Я пыталась встретиться взглядом со своим адвокатом. Но он упорно не смотрел на меня, и мне ничего не оставалось делать, кроме как сидеть и рассматривать людей вокруг. С того самого дня четырнадцать дней подряд я сидела прямо напротив присяжных заседателей, которые пугали своей неряшливостью; их несуразные наряды шестидесятых и потертые туфли выглядели как напоминание об их некомпетентности. У женщин, почти у всех, были короткие уродливые стрижки, как и полагалось домохозяйкам Техаса с кучей детей; они были причесаны как попало или вообще никак. Казалось, что они прибежали из своих кухонь позабавиться, пока их дети находились в школе. У мужчин выцветшие ковбойские шляпы и широкие галстуки говорили о техасской категоричности. Из своего опыта пребывания в Техасе я знала, что у таких «ковбоев» совершенно отсутствуют аналитические способности, словно им не досталось этого добра при рождении. Они все еще носили рубашки с воротником-стойкой, как у Джона Траволты, и представляли себя перетрудившимися жертвователями и образцами добродетели, лучшими представителями американского народа. Единственные требования, которые предъявляются к члену суда присяжных, состоят в том, что он должен быть гражданином США не моложе восемнадцати лет, уметь читать, писать и понимать английский язык. Кроме того, он должен проживать в том округе, в котором исполняет обязанности присяжного заседателя. Им совсем не требовалось иметь хоть какое-то образование, даже школьное. Как же они способны вынести адекватное решение? Впервые я почувствовала, что нужно было согласиться на относительно скромный срок лишения свободы и не играть в судебную лотерею, проигрыш в которой сулил гораздо более суровое наказание.
Наконец ко мне подошел Баттон в своем неизменном чудовищном желтом костюме в крупную клетку. Сегодня он нацепил еще большую бабочку, которая криво сидела на его толстой шее и придавала ему вконец нелепый вид.
– Посмотри на заседателей, – впопыхах сказал он и плюхнулся на стул рядом со мной. От него разило дешевой мужской туалетной водой и запахом затхлой влажной тряпки.
– Я уже час смотрю на них. Здравствуйте, сэр, – с безразличием ответила я, поняв, что от такого адвоката нечего ждать профессионализма.
Мне казалось, что где-то в глубине, где-то в тайниках своей души я уже понимала исход суда, и внутренне приготовилась. А может, я просто сдалась, поняв, что поединок не будет равным. Так или иначе, меня охватило тихое спокойствие, и я просто наблюдала за действиями на сцене представления.
– Они симпатизируют тебе, они смотрят на тебя, – сказал Баттон.
Мне показалось, что он издевается надо мной. Я поняла, что надеть нарядное платье и выглядеть состоятельной женщиной было большой ошибкой. Кроме зависти и ненависти, мой внешний вид ничего не вызывал у местных домохозяек. Но Баттон был очень доволен собой и смеялся. Может, он специально принес именно такое платье? У меня в гардеробе было достаточно офисной одежды.
– Ты выглядишь намного лучше в этом платье, чем в уродливой форме для заключенных, – закудахтал Баттон. – Ты хороша, разве не знаешь? – уже с каким-то вожделением протянул старый толстяк.
Мне совсем было не до его шуток, даже если он таким образом пытался поднять мне настроение. Злые взгляды женской половины присяжных заседателей загоняли меня в еще большую щемящую тоску по воле. Они-то пойдут после суда домой. Женщины будут судачить о моем платье и о том, какая я бессовестная, что даже не пытаюсь выглядеть виноватой, а мужчины зарулят в пивной бар, чтобы обсудить незыблемые законы их родины.
– Я имею в виду, ты даже не пытаешься быть очаровательной, не так ли? Тебе нужно склонить заседателей в свою сторону, установить зрительный контакт. Зрительный контакт говорит о многом, – мне казалось, что Баттон или думал, что я безмозглая кукла, которая купится на его дурацкие слащавые комплименты, или действительно пытался ввести меня в истерику, чтобы я не настаивала на даче показаний.
– Какой зрительный контакт? С кем? С этими безмозглыми толстушками, которых тяжело назвать женщинами? Вы искренне думаете, что они пойдут на какой-либо контакт? Они уже заранее ненавидят меня! – злость на недалекого адвоката перешла в тревогу о моем деле. Он совершенно не был готов представлять меня. – Знаете что, сэр? Я думаю, что вы не готовились к суду. Где следователь? Где показания людей, которые видели меня в синяках? Где письма моей семьи, которые подтверждают, что деньги на наших счетах были и до приезда девочек? Вы не думаете о том, что собираетесь сказать в мою защиту.
Я чувствовала, что сейчас начнется паническая атака. Но Баттон никак не отреагировал на мой выпад, только присвистнул тихо и сделал наигранно-умный вид.
– Не волнуйся, это пустяки, – сказал он.
Ко мне, запыхавшись, подошла адвокат моего мужа и села рядом:
– Надира, мы не оспариваем, что визы были получены мошенническим путем. Присяжные, вероятно, поверят прокуратуре, что ты знала об этом. Не стоит спорить по этому поводу – это бесполезно.
Меня бросило в жар, потому что уже долгое время я отчаянно хотела поговорить с ней. Я все время пыталась поймать ее взгляд, интуитивно чувствуя, что могу доверять этой женщине. У нее были глубокие карие глаза, и когда она смотрела на меня, казалось, хотела сказать: «Надира, я знаю, что с тобой случилось». Она всегда казалась обеспокоенной моей ситуацией, и сама пришла поговорить со мной. Проблески надежды на то, что неразумное поведение Баттона связано с тем, что Тейлор должна была вести дело, придало мне силы.
– Об этом тебе надо прямо сказать и не увиливать при даче показаний, – продолжала она.
– Признать, что я знала о визах, полученных незаконным путем?
– Да!
– Но это не так!
– Сейчас не это важно! Твои угрозы Ирине Рахимовой, чтобы она не лезла в отношения с твоим мужем, к сожалению, тоже весьма серьезная улика, потому что ее интерпретируют неправдиво. Но я постараюсь показать присяжным, при каких обстоятельствах это произошло.
Я поняла, что мне просто необходимо выйти на кафедру и дать показания. Было страшно. Я живо помнила, как проходил первый допрос; по всей вероятности, они будут раздирать меня по кусочкам, но другого выхода нет. Присяжные должны были услышать меня. Я себя успокаивала тем, что сейчас все по-другому, – все-таки я была перед судьей, и у меня был адвокат, хотя его квалифицированность и была под вопросом.
Гул в зале смешивался с шепотом присяжных, старающихся не упустить ни одной детали. Их было 12 человек. Восемь женщин и четверо мужчин. Они как ни в чем не бывало переговаривались и жестикулировали, показывая в мою сторону. Я ощутила волну враждебного внимания и услышала, как люди цокают с отвращением. Я опустила голову, чтобы не встречаться взглядом с 12 парами глаз, которые смотрели на меня осуждающе. Они смотрели чуть ли не с обвинением, как свойственно людям, убежденным, что им дано право решать судьбу человека. Мне стало невыносимо тяжело и жутко. Казалось, они уже видели во мне жестокую ведьму, даже не выслушав меня и не разобравшись в происходящем. Я это чувствовала, и мое независимое поведение совсем не помогало мне. Наверное, было бы больше пользы, если бы я каждый миг показывала всем своим видом, что не нахожу себе места после того, что сделала. Наверное, я должна была выглядеть бесконечно виноватой, чтобы кому-то могло показаться, что я заслуживаю хоть какого-то снисхождения. Наверное, я добилась бы большего понимания, если бы сумела вызвать жалость у этих восьми женщин, разглядывающих мое платье.
Массивная дверь распахнулась, и размеренными шагами в зал вошел судья; следом за ним волочилась длинная мантия, как обычно. Он шел, как римский император, сильно подняв голову, и смотрел на всех свысока, хотя сам был маленького роста. Все разом затихли, и только шум работающих кондиционеров нарушал эту тишину.
– Итак, уголовное дело EP‐01-СR‐1423. Эльнар Низами и Надира Низами.
Судья провел церемонию открытия заседания нашего суда. Он превосходно говорил – четко, ясно и коротко. Его громоподобный бас раздавался во всех углах зала, заглушая все комментарии и переговоры присутствующих. Когда он говорил, присяжные заседатели замолкали и смотрели на судью, как стая бандерлогов из «Книги Джунглей».
– Прошу привести к присяге заседателей. Вы присягнете, то есть подтвердите, что будете правдивы, беспристрастны и непредвзяты.
Каждый из двенадцати заседателей подошел к судейскому столу и, положив руку на огромную книгу – Конституцию США, дал присягу о своей честности, правдивости и преданности США. После того как все присяжные заседатели по одному приняли присягу, судья дал наставления коллегии. О важности воспринимать всю информацию здраво и объективно, ни с кем не обсуждать дело (даже между собой), пока не завершатся исследования всех доказательств и прения сторон и они не удалятся в совещательную комнату. Начался четырнадцатидневный процесс по решению моей судьбы и жизни.
– Попросим присутствующих представиться для занесения в протокол, – объявил Харрис.
Казалось, что он уже устал от процесса, который еще не начался. Судья обвел зал взглядом, который говорил: «Как вы все мне надоели!», и уткнулся в свои бумаги. Интересно, судьи готовятся к суду или они изучают дело во время суда? За время, проведенное в окружной тюрьме, мне казалось, что суд США – это просто конвейер по отправке людей в заключение. Кому-то больше срок, кому-то меньше, но все попадали в эту человекомолку, и никто не оставался целым. Мне было интересно, видят ли эти трудяги-профессионалы по перемалыванию человеческих жизней под тюремной одеждой человека.
– Доброе утро, ваша честь. Долорес Вильямс, заместитель генерального прокурора США Западного округа Техаса, от имени Соединенных Штатов, и мистер Даниэль Альварес, мой помощник.
– Миссис Тейлор, от имени подсудимого Эльнара Низами. Доброе утро, ваша честь.
– Мистер Баттон, от имени Надиры Низами. Доброе утро, ваша честь.
– Серафима Вайсман, переводчик заседания. Перевод с английского на русский. Доброе утро, ваша честь.