Молодые люди познакомились во время застолья. Котэ начал ухаживать за Мананой. Ну, как тогда ухаживали? Передал, наверное, ей что-то за столом и просто знаки внимания оказал.
Был разгар весны, на столе было много зелени. Котэ сказал: «Калбатоно Манана, что мне сделать, чтобы вы на меня внимание обратили?» Она молоденькая была и ответила: «Если пять острых зеленых перцев съедите – то обращу».
Котэ тут же схватил жгучие перцы и съел. И ему стало плохо. Пришлось даже вызывать «скорую».
Когда Манана вернулась домой, ее отец уже обо всем знал.
– Кто там был? – спрашивает. – Что за Кикабидзе?
Манана ответила, что он журналист, внештатный.
– Ты его трогала? – продолжил допрос строгий отец.
Оказалось, пока ждали врачей, девушка намочила салфетку и положила Котэ на лоб.
– Да, у него горячка была.
– Раз дотронулась – должна за него замуж выйти.
Так и состоялась свадьба.
Мама очень следила за собой. До 12 часов дня ее никому было не позволено видеть.
Очень любила украшения. Сняла их с себя только в день смерти, когда уже плохо себя почувствовала.
Я потом хранила мамины украшения дома. А как-то мы уехали с мужем отдыхать в Батуми, и я увидела сон: мама стоит возле дома, полунагая, и как-то грустно на меня смотрит.
Я тут же позвонила в Тбилиси невестке с просьбой сходить в нашу квартиру и посмотреть – не случилось ли чего? Невестка перезвонила и сказала, что все в порядке. А когда мы вернулись с моря, оказалось, что к нам залезали воры. Но так как была сигнализация, то они схватили первое, что им попалось на глаза. Это и была коробочка с мамиными украшениями.
Жалко, конечно. Но хорошо, что не тронули мамин фотоархив. А то я боялась, что они возьмут его и потом будут требовать выкуп.
В девяностых годах в Грузии было непростое время, и я целыми дням бегала по Тбилиси, чтобы раздобыть бутылку керосина, при котором мама могла читать. Потом я узнала, что после моего ухода она тушила лампу. Чтобы экономить керосин и снова не тревожить меня его поиском.
А еще мама любила сладкий чай. Раздобыть сахар тоже было нелегко. Как-то я не выдержала и сказала ей:
– Ты этого хотела? Осталась бы в свое время за границей и не знала таких проблем! И мы бы с братом не знали.
Так она со мной потом месяц не разговаривала.
– Ради бога, ничего мне не приноси! Я тебя грузинкой вырастила, а ты мне такие слова говоришь!
И ведь действительно, дети эмигрантов выросли ни французами, ни грузинами.
Потом и Тенгиз, узнав о том, что я сказала маме такие слова, удивился: «Почему ты жалеешь об этом? Если бы твои родители не вернулись, мы бы не встретились!»
Году в 1996-м мы с Тенгизом решили обвенчаться. А то мама нас просто извела вопросами о том, когда мы это сделаем. Мы взяли с собой пару самых близких друзей и отправились в церковь Кашвети на проспекте Руставели.
Так получилось, что у нас не оказалось с собой свадебных колец. То есть у меня-то было, я сама его купила, когда мы только вернулись из Казахстана в Тбилиси.
Тенгиз все хотел мне сделать подарок, но так как денег никогда не было, то покупка кольца все время откладывалась. «Я не могу купить тебе простое кольцо. У тебя должно быть украшение самой высшей пробы», – говорил он. В итоге я сама пошла в магазин и за тридцать шесть рублей купила самое обычное кольцо.
А у самого Тенгиза кольца так и не было. И тогда во время венчания священник просто обвязал вокруг пальца Тенгиза церковную свечку. Я потом долгое время хранила это кольцо. А незадолго до смерти Тенгиза оно куда-то исчезло…
После венчания мы с ним пошли к маме, она жила неподалеку от церкви. Как она была счастлива, что мы с Тенгизом теперь венчанные муж и жена!
24 сентября 1999 года в Цхнети мы справили ее 96-й день рождения. Она обожала цветы, собирала их лепестки, возилась с грядками.
Даже когда ходила на рынок, то первым делом покупала цветы. А то вдруг, говорила, потрачу все деньги, и на букетик уже не останется?
Когда мы уезжали в Тбилиси, мама обернулась в сторону Цхнети: «Что сказать – до свиданья или прощай?»
В ноябре ее не стало.
18-го числа был день рождения у Чабуа Амиреджиби. Мама попросила: «Может, ты позвонишь ему и поздравишь по телефону?» Но я ответила, что не могу только по телефону поздравить, так как Чабуа очень любит мой яблочный пирог, и я должна ему его отнести. Вечер я провела у Чабуа. А на следующий день мама умерла.
Если бы я знала, что ей оставался всего один день жизни, я бы, конечно, провела его только с ней.
Мама никогда не боялась смерти. Только говорила: «Вот, такой маленький коридор у меня, что гроб не смогут нормально вынести. Придется либо боком нести, либо с балкона спускать. Не по-дадиановски хоронить будут».
Она ушла тихо и спокойно. Когда священник пришел совершить последнее причастие, она уже не могла встать. Но ни за что не захотела принять причастие лежа.
