В течение часа я восстанавливал силы, прежде чем отправиться в дорогу к старому жилищу моих человеческих родителей, месту моего рождения и первого вторжения Девяти в мою жизнь. В точку отсчета той исключительной судьбы, славные дела которой были запечатлены моим биографом в истинно романтической манере.
В этом месте растительность была именно такой, какой ее представлял себе какой-нибудь цивилизованный гражданин, обосновывая свои представления на совершенно нереальных пейзажах, выдаваемых за истинные джунгли в отвратительных фильмах, снятых обо мне.
Обнажив кинжал, я скользнул в чащу густо переплетенных ветвей низкорослых деревец и высокого кустарника. Пусть даже это и не было еще тем естественным окружением, к которому я привык, все равно в нем я чувствовал себя в десять раз лучше, чем в Лондоне. В Англии я всегда чувствую себя стесненно, даже в относительно не густо заселенных землях моего имения в Камберленде, где достаточно места, чтобы повернуться, не задев локтем соседа.
Жизнь здесь била ключом. Воздух гудел от нескончаемых криков и щебета'обезьян и жужжания насекомых. Земля кишела змеями, выдрами и мангустами. В ветвях то и дело мелькали миниатюрные полосатые камышовые коты, изящно выгибали головы на длинных шеях сервалы. Из-под ног выкатился какой-то костяной шар, развернулся в покрытого чешуйчатой попоной панголина и поспешно затопал прочь. В переплетении веток мелькнуло какое-то волосатое существо, быть может, одно из тех, так называемых кустарниковых детей. Крикам обезьян вторили бесчисленные голоса птиц, яркими разноцветными пятнами выделявшихся на фоне темно-зеленой листвы.
Ветерок, доносивший до меня запах океана, пропитанный солью, свежестью и запахом водорослей, и знакомое окружение заставили меня вздрогнуть от радостного предвкушения удовольствия. Как хорошо возвратиться к себе домой!
Я приближался к местности, где восемьдесят два года тому назад мой отец выстроил бревенчатые хижины. К северу виднелись мангровые заросли. Их кромка тянулась слева от меня в какой-то четверти мили.
Через несколько минут поисков я обнаружил два небольших холмика, все, что осталось от строений, где я родился когда-то. Тогда здесь высились две хижины: одна, в которой мы жили, и другая, таких же размеров и формы, в качестве склада.
Не вникая в детали, не способствующие развитию сюжета, мой биограф пренебрег упоминанием о втором сооружении. Но он все же упоминает о большом багаже, оставленном на берегу вместе с родителями. Поэтому внимательный читатель вполне справедливо мог бы задать себе вопрос, где же располагался впоследствии весь этот довольно объемный груз.
Оба строения давно рухнули и были похоронены под песком и грязью, принесенными ветром и потоками воды из прорвавшейся плотины, некогда окружавшей это место. Сама плотина тоже давно исчезла, уступив годам и эрозии. Давний пожар сжег всю растительность, которая пустила на ней корни, а дожди завершили дело, постепенно размыв насыпь.
Неподалеку на глубине двух метров должны были находиться четыре могилы. В этой насквозь пропитанной влагой земле, кишащей всевозможными насекомыми, останки не могли долго сохраняться.
Я был готов к тому, что увидел, В мой последний визит сюда в 1947 году прошедшие шестьдесят девять лет уже оставили свои разрушительные следы на строениях. Но ностальгия вновь привела меня сюда. Быть может, в каких-то аспектах чувств я и уступаю обычному человеку, но я не менее сентиментален, чем любой на моем месте, испытывающий волнение при виде места своего рождения.
Я рассчитывал задержаться здесь на несколько минут, чтобы почтить память родителей и двух других, похороненных рядом с ними. Вспомнить часы, что я провел в этих хижинах с книгами в руках или исследуя различные незнакомые мне предметы, которые я открыл здесь для себя в 1898 году. В то время я еще не знал, чему служит книга или инструмент, и, конечно, даже не имел понятия о словах, существующих, чтобы обозначить их на английском или любом другом человеческом языке. С особым чувством я всегда припоминал тот день, когда впервые увидел здесь длинные пепельные волосы Клио Исанны де Карполь.
В тот день она, естественно, не была одна. Ее два спутника были первыми самцами с белой кожей, которых я впервые увидел, так сказать, в живом виде. До этого они были мне знакомы лишь по иллюстрациям в книгах. Но Клио была женщиной, а мне было двадцать лет. Тогда я не знал (а если бы и знал, то это для меня не имело бы никакого значения), что она была дочерью университетского профессора в отставке, который нарек ее этим именем в честь музы Истории, что она происходила из старинной гугенотской семьи, которая бежала из Франции после отмены Нантского эдикта. Семья бежала в Америку и занялась возделыванием плантаций и разведением лошадей в Джорджии, Вирджинии и Мериленде. Вне пределов периметра площади в несколько десятков метров мое знание внешнего мира ограничивалось теми крохами, которые я мог почерпнуть из книг, в основе своей остающихся для меня тайной за семью печатями.
Подозреваю, что я задумался более чем на одну минуту.
