– И Самодержца, – добавил я.
Привидение заколебалось.
– Можешь заиметь свою собственную туманную сирену, – пообещал Фредриксон. – Умеешь делать фокус с просмоленными нитками?
– Нет. А как это? – заинтересовалось привидение.
– Берешь обыкновенные нитки потолще, – пояснил Фредриксон, – не тоньше двадцатого номера. Привязываешь их к чьим-нибудь ногам. Спрячешься и натираешь нитки смолой… Вой поднимается страшный.
– На мой дьявольский глаз, ты ужасно симпатичный! – воскликнуло привидение и, свернувшись клубочком, улеглось у ног Фредриксона. – Может, ты и скелет раздобудешь? Так ты говоришь – из тонкой жести? У меня она есть.
А как это делается?
До рассвета Фредриксон объяснял, как можно всех пугать, и чертил разные конструкции на песке. Ему явно нравилось это ребяческое занятие.
Утром Фредриксон отправился обратно в парк Сюрпризов, а мое привидение мы избрали в члены Королевской Вольной колонии с присвоением почетного титула «Страх на острове Ужасов».
– Послушай-ка, привидение, – сказал я. – Хочешь жить у меня в доме? Мне немного скучно одному. Ясное дело, я вовсе не трус, но иногда по ночам бывает страшновато…
– Клянусь адскими собаками, – начало привидение и стало едва видимым от злости. Но сразу же успокоилось и сказало: – Да, пожалуйста, это очень любезно с твоей стороны.
Я устроил привидению постель в ящичке из-под сахара, а чтобы ему было уютнее, выкрасил ящик в черный цвет и украсил его бордюрчиком из скрещенных костей. На обеденной миске я (к большому удовольствию Шнырька) написал: ЯД.
– Ужасно уютно, – сказало привидение. – Ничего, если я погремлю немножко в полночь? У меня это уже как бы вошло в привычку.
– Пожалуйста, греми, – ответил я, – только не дольше пяти минут, и не сломай трамвайчик из пенки! Он очень ценный.
– Ну ладно, пять минут, – согласилось привидение. – Но за ночь летнего солнцестояния я не отвечаю.
Седьмая глава,в которой я описываю триумфальное открытие преображенного «Морского оркестра» и богатое приключениями экспериментальное погружение в морскую глубину
Вот и миновал день летнего солнцестояния (между прочим, в этот день родилась младшая дочь Мюмлы-мамы – Мю. Ее имя значит «самая маленькая на свете»). Цветы распустились, созрели яблоки, поспели и были съедены другие вкусные фрукты, и я, сам не зная, как это случилось, впал в опасную будничность. Дело зашло так далеко, что я даже посадил бархатцы на командирском мостике навигационной каюты и начал играть со Шнырьком и Самодержцем в пуговицы.
Ничего необыкновенного не происходило. Мое привидение сидело в углу возле кафельной печки и вязало шарф и чулки – весьма полезное занятие для привидения, у которого плохие нервы. Вначале ему в самом деле удавалось пугать подданных короля, и оно было вполне счастливо, но потом привидение заметило, что подданным нравится, когда их пугают, и перестало этим заниматься.
Дочь Мюмлы выдумывала небылицы, одну увлекательнее другой, и ей каждый раз удавалось обмануть меня. Один раз она пустила слух, что дронт Эдвард нечаянно растоптал Самодержца! Я, к сожалению, привык всем верить и очень обижаюсь, когда узнаю, что меня обманули и что надо мной насмехаются. Когда я что-нибудь сильно преувеличиваю, я всегда сам в это верю!
Иногда к нам на отмель являлся дронт Эдвард и по старой привычке ругал нас. Юксаре отвечал ему тем же. А вообще-то Юксаре был ужасным бездельником: ел да спал, загорал, хихикал вместе с Мюмлой-мамой и лазил по деревьям. Сначала он перелезал через каменные стены, но, когда узнал, что это не запрещается, заниматься этим ему быстро надоело. Тем не менее он уверял, будто чувствует себя здесь отлично.
Иногда я видел, как мимо проплывают хатифнатты, и после этого ходил грустный целый день.
За это время я стал ужасно беспокойным, мне вдруг до смерти надоела эта благополучная однообразная жизнь и захотелось, так сказать, отчалить отсюда.
И наконец такая возможность представилась.
У дверей навигационной каюты появился Фредриксон, на голове у него была новенькая капитанская фуражка, на которую он нацепил два позолоченных крылышка!
Я бросился опрометью вниз по лестнице.
– Привет, Фредриксон! – закричал я. – Ты заставил его летать?!
Он помахал ушами и кивнул.
– Ты рассказал об этом кому-нибудь? – спросил я. Сердце у меня сильно колотилось.
Он покачал головой.
И в ту же секунду я снова стал искателем приключений, жажда приключений вернулась ко мне, я чувствовал себя большим, сильным и красивым! Ведь Фредриксон пришел ко мне первому рассказать, что изобретение готово! Даже Самодержец еще не знал об этом.
– Скорее! Скорее! – закричал я. – Давайте укладывать вещи! Я раздам свои бархатцы. Подарю свой дом! Ах, Фредриксон, меня просто распирает от всяких идей и ожиданий!
– Это хорошо, – сказал Фредриксон. – Но сначала будет торжественное открытие и экспериментальный полет. Мы же не можем допустить, чтобы король лишился праздника.
Экспериментальный полет должен был начаться в тот же день. Преображенный речной пароход, накрытый красной тканью, стоял на помосте перед троном Самодержца.