Попросила священника выйти и обратилась ко мне: «Одень меня». Я пыталась ее отговорить: «Мама, ты же не сможешь встать». Но она все-таки встала, прополоскала рот и потом сказала: «Пусть священник войдет».
И приобщилась. В этом тоже была сила ее характера.
Отпевали ее в Сиони. Проститься пришло много людей, уйма цветов была. Гроб сопровождал весь Синод и патриарх.
И много слез было. Удивлялись еще люди: «Девяносто шесть лет было женщине, и так горюют».
Даже мои сотрудники, мои друзья, девочки, не сдерживали слез. Помню, Лиана Асатиани пришла очень рано. Я спросила:
– Почему ты так рано?
– Я хотела, – отвечает, – посмотреть на тетю Бабошку.
Правда, мама лежала, и на ее лице одухотворение какое-то было. Мне неудобно говорить об этом, но все правда.
Католикос-патриарх большое уважение оказал маме, похоронив ее в Сиони. Потому что она очень и очень любила ходить в этот собор. Все свои тяжелые дни проводила там.
Мама не жалела ни о чем. Была довольна, что смогла нас с братом воспитать. У нас с ним были верные друзья, хорошее окружение, добрые отношения со всеми. И она этим гордилась.
Она всегда подписывалась фамилией папы. А когда в конце жизни ее все чаще и чаще стали называть «Бабо Дадиани», она даже возмущалась.
На могильном камне мы написали: «Бабо Дадиани-Масхарашвили».
Мне сегодня 87 лет. Уже на три года пережила Тенгиза.
Его не стало в 2007 году. Последнее время он уже почти не вставал. А до этого успел объехать чуть ли не весь мир.
Когда ему надоело ездить в Европу, он захотел поехать в Африку. Его отправили в Анголу и Намибию. И там он заразился тропической малярией. Рассказывал мне, что запомнил, как малярия залетела к нему в палатку через дырку в марле.
Он потом все двадцать лет после той поездки болел. Так и умер.
Каждый день вспоминаю Тенгиза, маму.
С памятью что-то происходит. Иногда пытаюсь вспомнить какое-то стихотворение и не могу закончить. Плохи мои дела, видно…
Вчера в окно увидела, как одна старушка пыталась перейти улицу. Переставит вперед сумку, а потом сама пытается к ней шагнуть. Но в это время появляется машина, и ей приходится опять притягивать сумку к себе.
Я не выдержала, выбежала к ней и помогла перейти дорогу. Она была согбенна и, не видя моего лица, поблагодарила: «Спасибо тебе, доченька».
Я спросила, куда она идет. Оказалось, старушка пришла купить кусочек мыла, копила на него и вот, собрав деньги, отправилась в магазин. Я вместо нее зашла в магазин, купила ей мыла, отдала и предложила проводить до дома.
«Нет, я далеко живу, – ответила она и назвала адрес – противоположный район Тбилиси. – Но уж коли ты мне купила мыло, то я на эти деньги на маршрутке поеду».
Конечно, я посадила ее в маршрутку, заплатила за нее. И до сих пор ругаю себя, что не дала ей с собой денег.
В конце я спросила, сколько ей лет. «Да уж семьдесят семь, доченька», – ответила она. «Ну, тогда вы поспешили меня доченькой назвать, – говорю. – Мне на десять лет больше, чем вам».
На днях зашла в автобус и передала 20 тетри, как платят пенсионеры. А водитель у меня спрашивает: «Не рано вы по двадцать тетри начали платить?» Мол, почему я книжку пенсионную не предъявила.
Я почему-то так разозлилась на него. «Спасибо, – говорю, – что усомнились в том, что я могу платить двадцать тетри. Хоть и еле дошла до автобуса и еле в него вошла». И показала ему удостоверение.
А потом подумала – это же хорошо, что меня не считают старухой.
Мне мой сын не разрешает ездить на автобусе, дает деньги на такси. А я выйду из дома, проверю – не смотрит ли он из окна, и иду на остановку. А деньги откладываю и потом трачу – на подарки, на панихиды.
Много пришлось пережить потерь.
В 2010 году не стало брата Георгия. И сегодня почти каждый день уходят друзья. Даже страшно становится.
Мой брат Чабуа, с которым столько всего связано в моей жизни, принял монашеский постриг. Он, увы, уже не может говорить, только пишет на доске то, что хочет передать. Когда я разговариваю по телефону с его женой Тамрико, он сидит рядом с ней и пишет для меня послание: «Твой брат-монах целует тебя».
Я столько всего наговорила. Неужели это будет кому-нибудь интересно?
А с другой стороны, это ведь не только моя история. И я была бы счастлива, если о ней узнало новое поколение.
Недавно зашла в Сиони. Службы не было, просто захотела поставить свечи. Присела отдохнуть и вижу – мимо меня несколько раз прошел священник. А потом подошел: «Извините, вы не родственница Бабо Дадиани? Вы так на нее похожи!»
Я ответила, что я ее дочь.
Он чуть с ума не сошел.
Извините, мне сложно говорить об этом…
Что помогло маме пережить все трагедии, которые выпали на ее долю? Сила воли и вера в Бога. Она жила ради нас. Сама по природе была собранная, с характером. Никогда не поддавалась печали. Теряла что-то – ну и ладно. Лишь бы дети были здоровы.