. Моим местом жительства на ближайшие пять лет будет Дублин, Калифорния. «Значит, мы едем в аэропорт, – подумала я. – Как ужасно! Неужели мы будем в цепях и в этих страшных униформах заключенных?»
Показалась еще одна машина сбоку. Без огней. Она, как дьявольский призрак, пронеслась мимо нашего автобуса, а затем притормозила впереди, включила мигалки. Наш автобус последовал за ней. Минут через пять показалась еще одна машина; она пристроилась сзади.
Десять женщин, сцепленных друг с другом в пары, сидели в автобусе. Мало того, что нас посадили в крошечные клетки, так еще и надели эту черную пуленепробиваемую коробку поверх наручников, чтобы мы не смогли их снять при всем желании. Двое офицеров были довольно хорошо вооружены – на поясе у них висела кобура с пистолетами и дробовик. Сзади автобуса был наготове «автомобиль погони» – обычная машина с двумя вооруженными до зубов офицерами. Они следовали за нами с конкретной целью – предотвратить любую попытку побега. В любом случае, возможность побега во время перевозки практически нулевая. Если вы не Эль Чапо [38] или что-то в этом роде и не можете послать армию солдат, у вас нет реальных шансов на побег.
Моя напарница Луппе Хернандез поделилась, что нас везут в аэропорт, а оттуда мы должны были лететь в трансферную тюрьму – «хаб» – в Оклахома-Сити, откуда нас будут уже распределять по тюрьмам Америки. Об этом я уже знала, и мне совсем не хотелось говорить с болтливой соседкой. Но она не умолкала – наверное, она так нервничала, что открылось словесное недержание. Мне ничего не оставалось, как слушать ее; зато болтовня прерывала поток нескончаемых тяжелых мыслей.
– Это отстой! Меня несколько раз возили в службе Feds ConAir…
Я недоуменно посмотрела на безобидное крохотное создание. Неужели ей пришлось побывать в руках тех самых федералов, и не один раз?
– Во-первых, тебе нужно понять, – продолжала вещать она, – что федералы скупердяи, когда дело доходит до самолетов. Они покупают подержанные коммерческие, с большим количеством часов налета, которые были выведены из эксплуатации много лет назад. Вот нас сейчас доставят в самолет BOP и передадут самому отвратительному федеральному правоохранительному органу, который только существует, US Marshal Services [39]. Эти ребята тупые, как дерьмо, и садистские социопаты, – она скорчила гримасу оскалившейся крыски. – Никто не хочет летать на ConAir. Забудь о первом классе, фильмах на борту или бесплатном шампанском. Это поездка без излишеств.
Луппе зловеще засмеялась и показала еще раз свои совсем не по возрасту прогнившие зубы.
– Ты можешь заткнуться? И так тошно на душе, – прорычала я. Но Луппе не слышала.
– На борту ConAir у пассажиров билет только в один конец, проштампованный федеральной тюрьмой. Эта «компания» принадлежит контрактной федеральной воздушной системе BOP [40], которая перевозит заключенных по стране на старых самолетах DC‐9 и B‐737. У них есть «хаб» в аэропорту Will Rogers IAP в Оклахома-Сити для стыковочных рейсов или рейсов с задержкой.
Пока она говорила, наш кортеж медленно подъехал к аэропорту Эль-Пасо, и автобус стал нарезать круги по периметру взлетного поля. Вдалеке стоял огромный самолет, похожий на грузовой; в утренних проблесках рассвета он напоминал динозавра, мирно ждущего, когда ему в пасть доставят его добычу. Единственным отличительным логотипом на самолете JPATS был американский флаг на крыле и яростный орел с раскрытым клювом.
Аэропорт жил своей жизнью. Подлетали самолеты и парковались у рукава, из окошка были видны люди; они спешили в зал прилета, где их ждали родные. Счастливые лица, вглядывающиеся в толпу прибывающих, цветы, улыбки и объятия! Я смотрела на них с завистью и болью. Такая же счастливая, с розовыми надеждами и с затаенным дыханием, я приземлилась в аэропорту Эль-Пасо почти десять лет назад.
За потусторонним миром счастья и свободы наблюдала не только я: все пассажиры нашей похоронной церемонии смотрели с грустью. У заключенных, у существ, загнанных за решетку, особый взгляд – унылый, обреченный, усиленный искорками отчаяния. Мы напоминали группу шимпанзе в зоопарке, и я поняла, почему мне было их так жалко – у них был такой же взгляд безысходности.
Наконец автобус подъехал к самолету в конце взлетно-посадочной полосы. Нас окружили федералы с автоматами и дробовиками. Было довольно холодно. Ноябрьское утро, хотя и солнечное, морозило сквозь тонкую униформу. Порывистый ветер пробирался во все щели моего комбинезона, заставляя вздрагивать при каждом касании голого тела с цепями. Небо затягивалось тучами, и автобус включил огни. Нас выгрузили и построили на взлетно-посадочной полосе. Десять съежившихся от холода и кусачего ветра несчастных женщин в наручниках, толстых цепях вокруг пояса и ножных кандалах, соединенных железной цепью. Длинные волосы развевались, как флаги страданий, в унисон нашим бьющимся от страха сердцам.