– Черное покрывало было бы куда наряднее, – заметило привидение и принялось вязать с таким остервенением, что нитки заскрипели. – Или кисея, серая, как полуночный туман. Ну знаете, цвет ужаса.
– Надо же такое болтать! – сказала Мюмла, которая пришла сюда, прихватив с собой всех своих детей. – Здравствуй, дорогая дочка! Ты уже видела своих самых младших братцев и сестричку?
– Милая мамочка, значит, у меня опять появились новенькие братцы и сестрички? – спросила Дочь Мюмлы. – Скажи им, что их старшая сестра – принцесса Королевской Вольной колонии – полетит вокруг луны на летающем речном пароходе.
Братцы шаркнули лапкой, а сестрички поклонились и уставились на нее.
Фредриксон залез под покрывало, чтобы проверить, все ли в порядке.
– Что-то застряло в выхлопной трубе, – пробормотал он. – Юксаре! Поднимись на борт и пусти в ход большую щетку!
Через минуту заработала большая щетка, и из выхлопной трубы полилась какая-то каша и брызнула Фредриксону в глаза.
– Что за ерунда, – оторопел он. – Овсяная каша!
Дети Мюмлы закричали от радости.
– Извините, – сказал, чуть не плача, Шнырёк. – Я вылил остатки завтрака в чайник, а не в выхлопную трубу!
– В чем дело? – недовольно спросил Самодержец. – Можем Мы начинать Нашу торжественную речь, или вы еще не готовы?
– Да это все моя малышка Мю, – восторженно пояснила Мюмла. – Это же такое необыкновенное дитя! Вылить кашу в выхлопную трубу! Надо же такое придумать!
– Успокойтесь, мадам, – довольно холодно сказал Фредриксон.
– Так Мы можем начинать или нет? – спросил король.
– Начинайте, Ваше величество, – ответил я.
Громко запищала туманная сирена, потом приблизился Добровольный оркестр хемулей, и Самодержец под ликующие крики собравшихся уселся на трон. Когда все замолчали, он сказал:
– Наш бестолковый старый народ! Сейчас подходящий случай сказать несколько глубокомысленных слов. Взгляните на Фредриксона, Нашего Придворного Изобретателя. Он приготовил Нам самый большой сюрприз. Это нечто, предназначенное для передвижения по земле, по воде и по воздуху. Задумайтесь над этой смелой идеей. Вот вы нюхаете табак в своих норах, что-то грызете, в чем-то роетесь, хлопочете не по делу и болтаете чепуху. А ведь Мы по-прежнему ожидаем от вас больших дел, Наши злосчастные, невезучие возлюбленные подданные. Постарайтесь придать немного блеска и славы Нашим холмам, а если вам это не под силу, то прокричите, по крайней мере, «ура!» герою дня!
Грянуло дружное «ура!» – да так, что земля задрожала.
Хемули заиграли Королевский праздничный вальс, и, осыпанный дождем роз и японских жемчужин, вперед вышел Фредриксон и дернул за шнур.
Какое мгновенье! Покрывало медленно сползло с парохода. Перед нами была чужая, странная, крылатая металлическая машина! Мне стало ужасно грустно. Но тут я внезапно увидел нечто такое, что примирило меня с преображенным речным пароходом: на нем ярко-синей краской было выведено прежнее название – «Морской оркестр»!
Добровольный оркестр хемулей грянул гимн Самодержцу, ну вы же его знаете, с припевом: «Теперь-то все вы удивились, ха-ха-ха!» Мюмла растрогалась до слез, Фредриксон надвинул фуражку на уши и поднялся на борт в сопровождении Королевской Вольной колонии (дождь роз и японских жемчужин продолжал сыпаться на нас), и тут же к пароходу кинулись дети Мюмлы.
– Извините! – вдруг закричал Шнырёк и спрыгнул вниз со сходней. – Я не решаюсь! Подняться в воздух? Меня снова укачает!
Он моментально нырнул в толпу и исчез.
В то же мгновение машина вздрогнула и зарычала. Дверцы плотно захлопнулись, и «Морской оркестр» нерешительно заерзал взад и вперед на помосте.
В следующую секунду он так сильно качнулся, что я упал навзничь.
Когда я робко глянул в окно, то увидел, что мы плывем над верхушками деревьев парка Сюрпризов.
– Он летит! Летит! – закричал Юксаре.
Я не нахожу слов, чтобы передать удивительное чувство, охватившее меня, когда мы парили над землей. Хотя я вполне доволен тем, так сказать, предначертанием, которое судьба определила мне, я вынужден признать, что летать мне не дано. В тот момент я внезапно ощутил себя легким и элегантным, как ласточка, все на свете заботы покинули меня, я был быстр, как молния, и непобедим. Прежде всего мне доставляло несказанное удовольствие смотреть вниз на тех, кто остался на земле или с испугом и восхищением пялился на меня. Это был прекрасный, но, к сожалению, короткий миг.
«Морской оркестр», описав мягкую дугу, опустился вниз и, нацепив усы из белой пены, скользнул по морю у берега Самодержца.
– Фредриксон! – закричал я. – Давай полетим!
Он поглядел на меня невидящим взглядом, глаза у него были очень голубые, и весь он светился каким-то тайным торжеством. «Морской оркестр» погружался прямо в море. Пароход наполнился зеленым прозрачным светом, а за окнами иллюминаторов поплыли, кружась, стаи пузырьков.