вибрацию ее голоса через ее грудь, а затем слезы хлынули из меня лавиной дикого рыдания. Письмо было от куратора моей Заринки, миссис Стюарт.
17 ноября 2005 г.
г-жа Джейн Стюарт,
Куратор службы опеки детей, Эль-Пасо, Техас
Зарина Низами попала в серьезную автомобильную аварию вечером 30.11.05. Она была пассажиром в машине, за рулем которой находился ее парень. В них врезался пикап, когда он поворачивал налево.
Грузовик врезался в бок автомобиля со стороны Зарины. Зарина получила перелом шеи (первый позвонок), перелом правой бедренной кости, перелом лодыжки, перелом таза в четырех местах. Зарина перенесла многочисленные операции по восстановлению сломанной ноги и таза. Она носит устройство гало [65], чтобы стабилизировать сломанную шею и предотвратить паралич. Врачи предполагают, что ей придется носить гало примерно шесть месяцев.
Врачи делают все возможное и надеются на самый лучший исход, однако в настоящее время Зарина находится в реанимации. Она выразила желание, чтобы мама была рядом с ней в этот трудный период времени. Я еще не получила больничные записи относительно состояния Зарины, так как ей только что сделали очередную операцию.
Пожалуйста, не стесняйтесь звонить мне по телефону (915) 521–48–28, если у вас есть какие-либо вопросы или вам нужна дополнительная информация, которую я могу предоставить.
С уважением,
Джейн Стюарт
Я не смогла перевести Милагре все подробности письма, кроме того, что моя дочь попала в страшную аварию и врачи борются за ее жизнь.
Как только закончили всех считать, я пулей вылетела из комнаты, чтобы позвонить сестре и узнать, как можно связаться с Зариной. Но прибежав к телефонам, я увидела огромную очередь. Вся в слезах, молила то одну, то другую пропустить меня, чтобы позвонить сестре. Телефоны всегда были причиной драк и ссор. И не было никакой возможности пролезть вне очереди. Когда дело доходило до телефонов, люди защищали свое место в очереди, как львицы свою добычу. Я была самая последняя. Если посчитать, что каждый человек будет говорить 15 минут, то я до вечера не доберусь до трубки. Потерянная и ошарашенная, я села на ступеньку с решительным намерением прорваться к телефону. Не зная, что делать и как уберечь себя от ужасных мыслей, я невольно стала прислушиваться к разговору женщин. Их бесконечные разговоры о кухне, еде, одежде вызывали у меня еще больше паники. Мысли о том, что с дочерью может случиться что-то страшное, были как червяк, забравшийся в яблоко, увеличивающий дыру. Напряжение нарастало, превращаясь в ураган внутри меня. Чтобы чуть-чуть успокоиться, я стала ходить взад и вперед по периметру маленького закуточка, где были телефоны. Проходя около первого телефона, я заметила, что он свободный, но к нему подъезжала на своей инвалидной коляске Сара Мур. Недолго думая, я рванула к аппарату и взяла трубку. Но не успела я набрать номер и дождаться оператора, как сзади почувствовала сильный толчок – это Сара наехала на меня своей коляской. Реакция была молниеносная. Все еще держа трубку телефона в одной руке, я со всей силы оттолкнула коляску. Она покатилась и ударилась об бордюр. Бедная старушка Сара вылетела из нее и упала на колени. Ее панамка слетела, а взлохмаченные седые волосы сделали ее похожей на ведьму. Трясясь, мотая головой, она сидела на полу и с пеной у рта выкрикивала угрозы в мой адрес. В тюрьме есть неписаное правило – никто никогда не вмешивается в конфликтную ситуацию. Поэтому она так и сидела, пока офицеры не прибыли на место беспорядка. Ей никто не помог.
Мисс Дельгадо, маленькая, спортивно сложенная офицерша-мексиканка, прибежала первая. Я была в истерике и не отцеплялась от трубки телефона.
– Мне нужно позвонить в больницу! Мне нужно к дочери, она умирает! – я яростно трясла бумагой перед лицом надзирательницы, но она меня не слушала и не слышала. Я стала зачинщицей беспорядка, и она действовала по протоколу. Прибежала еще пара офицеров-мужчин. Наручники знакомо щелкнули за спиной, больно сдавив мои запястья. Меня повели к куратору-консультанту, мистеру Смиту, который должен был разобраться в причинах драки и назначить наказание.
Мы пришли к офису куратора. Медленно и размеренно ко мне подошел мистер Смит – высокий и ухоженный афроамериканец. У него было довольное и сытое выражение лица. Вся его походка и манера держаться говорили о том, что у него все в порядке.
– Well, Well, Well! Заходи, – сказал мистер Смит, ковыряя зубы зубочисткой. Он отворил дверь в свой кабинет одной рукой. В другой он держал дымящуюся кружку свежезаваренного кофе. На столе у него были фотографии детей и жены в красивых ажурных рамках. Он с любовью посмотрел на фото, потер рамку, сдувая с нее пыль, и уселся в свое глубокое кожаное кресло.
– Низами, долго говорить не буду. Ты нарушила порядок в блоке, вела себя агрессивно. По уставу ты идешь в карцер.
– А причины вы не спросите? Вы не разберетесь, почему так случилось?
– Нарушен порядок, и это факт. По этому поводу есть четкие инструкции, предписанные Верховным судом Соединенных Штатов.
