росы.
– Какие отношения у вас были конкретно с обвиняемой? Вы были врагами? Вы ненавидели друг друга?
– Да нет же! Мы сначала были хорошими подругами, пока… пока…
Похоже, мистер Баттон хотел произвести впечатление на всех присутствовавших. Он вскочил на ноги и вздрогнул, потом собрался и стал задавать вопросы свидетелю.
– Пока у вас не сложились интимно-сексуальные отношения с ее мужем! Так? – почти проорал Баттон.
– Протестую, протестую! – миссис Вильямс была в ярости. – Это не вопрос настоящего суда.
– Принято. Мистер Баттон, вы делаете неприличные комментарии. Я не могу поверить, что вы позволили себе это, – судья не на шутку взбесился.
– Ваша честь, это необходимая деталь в общей картине. Тогда угрозы Низами приобретают совершенно иной смысл, – подхватила Тейлор. – Ваша честь, я настаиваю!
– Ваша честь, позвольте заметить, что подсудимая сама призналась, что угрожала свидетелю.
– Ваша честь, она угрожала тогда, когда выявила факт измены. Ее муж имел отношения со свидетелем.
– Протестую, ваша честь. Это никак не снимает факт угроз. Угрозы имели место, и подсудимая сама призналась в этом, – прокурор была вне себя. – Что конкретно сказала вам обвиняемая?
– Она, она… Она сказала: «Не переходи мне дорогу, не стой на моем пути и не подходи близко к моей семье»… Она также сказала: «Убирайся из нашего дома и нашей жизни».
– Как вы интерпретировали угрозы подсудимой? Как? – Вильямс не на шутку была и злая, и разочарованная ответами Ирины. – При каких обстоятельствах она сказала: «Не переходи мне дорогу, не стой на моем пути»? – уже без разрешения вмешалась миссис Тейлор.
– Я поняла, что если я не уйду из их дома, то она сделает что-нибудь плохое моим родственникам, моей семье в Узбекистане.
– Так это то, что вы почувствовали, то, что вы поняли? То есть это не прямые слова, это то, что вы поняли? – бледное лицо миссис Тейлор застыло с искривленным ртом, как у греческой скульптуры.
Было абсолютно ясно, что присяжные не понимают ничего, потому что ничего и не было понятно. Американцы не любят утруждать себя лишними головными болями, нужно было выходить на кафедру свидетелей мне, я это остро чувствовала. Нужно было, чтобы Баттон провел перекрестный допрос, чтобы четко показать, при каких обстоятельствах и как эти угрозы были произнесены.
– Мистер Баттон, пожалуйста, сделайте перекрестный допрос. Я должна показать этим тупым присяжным, что до того, как она влюбилась в моего мужа, а он в нее, у нас были очень хорошие отношения. Но после этого Эльнар совсем озверел, я ему мешала. Они с Ириной оставались дома, а я уезжала работать и тогда я запила… Мистер Баттон…
– Это невозможно. Ты сейчас все провалишь. Все идет так, как нужно!
– Вы нарушаете мои права! – я встала.
Мистер Баттон и миссис Тейлор переглянулись, как будто им сказали, что в зале находится бомба замедленного действия и сейчас уже взорвется.
– Ваша честь, моя подзащитная требует проведение перекрестного допроса со свидетелем, – Баттон оглядывался по сторонам в растерянности, как будто хотел дать понять всем присутствующим: «Ничего не могу поделать. Это ее право».
– Протестую, ваша честь, – сказала Вильямс. – Я протестую! Перекрестный допрос будет more prejudice than probative [33] перед присяжными. Какие бы ни были отношения между подсудимым Эльнаром и свидетелем, раскрытие данного факта на суде следует расценивать именно так.
– Протест принят. Суд считает, что нет необходимости в перекрестном допросе Низами и свидетеля. На суде было предъявлено достаточно доказательств, что отношения между жертвой номер один и подсудимой были напряженные, что и привело к угрозам. Угрозы остаются угрозами. На суде было представлено достаточно доказательств, подтверждающих, что свидетель была одной из жертв преступной противозаконной схемы обвиняемых и, следовательно, допрос свидетеля будет расцениваться как prejudice [34]. Согласно всем этим причинам, суд считает, что он не нарушает шестую поправку конституции США, отказывая Низами в перекрестном допросе. Миссис Вильямс, у вас есть еще вопросы?
– Нет, ваша честь. Есть дополнения. Прошу обратить внимание, что угрозы подсудимой относились не только к свидетелю, но и к ее семье в Узбекистане.
– Принято. Что там еще? Есть вопросы к свидетелю? Миссис Тейлор?
– Да, ваша честь, – адвокат Эльнара не сдавалась и продолжила прямой допрос.
– Мэм, скажите, а вы все время жили с супругами Низами?
– Нет, я встретила в клубе хорошего человека, Робина Херрера, полюбила его и ушла жить к нему, потому что забеременела. Он сейчас мой муж.
Ирина широко открытыми глазами смотрела на Вильямс, потому что сама почувствовала, что зарулила совсем не туда, куда бы та хотела.
– Ага! – сказала Тейлор. – Значит, несмотря на то, что вам угрожали, вы ушли от них? Так вам угрожали, чтобы вы работали на них, или угрожали, чтобы вы ушли и не вмешивались в их семью?
