Когда мы вошли в зал суда и Харрис объявил о начале слушаний, Баттон поднялся и сказал:
– Ваша честь, моя подзащитная Надира Низами отказывается от своих прав давать показания. Все доказательства налицо, и мы считаем, что нет необходимости в нашем свидетельствовании.
– Занесите в протокол, – Харрис изучающе смотрел то на Баттона, то на меня, и кивнул головой, как бы говоря: «Хорошо, ваш выбор!»
Каждый день после суда меня отправляли на два часа на кухню, работать. Это был приказ Бани. Я обслуживала офицеров, и Бани предупредила всех, что подпускать к офицерскому столу никого, кроме меня, не намерена, и дала распоряжение доставлять меня на кухню после суда. В действительности она просто хотела, чтобы я поела, перед тем как идти в свой блок. Вот и сегодня я сидела у нее в офисе и горько рыдала от несправедливости и безысходности…
– Надира, не мучай себя так, девочка, – я приложила голову на грудь Бани и чувствовала, как колышется все ее тело. – Ты не могла ничего сделать.
– Бани, почему я такая безвольная? Бани, я думала, что стала сильной. Помнишь, я тебе говорила, что после того дня, когда Эльнар орал на меня, я начала новую жизнь? Я начала строить себя, но я снова испугалась. Я его испугалась! Значит, я ничего не добилась. Значит, я не освободилась от него… Я испугалась вины, которая падет на меня…
– Все, хватит ныть! Это борьба! Борьба с собой! Это не случается за один день. – Бани встала в воинствующую позу, ее офицерская кепка сползла на бок, и она вызывала столько теплоты и умиления, что я горячо обняла ее.
– Еще будет много падений и провалов на твоем пути. Не ломайся на первом повороте. Сильного человека, познавшего нечто внутри себя, трудно поглотить. Он является силой, разрушающей существующий порядок. Люди боятся, очень боятся тех, кто знает себя. Они обладают аурой и властью, которые невозможно скрыть. Вот твоя конечная точка! Надира, это путь, который нужно пройти.
Я не очень слушала ее слова; больше всего я нуждалась в ее родном отношении ко мне, которым она щедро делилась.
– Да, да, да. Это-то все правильно, Бани, но мне сейчас не это важно, а важно, что мой адвокат оказался куском дерьма!
В офис вошел мистер Джонс и, повернувшись ко мне, тихо сказал:
– Тебе одной никак не справиться с этой махиной правосудия!
Мистер Джонс оглянулся по сторонам – проверить, нет ли кого рядом.
– Тебе нужно от него избавляться, и быстро, – сказал он.
На следующий день все газеты пестрели высказываниями прокуратуры. Оказалось, что прямо с утра при входе в здание суда Вильямс произнесла небольшую речь перед телевизионщиками, которые вели прямую трансляцию:
– После принятия Закона о торговле людьми 20 октября 2000 года Министерство юстиции США проявляет нулевую терпимость к торговле людьми, – сказала Вильямс. – Если дело будет иметь основания, мы будем беспощадны. Мне все равно, русские ли это, стриптизерши или горничные, задержанные в принудительном порядке или в качестве рабов.
В зале суда, как и в камерах ожидания, было необычайно оживленно. Все, включая надзирателей, смотрели на меня с опаской и ненавистью. Мистер Баттон буквально влетел в зал суда, размахивая газетой.
– Это невероятно! Это противозаконно! – выкрикивал он. – Ваша честь, вот это противозаконно! Предвзятые высказывания в прессе, которые могут повлиять на исход суда!
На первой странице «Эль-Пасо таймс» красовалось сообщение большими буквами, названное экстренным. Говорилось, что жертвы преступления по делу супругов Низами в период прохождения суда получили «достоверные угрозы от подсудимых». «Эль-Пасо таймс» не публикует имена трех женщин и детали происшедшего по запросу прокуратуры США. Миссис Вильямс на первой странице самой читаемой газеты Эль-Пасо заявила, что «жизни женщин и их семей угрожали в этот период».
Но ни судья, ни прокуратура не придали должного значения этому вопросу. На истерику Баттона прокурор Вильямс холодно, без лишних комментариев ответила:
– Этот комментарий не был предвзятым изначально. Мой комментарий был обычной констатацией факта, только и всего. Речь шла о сообщении, о «реальных угрозах» жизни свидетелей и членов их семей после задержания супругов Низами. Никаких предвзятостей и предубеждений! И это никоим образом не должно оказать влияние на решение присяжных.
– Возражение, ваша честь, – сказала миссис Тейлор. – Это именно тот тип огласки, который суд недавно признал явно подстрекательским по другому делу – против Бегановски, 00–50593. Суд счел достаточно предвзятыми обвинения, которые «предполагали не просто угрозу применения насилия, но и угрозу применения насилия в отношении свидетелей в том самом судебном процессе, на который были созваны присяжные заседатели». Тогда этот же суд признал, как и должен признать здесь, четкое различие между утверждением об угрозе смертью и утверждением о более общей угрозе. Всем присутствующим ясно, что освещение в СМИ такого рода огласки, конечно же, окажет пагубное влияние на исход рассматриваемого дела.
