Вооруженный до зубов теорией и горьким опытом, он стал хорошим специалистом. Возглавил клинику, в которой принимали роды и лечили детей, родившихся с патологией. Иногда, когда ему надо было принять верное решение, он держал на ладони лист бумаги и смотрел на края. Бумага не сворачивалась в трубочку. Тепло организма собиралось в сердце и не требовало выброса. Он отдавал его маленьким детям, беспомощным и беззащитным, которые приходили в мир с доверием к взрослым.
С особо тяжелыми случаями он шел к профессору, который давно был на пенсии, но помогал ему дельными советами: «У меня был подобный случай, посмотрим, как мы с ним справились».
В свой день рождения, тридцать первого декабря, Игорь Петрович стоял у операционного стола. Он взял на руки малыша и улыбнулся в ответ на его требовательный крик:
– Добро пожаловать к нам!
В доме на берегу океана
Том не спал. Долгими ночами он слушал ворчание океана и задавал вопросы, на которые не мог ответить. Где она? В каких уголках вселенной нашла покой? Как могла бросить меня одного на полпути?
Пустая половина широкой кровати белела в темноте. Иногда Том протягивал руку, словно хотел убедиться в том, что рядом никого нет.
В эту ночь темнота душила и хватала за грудь сильнее обычного. Боль не давала дышать и толкала в сердце. Шаркая старыми тапками, он поплелся вниз за валерьянкой. Нащупал липкий пузырек на обычном месте и застыл. Послышались незнакомые звуки.
Он подошел к двери, еще раз прислушался и рывком толкнул ее от себя. В узкой полоске света, окруженной густой темнотой, сидел пес. От него веяло тоской и одиночеством, которые были знакомы Тому.
Они смотрели друг на друга и молчали. Потом хозяин медленно сказал:
– Заходи, бедолага, как оставить тебя на улице?
Том был писателем. Он жил один после смерти жены. Большой дом стоял между берегом океана и парком, в котором отдыхали городские жители. Видимо, кто-то из них и бросил собаку здесь, чтобы не заниматься ее оформлением в приют.
Утром писатель поехал в город, отыскал магазин «Кот и пес», купил прочный ошейник и всякой собачьей всячины. Приехал домой и позвал:
– Бадди, ты где?
Пес вылез из-под дивана и подошел к хозяину: факт признания имени свершился. Теперь надо было подыскать уголок для нового жильца. Том подумал и спросил:
– Будешь в моей комнате жить?
– Гав, – согласился Бадди.
По утрам и вечерам они гуляли по берегу океана. Том шел впереди, заложив руки за спину. Худая сутулая фигура отбрасывала тень на горячий песок, за которой бежал Бадди и тряс длинными ушами. Им было хорошо вдвоем, жена бы улыбнулась: «А ты так отчаивался!»
У Бадди были свои странности. Он отказывался от собачьего корма, обнюхивал и отходил в сторону: «Спасибо, я сыт!»
– Не нравится? Присоединяйся ко мне, – предложил хозяин.
К удивлению Тома, пес хлебнул суп, потом устроился поудобнее и начал с удовольствием ужинать.
Они гуляли поздним вечером по обычному маршруту, когда Бадди стал лаять. Том увидел взъерошенную кошку, которая не убегала от них.
– Не слишком ли много подарков? Нет, мы повернемся и пойдем домой, а ты грейся здесь! – сказал Том кошке и свистнул псу.
Бадди оборачивался назад и рычал, чтобы нахалка не шла за ними. А она подкрадывалась к ним короткими перебежками, едва касаясь лапками песка.
Прогулка была испорчена. Том оправдывался перед собой и разговаривал вслух с Бадди:
– Не могу же я подбирать кошек и собак по всему побережью? Опять какой-то негодяй оставил бедную кошку здесь. Что за люди бессердечные!
Но, в конце концов, Том сдался:
– Ну и ладно, места в доме хватит на всех. Трое в лодке, считая кошку.
Бадди сразу поставил гостью на место. Он первый ел из своей миски. Потом церемонно отходил назад и садился поодаль. Нахалка, которую Том назвал Китти, смело подходила к миске, поглядывая на Бадди. Быстро вылизывала остатки еды и садилась рядом. Потом начинала жеманно приводить себя в порядок. Том удивлялся – несмотря на шум и гам, мяуканье и тявканье, он стал спать по ночам. Боль переместилась глубже, притаилась и не била толчками в сердце, как прежде. Приступы аритмии стали реже и слабее.
День в хлопотах пролетал незаметно: открыл глаза – утро, прикрыл – обед, закрыл – ночь. Бадди оказался умным и находчивым. Научился удирать из дома. Том подглядел, как пес носом давит на дверную ручку и открывает входную дверь.
Китти влюбилась в Тома. Это была любовь с первого взгляда. Она обожала его. Мурлыкала с придыханием, ходила за ним следом и старалась провести ночь на его груди.
Том, когда ему становилось плохо, доставал валерьяну и отсчитывал капли в стакан с водой. Китти преображалась. Зеленые глаза начинали блестеть, спина выгибалась дугой, лапки нарезали круги вокруг хозяина, слышалось томное фырчанье.
В день, когда исполнился год со смерти жены, Том с утра почувствовал себя плохо. Усилием воли он вышел со своими спутниками на прогулку. Потом соорудил обед, протянул руку за чашкой и застыл.
