Как только мы входили, виртуоз из России Жан Гулеско играл гимн Грузии. В Тифлисе он играл в кафе «Химериони», где собирались поэты-голубороговцы.
Было необходимо красиво одеваться. Алеша много денег тратил на мои туалеты. Все покупал в лучших модельных домах.
Я никогда не забуду свои бальные платья с длинным шлейфом – одно клубничного цвета, второе бледно-желтое, третье черное, из пан-бархата и четвертое серое (у меня сохранились фотографии).
Алеша купил мне великолепное манто из котика. Два палантина – один из норки, очень большой, второй из соболя. Невообразимо красивые. Они состояли из 24 кусков. Часто зимой я выходила на улицу не в шубе, а в этом палантине, такой он был большой и теплый.
Алеша купил мне длинную нить настоящего жемчуга и серьги с изумрудами. Очень дорогие. Все это было так приятно. Он меня очень баловал.
Часто ходили в ресторан «Московский кружок». Алеша нанимал танцоров во фраках, они подходили и приглашали меня.
На месяц ездили в Грузию – Алеша проведал родителей, а я бабушку. Тогда еще было возможно съездить туда и вернуться обратно.
Алеша часто уезжал в Лондон по своим делам. Ко мне переехали жить родители.
Я была беременна Георгием. Он родился 18 января 1922 года.
У меня было три прислуги, горничная, кухарка. На лето сняли дачу на берегу Босфора, это был бывший дворец паши.
Все было хорошо, мы жили в такой роскоши и комфорте.
Но все равно мне чего-то не хватало, что-то беспокоило. И Алеша ужасно скучал по своим родителям.
Так сильна была тоска по родине, что мы решили вернуться в Грузию. И вернулись.
Сыну Георгию тогда было 7 месяцев.
Перед отъездом домой к нам пришла Мери Шарвашидзе, Акакий Хоштария и друзья. Мама устроила хороший ужин. Отец с грустью в глазах провожал нас, а мама плакала. Когда она прижала меня к сердцу, я тоже заплакала и стала целовать ей руки…
Когда в Батуми пришел корабль, на моторных лодках прибыли чекисты. Долго нас держали на корабле, проверяли вещи, а потом арестовали нашего друга Ванико Карангозишвили.
Алеша вдвойне переживал его арест. Потому что когда Ванечка узнал, что мы уезжаем, то сказал: «Как хорошо, вы скоро увидите Грузию!» На что Алеша спросил, что ему мешает поехать с нами. Оказалось, у него не было денег. Тогда Алеша оплатил ему и его жене дорогу. Потом он говорил: «Я погубил Ванечку».
Все лучшее, что у нас было – мои жемчуга, мои любимые платья, одежду Георгия, – я потеряла в дороге».
Когда родители уехали в Константинополь, имущество из их квартиры принялись разбирать чекисты. Домработнице удалось спасти только огромный ковер, который любил папа.
Она пришла и сказала, что у прежних жильцов был перед нею долг, в зачет которого она и забирает ковер. Она хранила его в подвале. Когда родители приехали обратно в Тбилиси, она им его вернула. Правда, потом его все равно отняли…
После возвращения из Константинополя родители купили шикарную квартиру на улице Киачели. Обставили ее прекрасно, застелили коврами, папа их очень любил. Специально для мамы сделал камин.
«В Тбилиси мы поселились в доме 12 на улице Киачели. Красиво обставила квартиру. К нам приходили родственники, поздравляли с возвращением. Мы были счастливы.
Однажды, когда я была дома одна, за окном раздался шум остановившейся пролетки. Я выглянула в окно и единственное, что увидела, – море тюльпанов. Оно двигалось и скрылось в подъезде. А через секунду раздался звонок в дверь, и цветочное море влилось в нашу квартиру.
Оказалось, Алеша прислал мне 200 тюльпанов. Мне не хватило ваз, чтобы их поставить. И тут внесли две громадные напольные вазы…
На другой день Алеша уехал по своим делам в Батуми, я занималась обустройством дома. С улицы меня окликнула незнакомая женщина, которая спросила, как пройти к хозяйке дома.
Я вышла на балкон и увидела, что женщина стоит под дождем. Тогда я пригласила ее к себе и предложила пройти к хозяйке через нашу квартиру. Мимо горящего камина, через нашу спальню она прошла и скрылась.
А уже вечером ко мне пришла хозяйка. «У меня для вас плохие новости. Женщина, которая днем проходила через вашу квартиру, – жена заместителя Дзержинского. Она подыскивает квартиру для своего умирающего мужа. Мне она сказала: «Я буду не Кикодзе, если не положу своего мужа умирать в спальне этой квартиры». Так что готовьтесь».
И правда, через день та женщина снова была у меня. С ней пришла Мариам Орахелашвили, которая схватила меня за руки: «Отдай квартиру».
