– Прыгай в кастрюлю! – крикнул я несчастной жертве.
И тут же что-то плюхнулось на дно кастрюли, и она до самых ручек погрузилась в воду. Кто-то цеплялся в темноте за мой хвост… Я отдернул его… Ха! Славный подвиг! Герой-одиночка! Я начал историческое отступление к пароходу «Морской оркестр», где в тревожном ожидании томились мои друзья.
Спасенный был тяжел, очень тяжел.
Я плыл со скоростью ветра, применяя вращательные движения хвостом и ритмические движения животом. Под жалобный вой Морры, которая, стоя в одиночестве на берегу, выла от голода и злобы (плавать она не умела), я переплыл пролив, взобрался на борт, сполз на палубу и, тяжело дыша, вытряхнул спасенного из кастрюли.
Фредриксон зажег керосиновую лампу – поглядеть, кого я спас.
Я абсолютно уверен, что этот миг был одним из самых страшных во времена моей бурной молодости: передо мной на мокрой палубе сидела не кто иная, как Хемулиха! Как говорили в те времена – живая картина!
Я спас Хемулиху!
В первую минуту, испугавшись, я поднял хвост под углом в сорок пять градусов, но, вспомнив, что я вольный муми-тролль, беззаботно сказал:
– Привет! Вот это да! Вот так неожиданность! Никогда бы не подумал!
– Не подумал бы о чем? – спросила Хемулиха, выбирая куски жаркого из своего зонтика.
– Не подумал бы о том, что спасу вас, тетенька! – взволнованно произнес я. – То есть что вы, тетенька, будете спасены мной. Получили ли вы, тетенька, мое прощальное письмо?
– Я тебе не тетенька, – устало сказала Хемулиха. – И никакого письма я вообще не получала. Ты, наверно, не наклеил на конверт марку. Или написал неправильный адрес. Или забыл отправить письмо по почте. Если ты вообще умеешь писать… – И, поправив шляпку, снисходительно добавила: – Но зато ты умеешь плавать!
– Вы знакомы? – осторожно спросил Юксаре.
– Нет, – сказала Хемулиха. – Я тетка той Хемулихи. – И вдруг спросила: – Кто это расплескал желе по всему полу? Эй ты, ушастый, подай-ка мне тряпку, я приберу.
Фредриксон (потому что имелся в виду он) бросился за тряпкой и принес пижаму Юксаре.
– Я ужасно сердита, – объяснила тетка Хемулихи, вытирая пижамой палубу. – А в таких случаях единственное, что помогает, – уборка.
Мы молча стояли за ее спиной.
– Ну, не говорил я разве, что у меня Предчувствия? – пробормотал наконец Юксаре.
Тут тетка Хемулихи повернула к нему свою некрасивую морду и сказала:
– Молчать! Ты слишком мал, чтобы курить. Тебе надо пить молоко – это полезно, и тогда лапы не будут дрожать, морда не пожелтеет, а хвост не облысеет. – И, обращаясь к нам, добавила: – Повезло вам, что меня спасли. Теперь я наведу здесь порядок!
– Взгляну на анероид! – заторопился вдруг Фредриксон и, юркнув в навигационную комнату, запер за собой дверь.
Но анероид, в страхе перед теткой Хемулихи, стал показывать давление на 40 делений ниже. Показания анероида не изменились, пока не кончилась история с клипдассами. Но об этом я расскажу ниже.
У нас уже не осталось ни малейшей надежды избавиться от тетки Хемулихи, присутствия которой на корабле, по моему глубокому убеждению, никто из нас не заслужил.
– Ну вот, я написал до сих пор, – обычным своим тоном произнес Муми-папа, выглядывая из-за своих мемуаров.
– Знаешь что, – сказал Муми-тролль, – я начинаю привыкать к тому, что ты вдруг употребляешь неожиданные слова. Да и эта кастрюля, должно быть, была ужасно большая… А когда ты кончишь книгу, мы разбогатеем?
– Ужасно разбогатеем, – серьезно ответил Муми-папа.
– Тогда, я думаю, мы все поделим между собой, – решил Снифф. – Ведь ты же вывел моего папу – Шнырька – как героя этой книги?
– А я все время считал, что герой книги – Юксаре, – сказал Снусмумрик. – Подумать только, так поздно узнать, какой у тебя был замечательный папа! И до чего приятно, что он похож на меня.
– Ваши несчастные папочки – только фон! – закричал Муми-тролль, слегка пнув Сниффа. – Вы должны радоваться, что они вообще попали в книгу!
– Ты почему пнул меня?! – заорал Снифф, ощетинив усы.
– Что вы делаете? – спросила Муми-мама, выглянув из гостиной. – Вы чем-то расстроены?
– Папа читает вслух про свою жизнь, – объяснил Муми-тролль (подчеркнув слово «свою»).
– Ну и как, нравится? – спросила мама.
– Захватывающе! – ответил ее сын.
– Ты совершенно прав, – поддержала его мама и сказала, обращаясь к папе: – Не читай только того, что может дать малышам неправильное представление об их родителях. Говори вместо этого: «многоточие»… Дать тебе трубку?
– Не разрешай ему курить! – завопил Снифф. – Тетка Хемулихи говорила, что от курения начинают дрожать лапы, желтеет морда и лысеет хвост!
– Ну-ну, не огорчайся! – успокоила малыша Муми-мама. – Муми-папа курил всю свою жизнь и не пожелтел, не облысел, да и лапы у него не дрожат…
Она зажгла трубку папы, отворила окно и, напевая, вышла на кухню – сварить кофе.
В открытое окно веранды ворвался с моря вечерний прохладный ветерок.
– Как вы могли забыть Шнырька, когда спускали пароход на воду? – упрекнул Муми-папу Снифф. – Навел он когда-нибудь порядок в своей коллекции пуговиц?
– Разумеется, он не раз наводил потом порядок, – ответил папа. – Он все время изобретал новую систему для своей коллекции. Раскладывал пуговицы по цвету или по величине, по форме или по материалу, а то и в зависимости от того, насколько они ему нравились.
– Вот здорово! – мечтательно произнес Снифф.
– Меня лично огорчает то, что моему папе измазали всю пижаму этим желе, – заметил Снусмумрик. – В чем же он потом спал?
– В моих пижамах, – ответил Муми-папа, пуская большие клубы дыма к потолку.
Снифф зевнул.
– Может, на летучих мышей поохотимся? – предложил он.
– Давайте! – поддержал его Снусмумрик.
– Пока, папа! – сказал Муми-тролль.
Оставшись один, Муми-папа взял ручку и, немного поразмыслив, снова принялся писать о своей молодости.
На следующее утро тетка Хемулихи проснулась в зверски хорошем настроении. Разбудив нас в шесть часов, она громко протрубила:
– Доброе утро! Доброе утро! Доброе утро! Возьмемся за дело! Сначала небольшое состязание – будем штопать носки: я только что заглянула в ваши ящики. Затем в награду несколько воспитательных игр. Это так полезно. А что у нас сегодня для укрепления здоровья?
– Кофе, – сказал Шнырёк.
– Каша, – сказала тетка. – Кофе пьют только в старости и еще когда страдают трясучкой.
– А я знаю одного, который умер от каши, – пробормотал Юксаре. – Она попала ему в горло, и он подавился.
– Любопытно, что сказали бы ваши папы и мамы, если бы видели, как вы пьете кофе, – заметила тетка Хемулихи. – Они бы заплакали. И вообще, как обстоит дело с вашим воспитанием? Вы воспитаны или нет? А может, вы так и родились трудновоспитуемыми?
– Я родился при самом необыкновенном сочетании звезд, – воспользовавшись случаем, вставил я. – Меня нашли в маленькой ракушке, дно которой было выстлано бархатом!
– Не желаю, чтобы меня воспитывали, – очень отчетливо произнес Фредриксон. – Я – изобретатель и делаю что хочу.
– Извините, – воскликнул Шнырёк, – но мои папа и мама вообще не плачут! Они погибли во время генеральной уборки!
– Ха! – сказал Юксаре, с угрожающим видом набивая свою трубку. – Терпеть не могу распоряжений. Они напоминают мне о стороже в парке.
Тетка Хемулихи долго нас рассматривала и после этого медленно протянула:
– С этого дня заботиться о вас буду я!
– Тетенька, не надо! – закричали мы хором.
Но она, покачав головой, твердым голосом произнесла:
– Это мой нехемульский Долг.
После этих страшных слов она исчезла, без сомнения, для того, чтобы выдумать еще какую-нибудь новую воспитательную чертовщину.
Невероятно жалея друг друга, мы заползли в палатку на корме.
– Клянусь моим хвостом – никогда и никого больше не буду спасать в темноте! – воскликнул я.
– Правильно, – сказал Юксаре. – Эта тетка способна почти на все. В любой момент она может швырнуть мою трубку за борт или запрячь меня в работу! Она может придумать все что угодно!
– Может, вернется Морра? – с надеждой в голосе прошептал Шнырёк. – Или кто-нибудь другой, кто будет так добр и съест ее? Извините! Я нехорошо сказал?
– Пожалуй, – ответил Фредриксон и немного погодя добавил: – Но в этом что-то есть.
Мы погрузились в молчание, глубоко соболезнуя самим себе.
– Скорее бы стать взрослым! – разразился я наконец. – Взрослым и знаменитым! Тогда можно будет запросто справиться с этой теткой.
– А как стать знаменитым? – спросил Шнырёк.
– По-моему, довольно легко, – ответил я. – Нужно только сделать то, чего никто другой до тебя не додумался… Или что-то старое на новый лад…
– Что например? – спросил Юксаре.
– Например, летающий речной пароход, – пробормотал Фредриксон, и его маленькие глазки засветились удивительным блеском.
– Не думаю, что быть знаменитым приятно, – сказал Юксаре. – Может, только в самом начале, а потом это кажется совершенно обычным; под конец же от этого становится просто худо: точь-в-точь как бывает, когда долго катаешься на карусели.
– А что это такое? – спросил я.
– Машина, – ответил оживленно Фредриксон. – Вот так она работает. – И он достал ручку и бумагу.
Меня никогда не переставала удивлять такая глубокая, феноменальная преданность Фредриксона машинам. Они околдовали его. Я же, наоборот, ничего в них не находил. Водяное колесо – это еще куда ни шло, но даже обыкновенная застежка «молния» вызывает у меня недоверие. Юксаре знал одного, у которого брюки застегивались на молнию. И вот однажды эту молнию заело, и она никогда больше не открывалась. Вот ужас!
Как раз когда я собирался поделиться с другими своими размышлениями о застежках «молниях», мы услыхали какой-то очень странный звук. Он напоминал глухое и отдаленное лязганье жестяной трубы.