Я смотрела на него дикими, сверкающими от гнева глазами.
– Ты в неадекватном состоянии и ведешь себя агрессивно. Ты опасна для обитателей тюрьмы, – он начал закипать. – Подписывай бумагу, что ты согласна с обвинениями.
Он швырнул на стол лист бумаги из большой пачки.
Его задача – воспитывать нас, преступников, которые нарушили закон. Интересно, что тех, кто нарушает государственные законы, сажают в тюрьму и изгоняют из общества. А как насчет гуманитарных норм человечества? Или, если хотите, религиозных заповедей: не лги, не клевещи, помогай ближнему? Похоже, человечество слишком сосредоточено на законодательстве страны, а вопросы человечности оставило на усмотрение Божьей воли, пусть сам разбирается. Я ощущала, как стук в висках усиливается с бешеной силой.
– У меня дочь в реанимации, мне нужно позвонить ей! – умоляла я, пытаясь ртом вытащить бумагу из-под форменной рубашки. – Пожалуйста, помогите!
Мистер Смит раздраженно крутил ручкой и смотрел на фото своих детей. Потом он встал и подошел к окну, так же безучастно и спокойно.
– Мэм, не могу ничем помочь! Ты грубо нарушила правила пребывания в общественном месте, – он даже не смотрел на меня, а говорил так, между прочим, словно отгоняя надоедливую муху.
– Эй, старина, что ты здесь делаешь? Рабочий день закончился, – дверь позади меня отворилась, и в офис вошел начальник отдела образования, мистер Морган. Он прошел ближе к окну, не обращая на меня ровным счетом никакого внимания. – Хочешь пропустить со мной пару кружек пива? Я еду в Сакраменто, там открылся новый спортивный паб.
– Звучит неплохо! Но… Я не могу. Меня ждет Жанет, обещал успеть на воскресный ужин. Мне надо домой, – Смит сделал наигранно-жалостливый вид.
Тому, кто не пережил тюрьму, трудно понять мои чувства. В то время как я была в катастрофической ситуации, эти люди беззаботно обсуждали пиво и повседневные дела. В такие моменты беспомощности и отчаяния легко начать ненавидеть весь мир.
– Сэр, даже если я кажусь вам куском дерьма, вы все равно должны разобраться. Это тоже прописано в протоколе. У меня экстренная ситуация, моя дочь в реанимации, и я не знаю, выживет она или нет! Я напишу на вас рапорт! – от неожиданности оба надзирателя повернулись ко мне и уставились удивленными глазами, словно заговорил рядом стоящий шкаф или стул.
– Надо было прийти ко мне со своей экстренной ситуацией до того, как ты опрокинула старушку Мур! А сейчас извините!
Я вся напряглась, как натянутая струна, и ждала, переводя взгляд с одного офицера на другого.
– Так-так, – вздохнул Морган, качая головой. Он повернулся, глядя на меня, натренированным за годы службы взглядом – одновременно оценивающим и пронизывающим насквозь. – А в чем дело?
Под его ведомством была служба психологов, которые должны помогать заключенным, бывшим наркоманам и алкоголикам, психологически справиться со своими зависимостями. Но их работа с «больными» состояла лишь в том, чтобы собрать их для обсуждения своих историй, так сказать, обменяться опытом. И потому мое «ненормальное состояние» входило в сферу его компетенции. Я глазами показала на бумаги, спрятанные у меня на груди. Осторожно, двумя пальцами, вытащив бумагу из-под моей формы, Морган минуты две изучал содержимое письма. Затем, подойдя к большому, заваленному бумагами столу Смита, взял форму, ручку и кассетный магнитофон. Он включил его, уселся на стул и приготовился писать, но заметил, что я уставилась на него в растерянности.
– Что случилось, Низами? Рассказывай медленно и, по возможности, в деталях. Ты проработала у меня почти год, и я никогда не замечал за тобой агрессивного поведения, – в его голосе звучало скорее удивление и желание разобраться в происшедшем, нежели обвинение.
– У меня дочь в реанимации в Эль-Пасо… – тихо начала я.
– Да. Я понял. Она в тяжелом состоянии, – прервал он меня, показывая бумагу. – Я прошу в деталях рассказать все, что случилось сегодня. Сначала нужно тебя оправдать. Не так ли?
Он еще раз испытующе посмотрел на меня.
Захлебываясь от слез и нехватки воздуха, я рассказывала все, что случилось, во всех деталях. А Смит все еще сверлил меня глазами, то и дело переводя взгляд на бумагу, которую я получила от службы опеки. Видимо, соображая, что же теперь делать и как выкрутиться из этой ситуации.
– Так ты сделала это неумышленно? Вернее, это случайное стечение обстоятельств? – Морган расхаживал по офису и вертел перед собой включенный магнитофон и бумагу из службы опеки.
– Да, сэр! Это произошло неожиданно и случайно, и я совсем не имела намерения кому-либо навредить, тем более пожилому человеку! – Я догадалась, куда он клонит, и молниеносно последовала его логике. Вот как можно все интерпретировать. Не перестаю удивляться изощренности всех определений и установок законов! Они могут и помочь, и разрушить. Все дело в том, с какой стороны подойти к их толкованию. Ведь если быть честной, то я со злостью оттолкнула старуху Мур, но, конечно, не думала, что она покатится.