Что мне оставалось делать? Пришлось уходить. Но мебель я им не отдала, успела перенести ее к родственникам. Даже спальню разобрала.
Когда пришли чекисты, то подошли к кровати спящего Георгия и вынесли ее. Няня кричала: «Вы, черти полосатые, пока ребенок спит – не тревожьте!» Но нас все равно вывели из квартиры.
На второй день приехал Алеша и увидел нас в таком состоянии.
Я нашла квартиру на улице Грибоедова, 30. У нас было четыре комнаты и большой балкон, где мы устраивали приемы на 60 человек. Специально приглашали из Мцхеты декоратора, который все красиво украшал осенними листьями. Стол был убран кузнецовским сервизом. Пел Вано Сараджишвили.
Как-то мы кутили весь вечер и всю ночь. Но не успели разойтись последние гости, как раздался звонок – вновь пришел Вано Сараджишвили. На его запястьях были бублики. Оказывается, утром, уходя от нас, он купил у женщин на улице бублики и вернулся с ними…
Жизнь стала налаживаться. Алеша купил мне чистой крови английскую лошадь, я назвала ее Офелия. Открылся сезон скачек. Офелия всегда занимала первое место, я присутствовала на всех состязаниях.
Во время одного из обедов к нам пришли из ГПУ и сказали, что эта квартира находится в фонде ГПУ и человек, который нам ее продал, не имел на это права. Квартира была дана ему во временное владение. Нас снова выселили…
Перебрались в новую квартиру на улицу Тархнишвили, 11. Купили мебель эпохи Людовика XV, три мраморных стола, кресла с огромными спинками.
У меня была золотая сумка работы Фаберже, с инкрустированными в замок огромными сапфирами и бриллиантами. Это был свадебный подарок Алеши. Я ходила с ней в Оперу. Однажды в ложу зашел посол Италии с графом Пиньятелли. И сказал: «Какая удивительная вещь! И красивая – такая же, как владелица».
Мне неудобно писать о своей красоте, но вдруг это потом будут читать мои внуки.
После пропажи сумки об этом говорил весь город. Меня даже вызвал Берия и с акцентом спросил, не знаю ли я, кто ее украл. Я знала, что это сделал Г.Ч. Но никому не сказала…»
Первые годы после установления в Грузии советской власти еще сохранялась возможность переписываться с родственниками за границей.
Все письма из Парижа приходили на адрес княгини Нино Церетели, давней знакомой семьи Дадиани. В шутку Бабо называла жилище Церетели «архивом».
Да и сама жизнь княгини, некогда фаворитки императора Александра Третьего, вынужденной доживать свои дни в небольшой комнатке, выделенной ей из некогда целиком принадлежавшего особняка, и сама по себе была архивом воспоминаний о минувших славных днях.
…Визит российского императора Александра Третьего в Грузию наделал много шума. Когда российского самодержца спросили, что на него в Грузии произвело самое яркое впечатление, тот ответил стихами:
Кахетинское вино,
Церетели Нино.
Восхитившая Александра Третьего Нино Церетели была признанной красавицей Грузии и женой генерала Бидзины Чолокашвили. Генерал слыл знатным острословом и прекрасным танцором. Когда Чолокашвили выходил танцевать лезгинку со своей женой, замирал, казалось, даже оркестр.
Увлечение супружеской пары танцами дало повод светлейшему князю Георгию Шарвашидзе посвятить Нино эпиграмму:
В Боржоми царский дворец,
И там Нино Церетели.
А муж-генерал молодец,
Танцует лезгинку с нею.
Генерала Чолокашвили не стало еще до того, как Грузия потеряла свою независимость и превратилась в одну из республик Советского Союза.
После того как улице, на которой находился их дом, коммунистическое правительство даст имя Фридриха Энгельса, Нино Церетели поймет, что мужу просто повезло.
Она сама доживала свой век в единственной комнате, которую новая власть оставила ей от прежних владений. Да и входить в нее приходилось с черного хода – по мраморным лестницам теперь ступали ноги других хозяев.
Компанию Нино составляла княгина Ольга Дадиани, чей муж тоже скончался до 1921 года, а сын покончил жизнь самоубийством. И потому смысла следовать за своими родственниками, уехавшими в Париж, у нее не было.
Бабо Дадиани называла обитель двух женщин «архивом», так как именно на улицу Энгельса поступала вся почта от уехавших в Париж грузинов. Беспокоиться о своем будущем разменявшие девятый десяток женщины повода не видели. На скромные денежные переводы из столицы Франции и жила бывшая светская красавица.
По вечерам в «архив» приходили оставшиеся в Тбилиси родственники тех, кто теперь жил на берегах Сены. Читали письма, узнавали новости о своих близких, шепотом обсуждали с княгинями последние события.
Не стало Нино Церетели в 1932 году…
«В 1924 году Алешу арестовали. А вскоре у нас родилась дочь Татули…