то надо соотноситься с обстоятельствами.
Еще я сказал ему много чего, чтобы попытаться переубедить, но он не отказался от своих претензий, и, поняв это, я попросил его изложить все письменно, чтобы я мог показать это кардиналу. Моя задача была проста, и мне надо было оправдаться перед Его Преосвященством, который был уверен, что я преуспею в переговорах, а посему, как максимум, назвал сумму в сто тысяч экю. Я боялся, что он обвинит во всем меня, и я хотел предоставить ему доказательства, что это не так. Но господин де Марсен понял мою просьбу иначе и разозлился. Он стал кричать, за кого я его принимаю, делая ему такие предложения, что это приемчики кардинала, который всегда втягивает человека в переговоры, а потом об этом становится всем известно, что это сумасшествие с его стороны — давать мне письменные требования, которые наверняка тут же станут известны в Испании, в Брюсселе и прочих союзных городах, что все это вообще задумано лишь для того, чтобы подорвать доверие к нему. Он сказал, чтобы я убирался как можно быстрее и ему нечего мне больше сказать. Я был удивлен его вспыльчивостью, но все же позволил ему закончить, а когда он умолк, я взял слово и сказал, что намерения кардинала состоят именно в том, о чем я говорил, что мне приходится иметь дело со сложным министром, который думает, что все должно быть так, как он решил, что он очень заинтересован в успехе наших переговоров, что я сделал все возможное, что я сделал предложение, которое мне поручили, что мне тоже хотелось бы, чтобы он вернулся во Францию, где его заслуги будут оценены совсем не так, как в Испании, что я готов показать ему свои инструкции, которые я сохранил, хотя они представляли опасность в случае моего задержания.
Мои слова немного смягчили его, но он не уменьшил свои требования. И тогда, не имея больше надежд, я попрощался с ним и сказал, что возвращаюсь во Францию по той же дороге, по какой прибыл. Прибыв в Шарлевилль, я должен был ждать эскорт, чтобы ехать в Ретель. Так как принц де Конде удерживал Рокруа, все коммуникации между этими городами были перекрыты. Герцог де Нуармутье, бывший губернатором Шарлевилля, которого я знал лично, спросил, откуда я еду. Но я не мог рассказать ему обо всем, а посему сказал, что еду из Спа, воды которого были мне предписаны докторами. Он принял мой ответ за чистую монету, а сам отправился в Люксембург за контрибуцией, а я вынужден был остаться и ждать его возвращения. Было еще немало других людей, которые также ждали его, чтобы проехать дальше, и он тут же выдал нам эскорт, как только вернулся. Но это не сделало нас сильнее, так как нам дали всего тридцать человек, да таких уставших, что и люди, и лошади еле тащились.
Противник разослал мобильные отряды по нашей дороге, так что лишь чудо позволило нам проскочить. Когда мы были в полулье от Пьеррпона, враги, находившиеся в лесу, заметив нас, атаковали с фронта и с фланга. Наш уставший эскорт оказал очень слабое сопротивление и хотел бежать, но их измученные лошади плохо послушались, и они все сдались. Мы попытались защищаться. Нам даже удалось убить двух офицеров противника, но их было больше, и нам пришлось искать спасения бегством.
Каждый хотел вернуться в Шарлевилль, и я поначалу тоже стал делать, как другие. Однако я заметил, что драгуны уже заняли дефиле, через которое необходимо было пройти, а посему бросился в лес и тем самым скрылся от трех всадников, гнавшихся за мной. Я проскочил лес и вылетел из него с другой стороны. Там не было никого, и это внушило мне мысль, что я спасен. В самом деле, я прехал еще два лье, не встречая никаких препятствий, но когда я уже совсем облегченно вздохнул, четыре кавалериста вдруг окружили меня. Один из них потребовал, чтобы я сказал пароль. Я не нашел ничего иного, как крикнуть «Да здравствует Франция», на что он пригрозил, что убьет меня, если я не сдамся. Тем временем остальные приблизились и были уже в десяти шагах от меня, так что бежать было бесполезно, и я предпочел положиться на волю судьбы, которой было угодно, чтобы я стал пленником. Меня отвезли в соседний лес, где находилась основная засада. Их командир спросил, кто я такой и откуда я еду. Я ответил, что я француз и еду из Шарлевилля. Оказалось, что это дворянин, мой земляк, живший в двух лье от моего родного дома, он узнал меня и обошелся со мной очень благородно.
До вечера мы провели время вместе, а потом он снял свою засаду, чему я был очень удивлен, так как логичнее это было бы сделать рано утром. Но он сказал, что дальше ждать бесполезно, так как они находились здесь лишь для того, чтобы перехватить людей, которые бежали от тех, кто атаковал нас первыми, из чего я заключил, что немногим удалось спастись, так как я тут был один. Действительно, остальные уже были в Рокруа, и это было утешением в моем несчастье. Должен сказать, что со мной обходились лучше, чем с ними, так как у них всех отобрали кошельки, а мой еще оставался при мне и был заполнен доверху.
