Абсолютная глупость, по-моему. Потому что насчет пояса я знаю, как все обстояло на самом деле, мне бабушка сама рассказывала. Из Скандинавии она привезла пряжку, которая была усыпана искусственными бриллиантиками. Такое было чешское стекло, которое очень похоже на бриллиантики. Большая была пряжка. На бабушке было очень строгое бархатное платье, воротник под подбородок. И оно было стянуто этой самой пряжкой.
Бабушка рассказывала, что к ней подошел Сталин, трубкой коснулся пряжки и спросил: «Это настоящее?» Она ответила: «Ну что вы, Иосиф Виссарионович, откуда.» А он продолжил: «А должно было быть настоящее».
Жаль, что та брошь не сохранилась. Ибо воспоминаний о ней осталось, на удивление, много.
О туалете Веры Давыдовой вспоминал даже бывший охранник Сталина Алексей Рыбин в своей книге «Миф о любовницах Сталина»:
«Вождь был оперным меломаном. Он часто бывал в Большом театре, иногда приглашал артистов в Кремль или на дачу. Артисток (как и артистов) действительно привозили по ночам. Но привозили с совсем иной целью. Сталин, принимая в Кремле или на даче иностранные делегации, любил завершать деловые переговоры концертом.
В октябре 1943 года Сталин принимал у себя английскую и американскую делегации. Примерно в час ночи Власик по его указанию привез артистов. Многих подняли с постели. Это были Давыдова, Шпиллер, Лемешев, Барсова, Златогорова, Райкин и др.
После отъезда гостей Сталин подошел к артистам и строго сказал: «Товарищ Давыдова, вы вызвали у иностранцев усмешку вашей ультрамодной одеждой (на ней был какой-то поясок с букетом ниже пупка). Шпиллер тоже интересная женщина, но она одета так, как и полагается советской женщине».
Ольга Мчедлидзе продолжает:
- Да и вообще в том, что Сталин проявлял внимание по отношению к актрисам, ничего предосудительного нет. Он же был живым человеком. Почему не мог быть увлечен кем-то? Бабушка и сама не отрицала того, что ему нравилась.
Рассказывала, что когда пела сцену судилища в «Аиде», то обратила внимание на ложу Сталина. «Я, - говорила она, - видела, как колыхался занавес. Сталин приходил, слушал «судилище» и уходил».
Видимо, нравилось ему это «судилище».
Леонард Гендлин вкладывает в уста Давыдовой свое объяснение приходов Сталина в Большой:
«Все знали, что Сталин ни одного моего спектакля не пропускал. Однажды выхожу, около служебного входа стоит машина. Приглашают садиться. Молча сажусь. Приезжаем на дачу. По лестнице поднимаюсь наверх и вижу. там стоит сам Сталин. Я так разволновалась: «Что такое? Почему меня вдруг к Сталину привезли?» А он говорит: «Вера Александровна! А Вас не удивляет, что каждый раз, когда Вы поете Кармен, Аиду или Амнерис, я всегда прихожу в театр и сижу на одном и том же стуле?» «А почему я должна удивляться?» А он: «Так вот, я должен Вам сказать, что сижу и, как мальчишка, ревную. Вас обнимает один Хозе, другой Хозе. Мне прямо на сцену выскочить хочется и дать им хорошенько!»
Так было ли что-то между вождем и певицей?
Вера Давыдова действительно часто встречалась со Сталиным. Но каждый раз это происходило во время правительственных приемов, на которые ее приглашали, как ведущую солистку Большого театра.
Рассказывает Ольга Мчедлидзе:
- Бабушка уже была замужем за Мчедлидзе, а потому немного знала грузинский и могла ответить Сталину на его родном языке, что тому, конечно же, очень нравилось.
Сталин часто приходил на ее спектакли в Большой театр. Но, насколько я знаю, частная встреча бабушки и вождя состоялась лишь однажды.
Давыдову увезли на Ближнюю дачу Сталина прямо после спектакля. Дома у нас, конечно же, в эту ночь никто не спал. Ждали, с чем вернется - и вернется ли вообще - домой бабушка. Она приехала под утро и рассказала следующее.
Ее привезли на дачу и тут же проводили в кабинет Сталина. Он стоял, отвернувшись лицом к окну. Без кителя, просто в рубашке. Когда бабушка переступила порог, Сталин обратился к ней со словами: «Мне уже немало лет. И вы - единственый человек, с кем мне хотелось бы провести свои последние годы. Вы не против?»
На что бабушка ответила, что ради Сталина готова на все, даже броситься под танк. Но она замужем.
После этого Сталин спросил, чем может помочь Давыдовой. А та ответила, что просит присвоить звание народной артистки ее педагогу Девос-Соболевой.
Сталин подошел к столу, записал в календаре просьбу бабушки. И распорядился отвезти ее домой.
На этом, по ее словам, все и закончилось. Хотя в народе все равно ходили упорные разговоры о том, что бабушка -любовница Сталина.
В книге Гендлина этот же эпизод описан совсем по-другому:
«После крепкого горячего кофе, вкуснейшего грога стало совсем хорошо. Боязнь и растерянность улетучились. Я пошла за ним. Оказалось, что И. В. ростом ниже меня. Мы вошли в комнату, где стояла большая низкая кушетка. Сталин попросил разрешения снять френч. На плечи он накинул восточный халат, сел рядом, спросил: «Можно потушить свет? В темноте легче разговаривать».