Где-то глубоко кольнуло сердце, потом стало тесно в груди, и боль накрыла его. Он успел открыть пузырек с валерьянкой и упал на спину.
Китти подкралась к валерьянке, понюхала и закатила глаза от наслаждения. Растянулась на груди у хозяина и начала мурлыкать. Потом тревожно выгнула спину – сердце молчало. Холод веял оттуда, где всегда было уютно и тепло, с левой стороны груди Тома.
– Мяу! – обратилась она к псу, которому тоже стало не по себе.
Он поднял голову и заскулил ей в ответ, потому что почуял запах беды.
Бадди выскочил на улицу, остановился у дома соседей и завыл. В глухой темноте пронесся тоскливый собачий вой, страшный и протяжный.
Соседи, которые иногда захаживали к Тому, вышли на улицу. Бадди смотрел на них и выл, горько и безутешно.
– Вовремя «Скорую» вызвали, – проговорил врач, измерив артериальное давление.
– Да вот они молодцы, – показала соседка на Бадди и Китти, которая вытирала лапкой мелкие капли в уголках глаз, капли, похожие на бесцветный жемчуг.
Между раем и адом
– Если есть рай на земле, то он здесь, – сказал Алексей.
– Да, впечатляет! А знаешь, что Центральные Кордильеры – на высоте 3087 над уровнем моря? Пик – Дуарте, над ним водружен доминиканский флаг. До него не каждый доберется, – повернулся к другу Эдик.
Потом они стояли молча, дикая красота буйной зелени околдовала их.
– Удивительная гармония неба, гор и океана. Посмотри, – Эдик споткнулся на полуслове, – какая штука.
Алексей увидел тарзанку, сплетенную из лиан с папоротником.
Под сплетением были неглубокие следы смельчаков, вытоптавших траву.
Они переглянулись и поняли друг друга без слов.
– Я первый, – сказал Алексей, крепко схватив необычную тарзанку.
– Подожди, достану телефон, снимки крутые получатся. – Эдик уцепился за тарзанку рядом.
Прыжок – и они повисли на мгновение над океаном. Полет в свободном падении был ошеломительным: «А-а-а!» – кричали оба, задыхаясь от восторга. Они парили над океаном. Эдик щелкал телефоном, пытаясь схватить в кадр стремительный миг полета.
У Алексея промелькнула мысль, что так он летал в детстве во сне, широко раскинув руки. «Растешь, сынок!» – ответила ему мать, когда он рассказал ей об этом.
И вдруг веревка из лиан и папоротника стряхнула их с себя, они покатились на землю, океан из поля зрения исчез.
Оба пытались подняться, удержаться на ногах и понять, что случилось.
У подножья гор расстилались плантации сахарного тростника. Тонкие зеленые камыши пускали стрелы в небо, рядом – лес и речка.
Чернокожие мужчины хохотали без остановки.
Забава была для них привычной, но каждый раз они веселились от души, глядя на испуганные физиономии свалившихся с небес.
Один из них прервал веселье и жестом показал, что надо идти. Это был словно сон, плохой сон. Они прилетели на отдых в Доминикану и по глупости попали к гаитянам. Из беспорядочных фраз друзья поняли, что им надо отдать деньги или отработать штраф за незаконное вторжение на территорию Гаити.
Эдик вспомнил статью, которая попалась ему на глаза перед отъездом. Гаитяне крали людей с целью выкупа. Их выкрали?
Пленники лежали на земле под навесом, их даже не связали. Зачем? Кругом сахарные плантации, река и горы, бежать некуда.
Ребята обдумывали предложение. Один из них должен был дойти до отеля под охраной и вернуться назад с деньгами. Вернуться должен обязательно, потому что иначе второму перережут горло.
– Только вместе, я не пойду без тебя, – сказал Эдик.
– А как нога? Я наступать на нее не могу, – ответил Алексей.
Эдик отличался на курсе феноменальной памятью и болтливостью. Алексей отмахивался от ненужной информации, которой тот делился взахлеб каждый день. Теперь же он ловил каждое слово друга и поторапливал его:
– Вспоминай, вспоминай, что ты видел на карте.
Они летели из Москвы в Пунта-Кану одиннадцать часов. Эдик изучал географическую карту во время полета, чертыхаясь в узком кресле. Доминикана граничила с Гаити – один остров поделили на неравные части две страны и стали недобрыми соседями.
Все важные записи он делал не в телефоне, который мог подвести в самое необходимое время, а в блокноте. Записывал, и память вбивала данные сама в свою кладовую.
Закрыв глаза, Эдик пытался восстановить схему и рассуждал вслух:
– Граница рядом, мы поднялись вверх в горы и отошли немного в сторону вправо. Значит, надо идти влево по течению реки. Попытаемся уйти в обед, когда гаитяне будут отдыхать. В это время у них и птицы не летают. А пока займемся твоей ногой.
Алексей с уважением и надеждой смотрел на щупленького друга, от которого всегда отмахивался. Оказалось, что в этом тщедушном теле было больше духа, чем в его накачанных мышцах.
– Дыши и терпи, – сказал Эдик, ощупывая ногу Алексея, которая уже стала отекать. Вдруг сделал резкое движение, сильно развернув лодыжку в сторону. У Алексея потемнело в глазах, и одновременно послышался хруст и негромкий щелчок.