Но в первый год приезда в Бельгию я воевала за свое здоровье. Сын сказал мне:
– Мама, похоже, ты самая больная женщина в Бельгии.
Он не мог знать, что я жила с врагом – отвратительным климаксом, который превращает женщин в старух.
Однажды закружилась голова, потом я стала задыхаться. Представляете, дома никого нет. Держусь за стенку и ползу к соседям: «Помогите, я умираю!» Они отвезли меня в госпиталь, но врачи не торопились бежать на помощь. Правда, вначале быстро пришел юнец, похожий на гусенка. Обмотал проводами мою голову, посидел, снял шнуры и ушел. Два часа прошло – никого. Потом опять в дверях гусенок показался. Я закричала: «Врач, где врач?»
Вместо ответа протягивает целлофановый пакетик и показывает, что я должна надувать его. Постоял рядом, ушел. Ох и разозлилась же я! Давай надувать пакет изо всех сил. Только и слышно, как края хлопают друг о друга.
Через полчаса опять он:
– Все хорошо, вы можете идти домой.
– А врач где? – кричу я опять.
В халате, с всклокоченными волосами, красная от злости и надувания пакета стою в коридоре. Навстречу идет врач и улыбается. Подошел поближе, ущипнул за щечку:
– Вижу, тебе уже хорошо стало.
Постояла с разинутым от такого лечения ртом и побрела на автобусную остановку.
Через месяц пришел счет из госпиталя за прием. Как увидела цифры, стала раздуваться и сдуваться от злости. Такую сумму выкатили за пакетик целлофановый и за то, что врач ущипнул меня?! Поехала в госпиталь и тычу пальцем в фактуру. Оказалось, что самая высокая цена за проводки и шнурки – проверили мозговое кровообращение и сняли кардиограмму. У меня отклонений не было, поэтому дали пакетик, чтобы восстановилось дыхание, и отпустили домой.
У внука на руке чирьи выскакивали, не успевали резать в России. Домашний доктор здесь посмотрел и сказал: «Все нормально». А там уже такое нагноение! Температура поднялась, а он все повторяет, что все хорошо. Когда краснота перевалила за локоть, сказал: «Готов!» Разрезал и удалил корень, он плавал в банке с вытекшим гноем. Чирьи исчезли навсегда.
Вообще-то я и сама многие болезни могу лечить, почти как врач. Знаете, кого на свете больше всего? Правильно. Учителей и врачей. Все любят учить и лечить. Я в этом ряду первая!
Муж заболел. Стонет и бегает в туалет каждые две минуты. Съел что-то не то. Говорю:
– Может быть, водочка отравила тебя?
– Нет, водка всегда свежая!
Звоню знакомой за советом. Она научила, как его поднять на ноги – с помощью процедуры типа постановки банок на живот. Уложила Диму на спину, он лежит и ждет.
Я проворно заворачиваю монету в газету, как фитиль, обливаю спиртом. Поджигаю и наклоняюсь за стаканом. Все приготовила, только стакан забыла принести. Побежала на кухню и бегом назад. Вижу, костер разгорелся, наверное, спирт хороший был. Испугалась, схватила тапок и давай бить мужа по животу. Потушила пожар, сижу обессиленная, усталая.
На месте костра пузырь вздулся.
– Давай намажу волдырь облепиховым маслом, – говорю мужу.
– Нет, – отвечает неблагодарный.
– Ты мне не доверяешь? – возмутилась я и ушла в другую комнату.
– Она еще и обижается, – захлебнулся от обиды больной.
Удивительно, что и после костра на пупке он верил мне.
Как-то у Димы поднялось давление, бегу за таблетками. Он выпил и еле дышит. Перепутала таблетки, торопилась же. Ох и испугалась я. Сказать ему ничего не могу, жду исхода событий. Только через час зашевелился, спросил слабым голосом, не перепутала ли я препараты. Все отрицала, как врач на судмедэкспертизе: это организм больного так неожиданно среагировал, а лечение было выбрано правильно.
Однажды у мужа разболелся зуб. Опять мне лечить, не «Скорую» же вызывать. Растолкла головку чеснока, положила на обратную сторону запястья правой руки, потому что зуб болел с левой стороны. Накрепко перебинтовала и не обращаю внимания на его стоны. Не выдержал и часа, сам разбинтовал повязку. И оба смотрим на красный волдырь.
– Кожа нежная, не успела дотронуться, волдырь уже вылез, – возмущаюсь я.
Когда ячмень в глазу, надо плюнуть в него. Потом взять иголку и воткнуть ее над дверью, – хорошо, что не в глаз.
У соседа, который в детстве меня донимал, по всем комнатам на потолке висели бумажки с разрисованными иероглифами – отгонял злых духов. Я тоже отгоняла их, дядьке помогала. Плевала ему в ведро с питьевой водой и уходила. Раньше двери не запирали. Заходи, когда хочешь, делай, что хочешь. Много лет мне снился сон, что я прохожу мимо их окон и подглядываю, пьет дядька воду или не пьет.
Дедушка мой тоже лечил всех. Мы собирали на пустыре полынь, он сушил, толок в порошок и скатывал в комочки. Потом эти мелкие шарики раскладывал по больному месту и поджигал. Трава тлела, дымилась и лежала пахучей горкой на животе или руке.
