– Надира, прежде чем взять твое дело, я разговаривала с психологом. Он утверждает, что ты сама была жертвой унижения и насилия и соответствуешь всем определениям жертвы контроля и жестокого обращения с целью получения финансовой выгоды. Ты сама жертва абьюза и торговли людьми. Мистер Баттон распознал в тебе все эти признаки, но ничего не делал. Он не нанял психолога, не допросил людей, которые работали с тобой в клубе и видели, как твой муж приходил и забирал деньги, как он привозил и отвозил тебя.
– Да, это все в клубе знают и видели, но никто не хочет свидетельствовать. Так сказал мистер Баттон.
– Так у вас был разговор насчет этого?
– Нет, разговора не было. Просто он сказал это так, между прочим, – что он мог бы помочь мне, но никто не будет выступать за меня на суде.
– Я разговаривала с мисс Варгас. Мелисса Варгас. Помнишь ее?
– Да! Да! Она была официанткой.
– Так вот. Она подтверждает, что ясно чувствовала и видела, как твой муж относится к тебе, потому что она работает в приюте для жертв домашнего насилия. Поэтому она и обратила внимание на твое поведение и поведение твоего мужа. Она готова свидетельствовать, что ваши отношения не входили в категорию нормальных.
Аннабель долго объясняла мне с точки зрения психологии все, что я пережила в жизни с Эльнаром. «Жертва», «абьюз», «токсичные отношения», «домашнее насилие» – вся эта терминология тогда мне была чужда. Я, может, и поняла то, что миссис Питерсон хотела донести до меня, но не могла принять это.
– Да, я была страшно несчастна в браке, но я была жена, а Эльнар был мужем. У нас в Узбекистане женщины живут еще хуже.
– Ты оправдываешь его, ты не видишь и не принимаешь того, что случилось с тобой. Мне нужно понять кое-какие вещи, чтобы иметь полную картину случившегося, – Питерсон сокрушенно покачала головой. – Я должна знать, насколько далеко я могу идти против Эльнара, и задействовать всех возможных свидетелей. Мы должны быть готовы к новому разбирательству на суде присяжных. Но для этого ты сама должна сейчас постараться понять все, утвердиться в решении отделить свое дело от дела Эльнара и идти против него, даже если твое решение увеличит его срок. Ты готова отвечать на мои вопросы?
– Да, миссис Питерсон.
На мгновение наши взгляды встретились. Я заметила, что она старше, чем мне показалось полчаса тому назад, особенно когда она прищуривала глаза, словно старалась проникнуть в мою душу. На уголках глаз образовывались морщинки, и они казались мне такими родными, словно я знала ее много лет. Они были мудрыми. Интуитивно я доверяла ей, и самым странным и печальным образом я чувствовала себя в безопасности.
– Итак, – я поняла, что это будет непростой разговор. – На допросе ты сказала, что Эльнар заставил тебя стать стриптиз-танцовщицей, а потом обвинял, что ты сама согласилась и тебе это нравилось. Постарайся вспомнить, как это произошло.
– Мне не нужно стараться вспоминать, я помню все. Мне было больно, обидно и горько, что мой муж настоял на том, чтобы я работала в клубе, но потом я привыкла и просто утонула в мире разврата. Там мне было легче находиться, чем с мужем. В той реальности не было боли и не было страданий, и… я пила. И потом, чем больше я приносила денег, тем лучше Эльнар ко мне относился, он не читал многочасовые лекции. А еще у меня появилась возможность прятать кое-какую наличку, и я могла звонить детям и маме с телефонов своих подруг тогда, когда хотела. Конечно, у меня бывали срывы, и я не хотела идти на эту работу, но мой муж устраивал такие скандалы, что я жалела о своем желании остаться дома.
– Так все-таки тебе нравилось быть в клубе и уходить с клиентами?
– Очень тяжело ответить на этот вопрос. И да, и нет. Это было мое убежище, да и потом, это оправдывало мое пристрастие к алкоголю… Думаю, моя философия была такой: «Моя жизнь не стоит ничего. По крайней мере, я смогу привезти свою дочь в США, чтобы у нее не было такого традиционного и покорного воспитания и она росла в стране без маразматических патриархальных устоев». Но я обманывала себя. Я просто отошла от дочери и утонула в алкоголе, наркоте, и я чувствовала себя красивой, успешной! Тем не менее обида и боль от того, что я, образованная и замужняя женщина, вынуждена заниматься этим ремеслом, часто приводили меня к нервным срывам.
– Миссис Питерсон, понимаете, что самое страшное, я боялась его необъяснимым, животным страхом. Я боялась его глаз! Ему больше не нужно было говорить мне речи. Достаточно было просто взглянуть на меня, чтобы я начала дрожать и делать все, что он хотел.
– Надира, ты когда-нибудь пробовала сказать: «Нет, не поеду в Америку, не хочу».