Я сказал господину де Монталю, губернатору Рокруа, что я лейтенант пехотного полка де Грансе, полка, в котором я знал всех офицеров до последнего, так что я смог легко ответить на все его вопросы. После этого я решил ждать возможного обмена, который, как говорили, мог состояться очень скоро. У меня был еще один вариант — предложить выкуп, так как у меня были с собой деньги, но господин де Монталь не захотел их брать, и я был лишен этой надежды. Мы были недалеко от столицы королевства, где у каждого были какие-то знакомства, но я не мог заставить страдать честных людей, не поделившись с ними тем, что у меня было, и это в конце концов завершилось опустошением моего кошелька. Я утешал себя тем, что это составляло лишь половину моей годовой ренты, но нужно было подписать квитанцию, причем своим настоящим именем, которое я скрыл от господина де Монталя, взяв себе имя лейтенанта полка де Грансе. Я не хотел выставлять себя лжецом, и я предпочел лучше быть нищим, чем заставить усомниться в моей искренности. Обращаться же к другим людям было бесполезно, так как многие, кому я одалживал, прятались теперь от меня, не желая возвращать, и я, человек, всегда помогавший всем, остался теперь всеми забытый. Три месяца я вынужден был питаться одним хлебом, который выдавали пленным. В довершение ко всему мое белье было украдено, и я остался в одной рубахе, и чтобы постирать ее, я вынужден был раздеваться догола.
Пока же обмен, о котором столько говорили, все не происходил, а кампания готова была возобновиться, и у меня уже не оставалось никакой надежды. Это было единственное, на что я мог рассчитывать, а моя рубаха уже превратилась в лохмотья, и я уже забыл, что такое вино или пиво. Рассчитывать на чье-то сострадание было бесполезно, так как в положении, в котором мы находились, каждый думал только о себе, но зато все желали мне лучшего, правда только на словах.
В таком жалком состоянии, в котором я находился, трудно было сохранять свободолюбивый дух, и я уже не раз задумывался о том, чтобы рассказать господину де Монталю все, предпочитая погибнуть сразу, чем тянуть с этим еще и еще. Тем не менее я решил потерпеть еще несколько дней, и столь долгожданный обмен вдруг состоялся, но меня он оставил в замешательстве. Маршал де Грансе назвал имена офицеров своего полка, попавших в плен, не поставив туда того имени, которым я назвался, так как реальный человек, носивший это имя, находился в полку. Таким образом, все ушли на обмен, а я остался один.
Мой организм не выдержал, и я свалился, сраженный лихорадкой, которая длилась не меньше двух месяцев. Меня отправили в госпиталь, и у меня уже не оставалось никакой надежды, как на одного офицера из Пикардии, которого я посчитал порядочным человеком и которому я открылся. Я попросил его о двух вещах: во-первых, передать письмо, которое я написал господину кардиналу, в котором я рассказывал о случившемся со мной, во-вторых, переслать мне мою полугодовую ренту, которую я попросил его получить от моего имени. Для этого я передал ему подписанный бланк, чтобы мой почерк узнал тот, кто обычно выдавал мне деньги. Но, вместо того чтобы оказать мне эту услугу, он своровал мои деньги и не передал никакого письма господину кардиналу. Я три месяца ждал ответа от Его Преосвященства, ждал новостей и стал уже сходить с ума. Наконец, когда я понял, что меня обманули, мое отчаяние было столь велико, что я готов был, если бы не боялся гнева Божьего, покончить с собой.
Я был настолько болен, что ко мне пригласили священника. Я подумал, что это должен быть честный человек, и рассказал ему о своих проблемах, то есть о вымышленном имени, которым я назвался, что лишило меня возможной помощи, на которую можно было бы рассчитывать. Об остальном я не решился говорить из опасения, что он может все рассказать. Как бы то ни было, он поехал в Париж, взяв от меня подписанный бланк, как я это сделал для офицера из Пикардии, чтобы получить деньги из моей ренты, которые еще там остались. Ему удалось получить пятьсят экю, хотя мне должны были за полгода. Если бы я доверился ему полностью! Но Богу было угодно, чтобы события пошли совсем иным путем. Я решил, что я теперь не нищий и могу еще подождать окончания моих мучений. Я так решил, так как уже пошли разговоры о скором перемирии, что испанцы повсюду отбиты и не имеют тех успехов, которые они имели в предыдущих кампаниях.
Армия короля находилась под командованием господина де Тюренна, вслед за которым шел маршал де ля Ферте. Однако, когда последний дал бой под Валансьеном[69], виконт де Тюренн не поддержал его. Дело могло бы кончиться совсем плохо из-за ревности между этими двумя военачальниками, которая могла навредить даже самому лучшему из планов, но королевским войскам все же удалось захватить несколько небольших крепостей. Однако все это ничего не стоило без Дюнкерка, который пришлось уступить англичанам после заключенного с ними договора, и виконт де Тюренн двинулся туда со своей армией. Господин де Монталь, узнав о мире, объявил, что все зависит от этого предприятия. Мне об этом рассказали, и я сделал выводы, соответствующие моему происхождению и интересам моего дела. Я понял, что только так я смогу вернуть себе свободу. Как бы то ни было, но город был крайне важен для обеих сторон, и обе стороны делали все, чтобы им овладеть. Испанцы, всегда ведшие войну с большими предосторожностями, на этот раз бросили туда все свои войска, а принц де Конде поддержал их всеми своими силами, и они вместе подошли на расстояние пушечного выстрела от наших линий. Виконт де Тюренн показал себя в этих обстоятельствах прекрасным полководцем, а противник перед атакой решил провести разведку. Дон Хуан Австрийский, командовавший испанцами, оставил командование армией с этой целью. Принц де Конде, со своей стороны, сделал то же самое, но маршал д'Оккенкур, бывший на их стороне, имевший больше отваги, чем осторожности, слишком выдвинулся вперед, по нему открыли огонь, и он был убит мушкетной пулей. Это вызвало отступление тех, кто шел за ним. Виконт де Тюренн, узнавший все благодаря своим шпионам, бросился вперед и одержал победу