Частенько дед лечил иглами. Нащупывает нервные окончания пальцами и медленно вкручивает иглу в сплетение. Дома таблеток не было вообще.
А когда у кого-то чирьи выскакивали, мама зажимала больного между колен и давила пальцами вздувшееся место. Под громкие вопли вылетал зеленоватый корешок в гное. Она отпускала несчастного и говорила: «Не умрешь, жить будешь». Короче, у нас в семье образовалась целая династия врачей!
Кстати, себя иногда я лечу травами. Много лет пью шведские, советую всем своим знакомым, но они отмахиваются. Наверное, меня так и запомнят с фужером красного или белого вина и квадратной бутылкой шведских трав.
Причем тут фужер вина? Разбираться в вине меня научила первая работа в Бельгии.
По объявлению в газете я нашла вакансию помощницы по хозяйству.
Пришла. Небольшой дом – обычный, в бельгийском стиле: серый и неприметный.
«Повезло, девять часов работы в день – много для такого дома», – обрадовалась я.
Но не тут-то было. Марика, так звали хозяйку, распланировала работу помощницы с иезуитской кропотливостью: каждая минута не пролетала мимо нее. В доме надо было не только махать тряпкой и шваброй, но и тереть столовое серебро, мыть окна, стеклянный потолок на кухне, стеклянную стену в павильоне. Обстановка в гостиной была замаскированная – там странным образом сочеталось несочетаемое. Огромный самодельный стол был накрыт белоснежной скатертью, которая спадала пышными складками на пол. Старый продавленный диван украшен богатой накидкой. На кухне самодельный дощатый стол и шкафы, грубо сколоченные хозяином дома. Мебель у жены владельца двух больших фабрик по пошиву одежды была более чем скромной.
– Посмотри сюда, пожалуйста, – обратилась ко мне хозяйка. Она нежно гладила руками бока выпуклой вазы и произнесла с волнением: – «Vetro Artistiko Murano!»
После длинного рассказа с жестикуляциями мне стало ясно, что ваза не дорогая, а очень дорогая, потому что сделана по заказу из муранского стекла и украшена золотыми нитями. Я поняла, что демонстрировать свое благосостояние в Бельгии не принято. Если в дом приходит чужой или, не приведи бог, судебный исполнитель, предметы роскоши прячут от чужих глаз – показывают, что живут небогато, мебель самая простая.
Каждый вторник Марика ездила в Голландию за цветами. Белые розы лежали грудой на кухонном столе. Надев длинные резиновые перчатки, она начинала работать сама. Подрезала наискосок длинные сочные стебли, отрывала лишние листья и, любуясь готовым букетом, рассуждала о том, что красота продлевает жизнь.
Красивого в ее доме было много, даже подвал с погребом были настоящим винным царством. На полках лежали бутылки с марочными винами, дорогие и эксклюзивные.
– Прибери здесь, – махнула как-то раз она рукой и удалилась.
Я уже вытирала толстый слой пыли с последней бутылки, когда услышала сдавленный стон хозяйки: «О, нет! Только не это!» Пыль, которую собирали годами на бутылках с вином, была знаком их качества.
К полудню у меня от работы темнело в глазах, кружилась голова. Хозяйка, увидев мое серое лицо с красными пятнами, подносила красивый бокал на высокой ножке с неизменными словами:
– Кьянти – это вино из Италии.
Ее супруг был родом из Италии.
Стоя на кухне, я глотала вино, кислое и терпкое, в желудке становилось тепло, силы возвращались до конца дня. Вечером она выносила деньги, стараясь собрать мелочь, и отсчитывала по монетке.
Марика считала себя смелой и хвалилась: «Мои знакомые отговаривали меня брать в помощницы иностранку. Теперь завидуют. Наши так не умеют работать».
Научила меня лазать по крыше, не так, как я любила в детстве, а ползать на брюхе, мыть стеклянный потолок кухни и окна.
– Мы любим свет, это очень красиво – незакрытое пространство.
В незакрытое пространство надо было лезть по пятиметровой лестнице, которую в первый раз мы притащили с ней вдвоем. Взяли за два конца, поднесли к дому, приставили к крыше. В руках держу ведро и ползу наверх, как обезьяна с гранатой. Вечером, довольно оглядев потолок, она кивнула на лестницу: «Отнеси на место». Тащу лестницу на себе и думаю: «Это не ручка с журналом, носи, помощница».
В одиннадцать утра Марика уже стояла с бокалом вина в пижаме и что-то рассказывала. Каждый раз это были разные истории. В тот раз она демонстрировала товар, который привозила из Италии: красивое постельное белье, халаты, скатерти. Увидев, как загорелись у меня глаза, она кивнула:
– Купи это для своей внучки, отдам со скидкой.
Я купила внучке халат и еще три дня работала бесплатно, а он в итоге никому не подошел, так и провалялся в шкафу.
Иногда к ней домой приходили покупатели. Марика тщательно готовилась к встрече с ними: ходила в парикмахерскую, надевала длинное до пят платье и туфли на высоких каблуках. С улыбкой водила важных гостей по дому, показывала заранее приготовленные простыни, скатерти, халаты, фартуки, носовые платки с эмблемами.