– Возражение, ваша честь! Защита давит на свидетеля.
– Возражение принято.
– Еще один вопрос, ваша честь… Мэм, почему вы думаете, что ваша семья в опасности? И что могут сделать Низами вашей семье?
– Не знаю. Я так почувствовала, потому что муж сестры Эльнара работает в СНБ, я знаю это потому, что он помог моему брату, когда у него случились проблемы в Узбекистане.
– Так он же помог. О какой опасности может идти речь?
– Протестую, ваша честь. Свидетель не может говорить свободно перед подсудимыми, она боится за свою семью.
Наконец в отчаянии прокурор сказала, что у свидетеля психологическая травма от нас и она не может отвечать сейчас адекватно.
– Ваша честь, позвольте еще один вопрос к свидетелю? – Баттон важно вышел ближе к трибуне свидетеля.
– Принято. Мистер Баттон, надеюсь, ваш вопрос относится к делу.
– Мэм, а как вы теперь относитесь к подсудимой Низами?
– Мне ее очень жалко. Надира так же работала, как и мы, и готовила всем нам ужин. Еще она… научила меня водить машину, занималась со мной английским… Она… она… – Ирина почти плакала.
У меня было очень сложное отношение к Ирине. По своей природе Ирина – добрый и отзывчивый человек. Когда ей было девять лет, погиб ее отец, к которому она была очень привязана. Он работал на строительстве Ташкентской новой телебашни, и в один из рабочих дней сорвался с двадцатиметровой высоты. В жизни маленькой девочки не стало самого дорого человека. В сердце ее образовалась пустота, которую, по-видимому, успешно занял Эльнар. Я чувствовала, что Ирина относилась к Эльнару с нескрываемым благоговением, как дочь к отцу. Когда я думала о ней как о человеке, не имеющем никакого отношения к Эльнару, то у меня просыпались жалость и сочувствие к ее беспомощности, ведь для нее было все незнакомо, новая действительность вдалеке от родных. И когда мой мозг не был затуманен завистью к молодому свежему виду этой живой девочки и ревностью к заботливому отношению к ней Эльнара, я всячески старалась помочь Ирине адаптироваться к жизни в Америке: учила ее языку, вождению и психологии американцев. Да и Ирина не была наглым человеком – она очень осмотрительно участвовала в общих делах и с бережливостью тратила имевшиеся в ее распоряжении средства, благодаря чему настроение Эльнара по поводу расходов более-менее стабилизировалось. Она всячески старалась помочь мне по дому и старалась разрядить напряженную ситуацию между мной и мужем.
– Протестую, ваша честь. Это давление. Ирина Рахимова на лечении у психолога, – что-то наша прокурор забыла свое требование и назвала «первую жертву» по имени и фамилии.
Его честь поморщился, пристально посмотрел на Ирину, освободил ее от дальнейшей дачи показаний и разрешил уйти с кафедры свидетелей. Обвинение не смогло доказать этот существенный факт – не было неоспоримых прямых доказательств наших угроз, достоверность слов Ирины не была доказана. Но, к сожалению, позже выяснилось, что прокуратура так искусно обыграла показания Ирины, что даже Верховный суд сделал вывод: «Окружной суд отказал Низами в допросе Рахимовой по делу, посчитав, что такие показания будут скорее предвзятыми, чем доказательными. Решение окружного суда об отказе в перекрестном допросе не привело к судебной ошибке. Уже имелись существенные документальные доказательства того, что угрозы Низами были достоверными».
На следующий день на трибуну свидетелей была вызвана Любовь Иванова. Она совершенно не была растерянна, вела себя довольно нагло. Ее спросили, каким образом вся эта преступная схема стала известна ФБР.
– Мне посоветовали, чтобы я позвонила в ФБР, и я сделала это. Сказала, что меня заставляют работать. Я поделилась этим с Дильдорой, и мы сделали на всякий случай копию записной книги. Вот эту копию мы и отнесли ФБР. Все деньги, которые мы зарабатывали, были там отмечены. Все расходы, доходы и наименования. Книжка включала ежедневные расходы, наши личные расходы. Мм… Любые расходы вычитались из нашего заработка. Ой! Он вычитал даже расходы Надиры. Представляете! А вообще у нее и не было расходов. Она там записывала…
– Ближе к делу, мэм! – Судья сделал недовольный вид.
– Ваша честь, позвольте задать несколько вопросов жертве, – казалось, миссис Тейлор приготовилась к финальному броску.
– Принято. Приступайте.
– Мэм, а какие у вас были расходы?
– Ну… личные. Я люблю поесть в ресторанах. Одеваться красиво мне тоже нравится. И я посылала в Ташкент деньги, 300 долларов… И своей сестре Ларисе тоже 300 долларов.
– А почему вы отдавали деньги Эльнару?
– Мы же с Эльнаром хотели открыть свой клуб. Мы собирали деньги, чтобы открыть свой бизнес.
– Значит, вы работали для общего дела? У вас был счет в банке с Эльнаром?
– Да, у нас был общий счет в банке, куда мы собирали все деньги.
– Вы говорите, что Низами вам угрожали. Говорили ли они вам, что если не будете работать, то что-то случится плохое с вами или вашей семьей?