Не дождавшись ответа, он погасил свет. И. В. меня обнял, умело расстегнул кофточку. Сердце мое затрепетало. «Товарищ Сталин! Иосиф Виссарионович, родненький, не надо, я боюсь! Пустите меня домой!..»
На мой жалкий лепет он не обратил никакого внимания, только в темноте загорелись ярким пламенем его звериные глаза. Я еще раз попыталась вырваться. но все было напрасно».
Ольга Мчедлидзе с версией писателя-эмигранта категорически не согласна:
- Давыдова любила любила только Мчедлидзе. Видите, оставила ради него Большой театр, Москву и приехала в Тбилиси.
Было ли у нее в конце жизни какое-то сожаление из-за того, как все в итоге сложилось? В 1993 году оказалось, что уже никому ничего не надо.
Тут ей было сложно потому, что она всегда привыкла находиться во главе угла. Всех кормила, всем давала деньги, всех с плеча одевала. Образно говоря, была начальником всей своей родни.
Она получала хорошую пенсию. Не знаю, нужно ли сейчас говорить, но Хрущев назначил ведущим артистам Большого театра тройную пенсию. Всего шесть человек ее получали. То есть, у них было не 120 рублей, что в Советском Союзе считалось достойными деньгами, а 360.
И вдруг страны отделились, никаких рублей уже не было, в Грузии купоны появились. Это вообще смехотворное дело было - миллионы давали, но на них ничего нельзя было купить.
А по документам Давыдовой полагалось получать пенсию из Большого театра. Потому что эти шесть человек считались неприкосновенными. Не знаю, по какому закону или приказу, но они должны были получать свои 360 рублей до конца жизни.
Сколько могла, я сохраняла для бабушки видимость того, что ничто не меняется. Сама давала ей деньги, старалась поддерживать: мол, вот, пришла пенсия, давай, распишись. Хотя ей уже ничего достойного из Москвы не приходило. После деноминации пенсия составляла 36 рублей.
Когда я в первый раз взяла эту сумму, то даже не знала, что с ней делать. Бабушка находилась в полном рассудке и, кстати, в полном рассудке и ушла из жизни. Я решила сказать ей о том, сколько ей теперь полагается из Москвы получать денег. Думала, может, она позвонит кому-то или скажет, как на это надо реагировать. Но ничего изменить уже было нельзя.
А уж когда в Тбилиси ей стали выдавать купоны, то она и вовсе не понимала, что с ними делать.
Непростая у нее была жизнь в конце. Как она переживала все это? Она же в своей тбилисской квартире пересидела всю гражданскую войну. Никуда не хотела уходить, хотя один раз даже шальная пуля залетела.
О Сталине и культе личности мы не говорили.
Бабушка с дедушкой принадлежали к сталинскому обществу, вся их жизнь была с связана с именем этого человека. И ее слова о том, что она под танк готова броситься ради Сталина, по моему, были сказаны искренне.
Верила ли она Сталину также и в конце жизни? Нет, не думаю. Но, во всяком случае, она никогда не допускала, что он был таким тираном.
Люди ее поколения никогда так не думали. Тем более, что нашей семьи трагедии сталинских репрессий не коснулись, слава Богу. А есть семьи, которые были стерты в 37-м году с лица земли.
Была Вера Давыдова последней любовницей Сталина или нет - одна из многочисленных загадок, сокрытых за Кремлевской стеной. Кстати, именно под таким названием сочинение Гендлина в девяностых годах увидело свет на русском языке.
Вера Давыдова пыталась защитить свое честное имя. Но находились и такие, увенчанные званиями, коллеги певицы, которые замечали, что попробовала бы Давыдова не ответить на предложение вождя согласием.
Ведь единственной репрессией, последовавшей за отказом Сталину, было то, что Давыдовой так и не присвоили звание народной артистки СССР.
Что, мол, по тем временам было необъяснимой мягкостью.
Когда я во время одного из разговоров с легендарной оперной дивой Большого театра Галиной Вишневской упомянул имя Веры Давыдовой, Галина Павловна тоже вспомнила о печально знаменитой книге:
«Какая мерзость! За такую ложь этого писателя надо расстрелять! И ведь оболганная женщина ничего не смогла поделать - книга продавалась по всему миру!»
Именно так, с восклицательными знаками в конце каждого предложения, говорила Вишневская.
В книге своих мемуаров «Галина» она тоже коснулась этой темы:
«Любимицами Сталина были сопрано Наталия Шпиллер и меццо-сопрано Вера Давыдова - обе красивые, статные; они часто пели на банкетах. Сталину приятно было покровительствовать таким горделивым, полным достоинства русским женщинам. Бывать в их обществе, произносить тосты, поучать или отечески журить их - как государь. Но все его симпатии не избавляли никого от его самодурства. Однажды на банкете в Кремле, где пели обе соперничавшие между собой красавицы, Сталин после концерта во всеуслышание сказал Давыдовой, указывая пальцем на Шпиллер:
- Вот у кого вам надо учиться петь. У вас нет школы.
Думаю, что этим не слишком «изящным» замечанием он отнял у Давыдовой несколько лет жизни. Но ведь батюшка-барин. С крепостной девкой разговаривает».