– Кажется, они очень гордятся тем, что сделали. Они сказали, что будут предпринимать все возможное против иммигрантов, пока правительство не ужесточит законы, – услышала я сзади.
Я повернулась. Это была кучка репортеров, но, конечно, они не напишут это в газетах, ведь Америка – свободная и гуманная страна. Места здесь всем хватит.
– Возражение прокуратуры принято. Имущество не подлежит освобождению и остается в юрисдикции прокуратуры.
Судья посмотрел на Вильямс, как бы говоря: «Теперь вы удовлетворены?», и стукнул своим молотком. Это было окончательное решение, и оспорить его можно было только через суд.
Зал суда взорвался диким шумом. Судья громко кричал, призывая к тишине, угрожая обвинить любого в нарушении закона. Все поутихли и в недоумении трясли головами. Кроме репортеров, здесь была куча адвокатов, которые смотрели на наш судебный процесс как шакалы на добычу и ждали удобного момента предложить свои услуги. Но как только они выяснили, что денег у нас нет, стали покидать зал, все еще в расстроенных чувствах тряся головой.
Похоже, заключенные были правы: почти во всех судебных процессах, которые проходили, суд всегда был на стороне прокуратуры, хотя это было против прав подсудимых. Всегда утверждалось, что на судей и магистратов оказывалось давление со стороны ФБР, чтобы они вынесли решение, которое не подорвало бы репутацию системы защиты государства. Я почему-то не придавала этому большого значения, деньги меня сильно не заботили. Я всю жизнь работала – хоть стриптизершей, хоть официанткой, хоть преподавателем. Мне было жизненно важно выйти к дочери, а там бы мы разобрались, как жить.
– С первой частью разобрались, – сообщил судья. – Что у нас дальше на повестке дня?
Он посмотрел на судебного пристава.
– Возможность выхода под залог и размер залога, – пропищала она.
В дело вступила защита.
– Я хочу сделать заявление! – твердо и непреклонно выступил Робертс. – Я однозначно заявляю о невиновности подсудимой Надиры Низами. Я тщательно изучил ее дело, и кроме ее так называемого инкриминирующего признания, нет никаких доказательств ее вины.
– Однако это признание подсудимой, больше и не требуется никаких доказательств! – Харрис, прищурив глаза, испытующе посмотрел на Робертса.
– Ваша честь, в отчете агента ФБР много противоречий и несовпадений, и их сейчас не время поднимать, пока защита не получит аудиозаписи этого интервью, которое не было представлено суду. Также не был представлен на рассмотрение суда отчет, подписанный подсудимой. Все, что мы имеем, это интерпретация Джонсон. Только после получения этих подтверждений мы можем говорить о правомерности и законности допроса.
Судья вопросительно посмотрел на Вильямс. На лице прокурора можно было заметить намек на беспокойство. Но она не сдавалась:
– Мы не говорим сейчас о виновности или невиновности подсудимой. Мы рассматриваем вопрос о выходе под залог, против чего прокуратура категорически протестует.
Процесс суда становился похож на напряженный финальный футбольный матч, где мяч то и дело забрасывался в ворота то прокуратуры, то защиты. Адвокат Эльнара даже не делала никаких замечаний, настолько вопрос о моей невиновности захватил внимание всех присутствующих. Толпа, затаив дыхание, наблюдала за игрой; взгляды в зале суда перемещались на Робертса, а затем снова на Вильямс. Лицо Эльнара побледнело, глаза эпилептически моргали.
– Я цитирую, – не сдавался мой адвокат. – «Низами согласилась говорить на первом дознании и допросе и призналась, – Робертс поднял указательный палец, акцентируя, что это важно, – что она и ее муж планировали открыть стриптиз-клуб и привезти русских женщин работать в клубе в США. Ее роль была подружиться с этими женщинами и уговорить приехать в Соединенные Штаты». Даже в настоящем признании не говорится об эксплуатации людей, а говорится о вполне законных планах открыть бизнес в США. Здесь можно предположить, что был договор между ними, который в первую очередь эти женщины и нарушили. Кроме всего прочего, у подсудимого Эльнара Низами была сексуальная связь с первой жертвой, – Робертс сделал руками знак, обозначающий кавычки, – этой операции, Ириной Рахимовой.
– Возражение! Это все спекуляции на событиях; они не могут быть приняты как достоверные! – как тигрица, у которой отбирают добычу, прорычала Вильямс.
Но Робертс продолжал, не обращая на Вильямс никакого внимания:
– Ваша честь, обратите внимание, что потребовалась 11 часов, чтобы добиться признания, которое сейчас я ставлю под большое сомнение. Я не буду долго разбираться с этим вопросом, а просто поинтересуюсь, какие методы использовались для получения признания? Позвольте мне указать, что то, что зафиксировала в настоящем отчете миссис Вильямс, – это намеренное искажение фактов! Добавлю: незаконное! У меня больше нет вопросов по этому поводу, ваша честь.
В зале была леденящая тишина, все взгляды были прикованы к судье и прокурору. Вильямс широко ухмыльнулась, как будто только что выиграла целое состояние, чтобы показать, как мало заботило прокуратуру это заявление. Вильямс решительно встала, повернулась к судье и прохрипела свое возражение:
– Ваша честь, прокуратура категорически протестует о выходе подсудимой под залог. У нее нет денег, нет дома и нет работы. Она не в состоянии обеспечить безопасность и благополучие детей.
Прокурор выглядела измотанной, как будто не спала несколько недель. Она села на свое место и сжала губы, еле сдерживая ненависть. Прежде чем адвокат Эльнара миссис Тейлор успела что-либо сказать, судья Харрис кивнул головой и объявил, что вынес решение:
– Рассмотрев все детали настоящего дела и аргументы участвующих сторон, суд вынес решение: просьбы адвокатов заявителей об их освобождении под залог от 15 октября 2001 года отклонить.
Судью не впечатлили аргументы защиты. Он отказал в залоге. Миссис Тейлор, адвокат Эльнара, которой даже не дали возможности говорить, ахнула, как и большинство других людей в зале суда. Когда судья закрыл процесс, я уставилась между своими скованными ногами, все еще не веря происходящему, но понимая, что эти кандалы стали частью меня на очень много лет.
– Она солгала, – сказала я сама себе под нос.
Прокурор, с торжествующим видом потирая руки, объявила, что этот вопрос дела закрыт. Посидев несколько минут на своем месте, судья встал и объявил, что суд примет апелляцию от защиты в течение десяти дней. Чуть не споткнувшись о стул, судья вывалился наружу, придерживая свой несуразный балахон. Сразу же четыре маршала набросились на нас и потащили к двери зала, приказав ждать. Зрители подхватили реплику и стали обсуждать процесс между собой:
– Они виноваты.
– Они не виноваты.
– Недостаточно доказательств! Этот суд – гребаная афера правительства, идите лесом.
– Она призналась, и этого достаточно!
– Ха-ха-ха! А где аудиозаписи? А где подписанные ею заявления?
Репортеры сбежали, чтобы опубликовать свои истории, а полицейские и фотографы снова стали чертовски неприятными. У меня поплыли черные круги перед глазами.
– Я хочу поговорить со своим адвокатом, – сказала я маршалу, который приготовился выводить меня, но я поняла, что дрожу от тихих рыданий.
– Он обязательно посетит тебя в тюрьме, – к моему удивлению, участливо ответил тот самый толстяк, который вел на суд и брезгливо смотрел на меня.
Я искала краткий взгляд своего адвоката, который что-то яростно обсуждал с адвокатом Эльнара и прокуроршей. Ни одного взгляда! Эльнар был между двумя охранниками, которые держали его за руки. Адвокаты могли бы хоть посмотреть на нас. Я хотела, чтобы они сделали это, чтобы хотя бы надеяться, что все было в порядке, что это не конец!
Но они не смотрели. Неужели они забыли, что мы были там? Невозможно! Я сдерживала рыдания, но слезы текли по моему лицу. Джонсон все врет! Это не то, что я говорила на допросе!
Эльнар превратился в зеленого ничтожного червяка с ввалившимися глазами. Я знала, что он тоже ждал, пока адвокат посмотрит. Я все еще ненавидела его, но мне почему-то захотелось прикоснуться к нему и утешить, как делала моя бабушка, когда я была маленькой и счастливой. Я хотела сказать ему, что мы все равно будем бороться дальше. Я просто по-человечески хотела успокоить его и поддержать!
По его нервно бегающим глазам я почувствовала, что он знал что-то ужасное, но я не знала что.
Наконец я протянула руку в наручниках и коснулась руки Эльнара, всего на секунду; это был проявление моего характера – поддерживать и спасать. Я хотела дать ему знать, что я с ним. Он не отстранился и мельком взглянул на меня. Я видела напряжение в его глазах, прищуренных от люминесцентных ламп. В его глазах светился страх!
– Они конфисковали все, понимаешь? Все наши счета. Мы бомжи… – еле выдавил он.
Я взяла его дрожащую руку. Он все еще смотрел на закрытую дверь, куда вышел судья из зала суда.
– Мы справимся с этим, – сказала я, но поняла, что мои успокоения ему не нужны. Не дети были причиной его глубокого страдания, не я, которая не смогла выйти под залог к детям, а деньги, его деньги!
«Такие люди не меняются», – горько подумала я. С болью и отчаянием, сквозь слезы беспомощности я опять уставилась на свои окровавленные ноги в кандалах. Меня повернули к двери, и я больше не видела Эльнара. Ко мне подошли мистер Робертс и миссис Тейлор.
– Надира, я настоятельно рекомендую отделить ваше дело от дела Эльнара. Вы должны защищать себя отдельно от своего мужа. Я не имею права советовать вам, но, пользуясь возможностью, скажу: это единственный выход, – тихо, но четко произнесла Тейлор и поспешно вышла, оставив меня в недоумении.
Мистер Робертс выглядел очень нервно, но решительно, и говорил, делая ударение на каждом слове. Чувствовалось, что ему тяжело успокоить себя:
– Надира, мы будем апеллировать решение суда. Не переживайте. Вы невиновны, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы вызволить вас отсюда.