Подошла темнокожая офицер с надписью «US Marshals» на теплой толстовке.
– Ladies, не хотите ли надеть пальто из гортэкса [41]? – издевательски загоготала она.
– Всем выстроиться! – рявкнул громила с большим, круглым, как мяч, животом. За ним последовала остальная свора. Я насчитала 20 маршалов авиации. В основном это были отставные сотрудники правоохранительных органов. Такие дряблые, что едва ли могли преследовать младенца.
– Не пытайтесь пользоваться туалетом, иначе вас засосет в дыру! – пробасил старый хрыч, и довольно захрюкал, словно выдал остроумие века.
Нас развернули лицом к самолету, пересчитали поголовье. Мы стояли под моросящим дождем и ждали, когда эти отморозки закончат. Мы были словно ходячие мертвецы из фильмов ужасов: волосы растрепаны, глаза выпучены, лица бледные. Маршалы сначала кружили вдалеке, но как только им передали все документы и нас в придачу, сразу гурьбой налетели с обыском. Перед посадкой заключенные должны были пройти обширный обыск, подобный тому, который показывают в фильме «Воздушная тюрьма». Нас просто нагло и бесцеремонно лапали. Их руки скользили вверх и вниз по телу, под лифчиком, по ногам и дальше; проверили, что мы могли прятать за ушами и за мочками, за воротником, под мышками и между ног. Мы открывали рты и шевелили языками, показывая, что не прячем никакой контрабанды. Даже руки тщательно осматривались между пальцами. Вот в фильме двое заключенных использовали булавки, воткнутые в ладони, чтобы взломать замки на наручниках, но нам такая идея как-то не пришла в голову. Охранники проводили пальцами в резиновых перчатках по нашим волосам, проверяли посадку цепей на ногах и на руках. Затем брали папку с делом каждого заключенного и сравнивали фотографии с лицами. В самолет погрузили багаж, который состоял из коробок с криминальной историей каждого «пассажира». Вооруженные маршалы держались достаточно далеко, чтобы никто не мог схватить оружие.
Вся эта процедура заняла несколько часов. В конце концов нас погрузили в самолет.
– Оружие заперто, – отрапортовали.
Пассажирский салон был разделен на две части. Маршалы, уже безоружные и одетые в синие комбинезоны, кепки и черные ботинки, стояли у заднего входа, в середине кабины и возле кабины. Нас посадили по двое на передние ряды и пристегнули ремнями безопасности. Я была пристегнута все к той же маленькой мексиканке, но она уже не казалась мне наивной, было понятно, что это не первый ее полет.
– Мы полетим через всю страну в ОК-Сити на неделю или две, а оттуда нас снова загрузят в самолет, и мы полетим обратно в аэропорт рядом с тюрьмой, в которую мы назначены, а остаток пути мы будем на автобусе…
– Спасибо за информацию, Луппе, – недовольно ответила я, хотя мне, конечно, хотелось знать, что с нами будет происходить дальше.
– Эта воздушная перевозка нелепа. Я могла бы добраться до «большого дома» гораздо быстрее. Какого черта они везут меня через Оклахома-Сити? Мой дом находится в 500 милях от Эль-Пасо!
Услышав от Луппе, что она называет тюрьму «большим домом», я уже не сомневалась, что она провела в тюремной системе много лет. Так заключенные с большим сроком называют тюрьму, где отбывают наказание после вынесения приговора. Туда направлялась и я.
– Смотри! Смотри! Сзади мужики! – еле-еле повернула голову Луппе и засияла в нелепой улыбке. – Эти скоты держат нас отдельно, чтобы мы не заговорили с заключенными-мужчинами и не создали никаких проблем. Какие мы можем создать проблемы? Хоть бы раз прикоснуться к одному из них, – томно протянула Луппе. – Вот же они, мужики! Не то что эти хлюпики, старые пердуны федералы…
Мне стало интересно взглянуть на настоящих преступников, я привстала на своем сиденье, заставив Луппе взвизгнуть, потому что цепь врезалась ей в щиколотку от моего движения. На задних рядах разместились заключенные-мужчины. Они действительно были похожи на головорезов из американских фильмов. Все как на подбор лысые и выглядели очень мужественно – огромные накачанные мышцы выпирали из-под коротких рукавов их формы. Их осанка, поворот головы и взгляд говорили о незаурядной силе воли и духа. Несложно догадаться, что эти люди отмотали немалый срок в тюрьмах усиленного режима. Заметив наш интерес, они стали цокать и спрашивать имена. В их жадных глазах было что-то дикое и зверское. Было очевидно, что каждый мужчина в самолете был давно лишен женского внимания. Они буквально пожирали нас глазами, но не вызывали никакого страха, ведь мы относились к одному миру, мы были из одной Вселенной. Нашим общим врагом было BOP. Я смотрела на них и думала: «Эти мужчины попадают в среду, где должны выживать, их мозг переключается в режим выживания, им ничего не остается, кроме как привести себя в боевую форму». Позже я поняла, что занятия спортом, особенно бег и тяжелая атлетика, – это способ выжить, и сама стала следовать этому образу жизни. Усиленная физкультура, занятия со штангой просто-напросто помогали не сойти с ума и сохранить более-менее адекватное мировосприятие.