– Конечно! У нас были страшные скандалы. Но он всегда придумывал (только теперь я это понимаю) критические ситуации и забирал меня в Америку. Вот один из таких эпизодов. Уже к 1996 году родители Эльнара и мои не на шутку были рассержены и обижены тем, что мы оставили детей. Мой дядя, который работал в президентском аппарате в то время, хлопотал о том, чтобы Эльнар получил должность директора узбекско-американской торговой палаты. Эта должность очень понравилась Эльнару. Эльнар в срочном порядке прилетел в Ташкент. Но должность он не получил. Эльнар был невероятно зол, обвиняя моих родственников, что они специально сыграли с ним такую злую шутку. Но его злость, конечно, выливалась на меня. Каждый божий день был скандал, что мои родственники угробили его жизнь, а я, их дочь, гроблю его жизнь дальше. Эти крики и бессонные ночи, его ночные пятичасовые лекции по каждому поводу доводили меня до истощения. Он, по-моему, и сам верил во все это: «Теперь нам нужно все начинать сначала в Америке. У нас все пропало, потому что я все продал, чтобы скорее прилететь в Ташкент, и у нас ничего не осталось в Америке». День и ночь причитал он: «Не должно быть никакой речи о детях, о том, чтобы их взять в Америку, а тем более чтобы родить еще одного бедняка». Чтобы не иметь еще детей – я была два раза беременна в 1997 году, – он сам меня отвез на аборт. Наконец мой дядя помог Эльнару получить должность регионального советника в ООН. Но Эльнар все равно был недоволен и орал еще больше: «А все, что мы потеряли? А кто это все возместит? 1000 долларов в месяц! Курам на смех! Они думают, что я стою только 1000 долларов? Мы все потеряли! Мы все потеряли!» Действительно, он и сам верил в это, я так думаю.
– Да не верил он ни во что, Надира. Он не верил! Это всем известная манипулятивная политика психопата – газлайтинг называется.
– А это еще что?
– Это их стратегия, направленная на то, чтобы разрушить твое чувство реальности. Ты же сама говоришь, что он вел сводящие с ума беседы, в которых обесценивал и ставил под сомнение все твои мысли, эмоции и восприятие. Таким образом он выматывал тебя до такого состояния, что ты уже была не в силах бороться с ним. В случае, о котором ты мне рассказываешь, он повез тебя на аборт. Я уверена, такое происходило в каждом случае. Ты обращалась к кому-нибудь из семьи – или твоей, или его – за помощью?
– Нет. Он тогда ясно сказал мне: «Одно твое неверное движение – и я раскрою всем правду, что ты алкоголичка, наркоманка и проститутка». Это первое. А второе – кто бы мне поверил? Никто бы не поверил. Все обожали Эльнара, и он всегда знал, что говорить моим родственникам и своим друзьям. Он никогда не ел и не ложился спать без меня. Это было так трудно понять, и все вокруг, включая мою семью (и меня тоже), думали, что он просто так сильно меня любит, что не может провести ни секунды без меня. Он должен был быть рядом. Поэтому у меня даже не было мысли рассказать кому-либо о своей жизни.
– Уточни, какой это год?
– 1997 год. Да и что бы я рассказала? Я не могла оформить все это даже в своем тупом мозгу – все время чувствовала себя виноватой и не могла толком ничего никому объяснить. А Эльнар всегда говорил мне, что я психически неуравновешенная и всегда придумываю себе истории и потом верю в них.
– Ну это вообще классический маневр психа – делать из жертвы виноватую даже в своих неудачах и заставить тебя поверить в то, что это ты виновна! Ты и сейчас чувствуешь, что виновата в том, что случилось.
Было что-то грустное во взгляде миссис Питерсон. Наверное, она хотела сказать: «Как же ты этого не знала?»
– Эльнар всегда переворачивал все и представлял, как будто случилось что-то чрезвычайное, критическое и это только я, кто привел нашу жизнь к этому.
– Все верно. Характерная черта агрессора. Продолжай, пожалуйста.
– Был август 1997 года, мы жили в Ташкенте. Когда я увидела своих детей, я как будто проснулась. Я поняла, что делаю, я поняла, что мне нельзя оставлять детей, я поняла, что Эльнар просто зарабатывает на мне… Нет, не поняла – это были лишь слабые подозрения. Я умоляла мужа оставить меня в Ташкенте, поговорила с родителями, чтобы они меня не отпускали, но он придумал какую-то ужасающую историю, и они согласились, что мы должны уезжать без детей. Через несколько дней мы должны были улетать в США.
– И?
– В один из этих дней я зашла на кухню, где мама консервировала овощи. На плите кипела большая кастрюля с водой. Я хотела помочь, но вдруг странная мысль заставила меня просто поднять кастрюлю с кипятком и уронить себе на грудь. Я получила ужасные ожоги, но была счастлива. Наверное, подсознательно я пыталась повредить главный инструмент зарабатывания денег – свою огромную грудь.
– Ты хотела убить себя? – у Аннабель расширились глаза.
– Нет. Это случилось как-то очень быстро. Тогда я не думала ни о чем. Это случилось само собой. Но потом, когда мама вбежала на кухню от шума, увидела меня ошпаренную, с кастрюлей в руках, она закричала, и я как будто очнулась. У меня вместо боли было чувство радости, что я уже не смогу работать в клубе и, значит, могу остаться на время выздоровления. Но ничего этого не случилось. С обожженной кожей на груди Эльнар забрал меня в Америку и сказал всем, что там у нас страховка и он позаботится обо мне.