, и копейка в кармане.
В один из обходов Монтана мотнул головой:
– Пойдем со мной.
Я пошла за ним. В мебельном магазине он позвал дядю Ваню, сторожа, переговорил о чем-то и вышел на улицу. Мы прошли в подсобное помещение. Он открывает ключом дверь и включает свет. В комнате стоит грубо сколоченный топчан, накрытый грязным одеялом. Лампочка зажглась и потухла, а у меня в голове щелкнуло. Поняла, для чего бандит привел меня сюда.
Села на топчан и уверенным голосом командую: