– Вот так должно быть всегда, а то из-за тебя не пройдем инспекцию. Днем можешь лежать только поверх застеленного одеяла, а то полетишь в одиночку, – легко спрыгнув с верхней койки, она поправила последнюю складку моего одеяла.
– А как мне можно позвонить? – умоляюще, с надеждой посмотрела я на нее.
– Ты не можешь позвонить просто так. Можешь звонить только коллект-кол или по прямой, если у тебя есть деньги на счету.
На счету денег у меня не было, и я не поняла, что такое коллект-кол.
– А что это, коллект-кол, миссис Трухио, как мне это сделать?
Я хотела позвонить домой, надеясь, что дети дома. Может, их оставили там под чьим-то присмотром.
– Коллект-кол – это когда ты звонишь через специальную компанию, на стене есть номер, даешь им телефон людей, с которыми ты хочешь говорить. Компания звонит им и спрашивает, хотят ли они принять звонок от тебя. Вызовы, сделанные с этого телефона, оплачиваются вызываемой стороной, и появляется сообщение типа: «Вам звонит заключенный из Окружной тюрьмы Эль-Пасо. Нажмите 1, чтобы оплатить, 2, чтобы отключиться». Оплата будет производиться перед соединением вызова. Звонки часто отключаются через 5–15 минут. Вот если с тобой не хотят говорить, то они нажимают 2, и все.
– А я слышала, что есть один бесплатный звонок. Можно?
– Один бесплатный телефонный звонок? Ха-ха-ха! Это миф, милочка! Это только в фильмах. Здесь будешь платить, и немало. Даже за вонючий воздух, чтобы не подохнуть. Вбей себе в голову: ничего бесплатного здесь нет.
Я поняла, что, пока кто-то меня не найдет в этом глубоком болоте системы, сама я не смогу связаться ни с кем, кто находился далеко за пределами этого ада. Но внутреннее чувство, что произойдет чудо и мне помогут, не покидало меня и давало надежду. Это была единственно преобладающая эмоция, которую я испытала в первые несколько дней: я думала, что каким-то непонятным образом произошла ошибка, которую вот-вот исправят. Ангел прилетит и спасет меня от этой ошибки. Найдется добрый адвокат, который отправится в суд, и судья передумает. Или еще забавнее: ко мне подойдет охранник и скажет: «Эй, знаешь что? Мы пошутили. Теперь можешь идти домой. Только никогда больше так не делай».
Много позже я узнала, что не только я так чувствовала. Многие новички первые дни заключения всем доказывали, что они несправедливо приговорены и вот-вот прокуроры разберутся в этом и отправят их домой. А некоторые и вовсе сохраняли такие фантазии годами, не принимая действительность. Оказалось, что в психологии есть специальный термин, описывающий состояние человека в критических ситуациях, которое называют «бредом помилования». Это когда приговоренный к смерти буквально перед казнью начинает в полном безумии верить, что в самый последний момент его помилуют. Вот и я озарилась надеждой и поверила, что не может быть так ужасно. Что-то должно произойти, и все изменится. Старожилы зоны это тоже знали и называли такое состояние denial (отрицание), когда человек не принимает реальность. Как бы это ни называлось, мне такая прострация помогла выжить.
Я не знала, где мои дети, я не знала, что произошло с моим домом, я не знала, что произошло с моими родителями, после того как они узнали о моем аресте, а они наверняка узнали это из российских газет. Все это просто убивало меня, но также я понимала, что ничего не могу с этим поделать. Интересно было то, что я поймала себя на мысли, что Эльнар наверняка уже связался с адвокатами и всеми теми, кто мог бы помочь нам. У него было много знакомых. Нельзя сказать, что я успокоилась, во всяком случае, я жила этим и по привычке я надеялась на него. Снова надеялась на него! Мне ничего другого не оставалось, как погрузиться в тюремную жизнь. Я все время, как мантру, повторяла: «Это временно, это временно. Все будет хорошо».
Как бы я ни протестовала, но в глубине себя я понимала: Мария права. Это жизненно важно, в этой ситуации принять происходящее и постараться абстрагироваться от гадкой реальности! Меня поразила скорость, с которой человек способен менять свои принципы и установки в критической ситуации. Наверно, это у нас заложено еще с животного мира. Переоценка окружающей ситуации! Интересно! Никогда не замечала за собой такого качества!
Время проходило, но все оставалось по-прежнему. Один день был похож на другой, только менялась еда: фасоль сменялась рисом, а рис сменялся трехдневной картошкой фри. По четвергам курица чередовалась с бургером, мясо которого напоминало резину. Вот и все разнообразие жизни! Одни и те же программы по телевизору, одни и те же разговоры, одни и те же сплетни и драки и одни и те же запахи вспотевших тел кучи заключенных женщин.
По совету Марии я занялась физкультурой. Еда была невыносимая, даже для меня, которая не очень-то и баловала себя излишествами. Поэтому я ела только зачерствелый хлеб с пакетиком сахара и много фасоли с зеленым горьким перцем. Так было незаметно, что фасоль уже была тухлой. И, к моему удивлению, довольно заметно стала набирать вес. Это вводило меня в еще большую депрессию. Вот я и решила ходить кругами по периметру нашего холла. Я вставала утром и, пока все мои соседи спали, ходила до 11, почти пять часов.
Изматывать себя голодом и заниматься бегом или ходьбой по 5–6 часов в день было для меня не ново. Таким способом я похудела на 25 кг за три летних месяца и пошла танцевать в стриптиз-клуб.
Новость о том, что Союз, долго испытывавший внутренние трещины, в конце концов распался, я услышала от своего мужа только весной 1992 года. Мне запрещалось звонить домой и общаться с родителями, я почти не говорила по-английски, и мне было не с кем контактировать. Все, что происходило в мире и в Узбекистане, я узнавала только от Эльнара. Редкие письма, которые шли по полтора месяца и проходившие цензуру Эльнара, – вот и все мое общение с внешним миром. Я работала в пекарне «Голден Коралл» и зарабатывала неплохие деньги. Но Эльнар был вечно недоволен, и его трехдневные речи про то, что нам нужно копить деньги, что экономическая и политическая ситуация в стране страшная, цепкими клещами держали меня в паническом страхе за родных и детей!
– Представляешь, Кутя, как мы вовремя смогли выехать в Америку? Даже хлеб в Узбекистане выдают по карточкам. Я и сам хочу домой, к детям, но единственный способ выжить – это попытаться остаться в Америке, а для этого необходимо зарабатывать и копить, зарабатывать и копить, – днями причитал Эльнар.
– Кутя! А знаешь, есть один выход, чтобы поскорее привезти детей, – однажды с масляным лицом, подлизываясь, объявил Эльнар. – Ты же каждый вечер плачешь, скучая по детям. Но ты сможешь сделать так, что мы их через каких-то пять-шесть месяцев привезем! Хочешь?
У него был такой вид, как будто эта идея стукнула его только что.
– А как?
– Будешь у меня покорять Эль-Пасо! Станешь стриптизершей! Классная идея! Правда?
– Эльнар! Ты точно сошел с ума!
Я хотела что-то сказать, объяснить ему, что я чувствую, но не смогла. Слова просто застряли у меня в горле! Я только кричала: «Никогда, никогда! У меня есть дочь, о которой нужно думать. Что она почувствует… Нет и нет! Я лучше убью себя!»
– Ты слишком остро реагируешь. Ну и что? Большое дело! Иногда мы должны забыть о своем эго и гордыне, иногда мы должны делать то, что лучше всего. Почему ты всегда преувеличиваешь? Мы должны научиться быть мудрыми и действовать на благо наших детей. Это просто работа, как и любая другая. Кроме того, я не думаю, что есть что-то плохое в том, чтобы танцевать перед клиентами! Просто не пей и не используй наркотики, и все будет ок! – лицо Эльнара менялось от лицемерно-услужливого до яростно-гневного. Я уже привыкла к таким молниеносным переходам и надеялась не сдаваться.
– Нет и нет! Представляешь, если мама узнает? Представляешь, если люди в Узбекистане узнают? Да даже твои родители! Как я буду выглядеть? Как ты будешь выглядеть?
– Если ты не скажешь, то никто и не узнает.
Эльнар яростно посмотрел, на мгновение схватив меня за горло, и прошипел:
– Ты лучше пересмотри свое решение, иначе твоя дочь никогда не приедет в США. Она будет несчастна в допотопном Узбекистане, не имея возможности поступить в колледж, потому что ее мать не захотела жертвовать своей мнимой гордостью! Говорю тебе: она не приедет в США! И что ты можешь сделать? Ничего! Ты привязана к моей визе, и без моего содействия ничего не сможешь сделать.
– Я уеду в Узбекистан, к детям!
– Как? Где твой паспорт? Как ты купишь билет? – Эльнар зловеще засмеялся, так что стало сильно давить внизу живота. Я почувствовала, что он не шутит, и он уже принял твердое решение послать меня в стрип-клуб.
К сожалению, в те дни у меня не было ни малейшего представления о том, что я могу обратиться за помощью, не было в доме интернета и вообще не было понимания, что я могу попросить кого-то о помощи. Да кто бы вообще связывался с эмигранткой? У американцев закон – «моя хата с краю».
– Я же толстая, Эльнар! Кто возьмет меня? – проскулила я.
Когда у Эльнара появилась идея, что я могу работать в стрип-клубе, я была довольно полная и весила около 80 кг.
– Это совсем не проблема! Три месяца до сентября, первого сентября ты выйдешь на сцену! Русская красавица, моя жена, покорит Эль-Пасо! С завтрашнего дня ты просто садишься на диету и бегаешь. Всего-то делов… Есть классная монодиета – три чашки замоченной в воде овсянки и бег. Да за месяц куколкой будешь!
Я ничего не чувствовала! Это были пустота, тьма, беспомощность, одиночество и безысходность…
На следующий день после чашки овсянки я обернула себя целлофановыми мешками и побежала по горе, потом вниз, и так пять часов. Я сбросила 25 кг и в сентябре вышла на стриптизерский подиум. А чтобы было легче сбрасывать и свою одежду перед кучей пьяных мужиков, я пила сто граммов водки, а позже эта норма утроилась.