Мое внимание привлек внезапно раздавшийся неясный шум.
Повернувшись на восток, я успел заметить коротко блеснувший луч света среди густой листвы группы деревьев, располагавшихся метрах в шестидесяти от меня. В то же мгновение я оказался в ближайшей от меня рытвине, промытой в почве последними дождями. Секундой позже до меня донесся звук выстрела и шлепок пули, ударившейся в землю у подножия ближайшего дерева. И сразу вслед за этим кустарник над моей головой был прошит очередями трех пулеметов, сопровождаемых выстрелами автоматических винтовок. В чаще, метрах в двадцати к северу от меня, кто-то грозно крикнул и сразу же раздался взрыв гранаты точно в том месте, где когда-то располагался склад.
Я был открыт со всех сторон. Необходимо было срочно выбираться отсюда, но я не мог двинуться с места из опасения быть сразу же перерезанным надвое первой же очередью.
Да, уж если говорить о профессионализме, то на Девять всегда можно было положиться.
Обнаружив, что я покинул Порт-Жантиль на самолете и направляюсь в сторону Сетэ Гама, Девять, или их агенты, не без оснований предположили, что я не смогу не нанести визит в Национальный парк «Малый Лоанго», в места, столь дорогие моему сердцу. На самом деле я рассчитывал покинуть здесь самолет и дальше отправиться пешком в направлении горного массива Уганды. Конечно, пересечь материк на своих двоих у меня займет гораздо больше времени, но я считал, что к секретным пещерам Девяти лучше всего добираться, идя по джунглям. В лесу я становлюсь невидимым и неслышимым. Здесь даже Девять были бессильны помешать мне идти к цели тем путем, который я выберу сам. В дело мог вмешаться лишь какой-нибудь непредвиденный случай, но это вряд ли.
И все же, даже хорошо зная Девятку, я не предполагал, что они так быстро пойдут по моему следу, поэтому не ожидал ни встречи с истребителем, расстрелявшим мой беззащитный самолет как учебную цель, ни с этой засадой. По логике вещей, пилот должен был бы сообщить им, что свою задачу он выполнил полностью. И, следуя дальше той же логике, Девять должны были отозвать своих наемников из всех пунктов, где они могли поджидать моего появления. Но в том-то и дело, что патриархи часто клюют на обычную логику. Скорее всего они приказали всем группам оставаться на своих местах еще в течение недели, что бы там ни случилось. В том, что касается осторожности и предусмотрительности, Девять не уступают никому, особенно в тех случаях, когда они собрались поквитаться с одним из своих бывших служителей.
Тем не менее я думаю, что мое появление должно было их удивить. Вполне возможно, они не были сейчас уверены, что я именно тот, кого они были посланы поджидать. Засевшие в засаде должны были иметь связь по радио с остальными группами. Поэтому они наверняка не ожидали увидеть меня здесь так быстро после сообщения, что я отправлен на корм акулам.
Однако это не помешало им соблюдать приказ об абсолютной тишине в месте засады, что говорило об их профессионализме и дисциплине, К тому же им помогал ветер, доносивший сюда соленый запах моря и помешавший моему обонянию предупредить меня вовремя.
Граната разорвалась совсем неподалеку от меня, и от грохота я наполовину оглох, но одной такой для меня было явно недостаточно.
Я выкатился из своего ненадежного укрытия и пополз в сторону людей, стрелявших в меня, вернее, в то место, где, как они считали, я должен был находиться. Сверху на меня продолжал сыпаться дождь веток и листьев, сбитых непрекращающимся ни на секунду градом свинца. Вторая граната взорвалась почти в том же месте, что и первая. Увидели они меня или нет? Думаю, что нет. В противном случае я был бы уже нашпигован свинцом по горло.
Я думаю, храбрость их безмерно бы возросла, заметь они одну деталь: то, что все мое вооружение состояло из одногоединственного кинжала.
Внезапно стрельба рядом оборвалась. Все тот же голос громко прокричал по-английски, чтобы солдаты рассыпались в цепь и окружили место со всех сторон. Голос приказал также прекратить стрельбу наугад, дабы в условиях кругового построения не перестрелять друг друга. При моем обнаружении стрелять только по ногам, чтобы обездвижить и уж после того спокойно прикончить.
Молодец. На его месте я приказал бы то же самое. Я был ужасно зол на себя. Настолько, насколько позволяло мне ощутить это мое внутреннее состояние, учитывая тот жуткий цейтнот, в котором я сейчас находился. Я клял себя за самонадеянность и беззаботность, в то время как должен был быть осторожен, как никогда, и следить за любым шорохом, любой тенью в лесу. Мы совершили одну и ту же ошибку, как я, так и они, с той лишь разницей, что они были лучше вооружены, чтобы исправить ее.
Я продолжал осторожно передвигаться вперед. Количество врагов мне было неизвестно. Во время стрельбы я насчитал около десяти стволов, но мог и ошибаться, ведь часть их могла не стрелять, сберегая патроны. На то, чтобы замкнуть кольцо окружения, у них уйдет немало времени. Вначале они все