– Отклонено. Миссис Тейлор, вы увлекаетесь и придаете этому слишком серьезное значение. Присяжные заседатели были проинструктированы соответствующе – не читать прессу по поводу проходящего суда и не смотреть телевизионные новости, – Харрис говорил жестким, не терпящим возражений голосом.
Вильямс представляла всю прокуратуру Западного округа Техаса! Она была представителем власти Техаса! Каждое ее слово имело влияние на американцев, а тем более на присяжных. Зная это, она так себе, между прочим, с потолка сделала такое серьезное заявление, назвав его всего лишь комментарием и не представив никаких конкретных деталей – кто угрожал, когда угрожал и что сказали!
Это был конец! Я старалась сдерживаться, но меня пробирали злость и отчаяние! Оказывается, они еще грязно играют! Ни один уважающий себя заключенный не позволил бы себе такую низость! А здесь говорит заместитель федерального прокурора!
Миссис Тейлор, похоже, была не в лучшем состоянии – ее щеки пылали, она все время оглядывалась на Баттона, взглядом прося его вступить в борьбу, но он, как и все это время, не промолвил ни слова. Он теребил свою папку с бумагами и с вылупленными глазами кивал на выпады Тейлор.
– Ваша честь, нам нужно время на закрытое совещание! – Тейлор почти кричала от негодования.
– Объяснитесь, миссис Тейлор.
– Ваша честь, тот факт, что эта огласка была создана помощником прокурора Соединенных Штатов, усугубляет предвзятый эффект заявления. Я имею в виду, что цитирование прокурора придает заявлению достоверность, но не подтверждает показания свидетелей, потому что свидетели никогда не свидетельствовали об этих угрозах смертью.
– Отклонено. Я уже сказал по этому поводу. Переходим к следующей части протокола. Кто у нас следующий?
– Университет Эль-Пасо. Заведующий департаментом биологии Нейсон Скотт, ваша честь.
На кафедру свидетелей был приглашен босс Эльнара.
– Ваша честь! – четко и громко проговорила миссис Тейлор. – Я повторяю: цитирование прокурора придает достоверность заявлению. Однако нельзя сказать, что оно подтверждает показания свидетелей, потому что свидетели никогда не свидетельствовали об этих угрозах смертью.
– Миссис Тейлор, я не могу поверить! Вы уже ведете себя неприлично, – судья не на шутку рассердился.
– Ваша честь, – влезла Вильямс, – я верю нашим согражданам. Здесь нет большой вероятности того, что присяжные видели газетную статью. Заседатели давали присягу. И этого достаточно.
– Принято, миссис Вильямс. Мы больше не возвращаемся к этому вопросу.
Было очевидно, что миссис Тейлор была одновременно и рассержена, и разочарована в справедливости и человечности судьи. Она то резко возмущалась, то мотала головой в растерянности и садилась на свое место.
После короткого выступления Нейсона Скотта, которое не имело никакого значения, на место свидетеля была приглашена Лесли Брукс. Она была управляющей нашими счетами в самом процветающем банке Эль-Пасо и свидетелем от защиты – миссис Тейлор. Она должна была подтвердить, что деньги, которые конфисковали на наших счетах, и наш дом никоим образом не относились к заработкам «жертв». После клятвы о том, что она будет говорить только правду, она элегантно села в кресло свидетеля.
– Лесли Брукс, ваша честь, управляющий менеджер Sunwest Bank. Мы выступаем от имени ответчика Эльнара Низами. Прошу разрешения, ваша честь, внести наши имена в протокол. Я пришла засвидетельствовать, что до приезда первой, так сказать, жертвы у семьи Низами была существенная сумма денег. Я предоставляю суду выдержки из отчетов банка с 1995 по 2001 год, где по годам расписаны денежные поступления обвиняемых. Самая крупная сумма денег поступила на их счета в 1997 году. Кроме того, у нас сохраняются записи о природе денежных поступлений. Согласно нотариально заверенным документам, источником таких больших сумм была продажа имущества подсудимых в Узбекистане и наследство, полученное от родственников умершего биологического отца дочери подсудимой. Цифры можно посмотреть в отчетах, которые я подготовила для суда. Ваша честь, позвольте предоставить на рассмотрение документы о продаже имущества подсудимой Надиры Низами, а также о наследстве ее дочери Зарины Низами.
Вот здорово! Значит, все-таки документы, посланные моей семьей, все же попали на суд! У меня немного отлегло от сердца, и новая надежда затеплилась внутри. Мне даже этот противный Баттон показался просто бедным дурачком.
– Занесите все в протокол, – Харрис озадаченно рылся в куче предоставленных бумаг. Потом он недоуменно посмотрел на Вильямс. В его глазах повис вопрос: и что дальше? Вильямс секунду смотрела на судью широко открытыми глазами. Я первый раз увидела на ее лице растерянность. Они переглянулись с Альваресом, но глаза прокурорши сузились, рот сжался в тонкую ниточку, она резко встала, чтобы что-то сказать, но миссис Тейлор повернулась к судье Харрису и сказала: