до нашей встречи в районе станции метро «Семеновская».
Я их всех немедленно искренне возненавидел за то, что на их фоне я сразу стал выглядеть как герой знаменитого стихотворения «клен ты мой опавший, клен заиндевелый». О чем я им сразу и прошелестел.
По пути на это собрание я с горьким привкусом прокручивал в голове сценарий посиделок, при котором через полчаса после их начала люди один за другим станут спешить домой, под разными предлогами, вроде «ой, кажется, у меня молоко убежало, до встречи через двадцать лет».
В результате мы засиделись до четырех утра. Было совершенно очевидно, что мы не хотели отпускать друг друга. Понимая, что, возможно, отпускаем друг друга еще на двадцать лет. А при плохом раскладе – и на гораздо больший срок. На катастрофически больший.
Я сидел среди ребят и не мог разобраться в этом эффекте. За первые полчаса, в течение которых, как я предполагал, мы должны были разбежаться с постными лицами, моя душа поднялась на лифте с нулевого этажа смутных воспоминаний об этих людях на вершину небоскреба любви к ним.
И я не пью. Да и если бы даже пил, за полчаса накидаться до небоскреба любви – не тривиальная задачка.
И я понял, что она, эта любовь, всегда была там все прошедшие годы.
До того вечера я свято верил в то, что живу в коперниканской системе мира: моя планета гордо и самодостаточно вращается вокруг Солнца по своей орбите.
На встрече открылось другое. На самом деле я жил по древней мифологии. И моя гордая и самодостаточная планета покоилась на слонах. На невидимых слонах. На невидимых слонах тех людей, которые однажды пришли в мою жизнь и наполнили ее и остались в ней навсегда, о чем я в своей гордости и самодостаточности совсем забыл. Эти люди – звезды, красные гиганты, чья значительность в моем космосе не уменьшается от удаления от них.
Все они, эти слоны, тихие труженики моего счастья, не дают моей планете сорваться с резьбы орбиты и улететь в межзвездную черноту, незримо поддерживая меня громадиной своего существования.
Заключение
Я точно помню момент своего взросления. Это случилось именно одномоментно, секунда – и скомканный кокон ребенка лежит под ногами.
Мне было шесть. Я проходил мимо трансформаторной будки неподалеку от дома, и тут что-то щелкнуло. Словно кто-то включил надо мной свет. Или, наоборот, выключил. Словно чья-то теплая рука опустила меня на землю, и я пошел ковылять сам. А земля под ногами твердая и холодная.
С того момента и дальше я помню все. До него – тишина глубокого космоса.
Я потом часто мысленно подходил к той двери, захлопнувшейся навсегда у трансформаторной будки. Прислушивался.
Меня не покидало щемящее чувство, будто я оставил в замке ключ. С обратной стороны.