У меня от лица отхлынула кровь. Не хватало кислорода, я только открывала и закрывала рот, как рыба на суше. Все заморозилось. Не от холода, а от страха и оцепенения. Я не могла пошевелить ни руками, ни ногами, ни языком…
– Сука, тварь недобитая! Тварь! Где мои дети? – из меня вдруг вырвался звериный рев.
Но она никак не отреагировала. Вытащила маленький допотопный блокнотик и, диктуя сама себе, с отрешенным видом записала: «Следствие показало, что подследственной женщине 34 года, мать двоих детей, 12 и 13 лет, согласно записям; она психически неуравновешенна и во время наблюдения находится в невменяемом состоянии». Спокойно положив блокнот в сумку, ехидно улыбнувшись на прощание, она вышла. Я ревела как ребенок. Как же мне хотелось, чтобы хоть кто-нибудь на этом свете сказал, что все будет хорошо! Как мне было страшно и одиноко!
– Ну что? Продолжим? – сухо и безучастно спросила Джонсон, проводя рукой по лбу.
Уже шел седьмой час моего допроса. Я не чувствовала реальности. Только понимание, что происходит что-то очень страшное. Я была в полном безумии, но надежда или даже вера, что в самый последний момент случится чудо, давали мне силы еще как-то реагировать и думать.
– Теперь четко отвечай на вопросы. Только отвечай. Нет необходимости разводить философию и болтать свои предположения.
Я безропотно согласилась. У меня хватило сил только утверждающе кивнуть ей головой. Мое дыхание было поверхностным, мой голос был слабым.
– Так… – Гонзалес, тихо сидевший до этого за письменным столом, зашуршал бумагами в папке и передал их своей напарнице. Та одобрительно кивнула и показала жестом все записывать.
Джонсон привстала со стула и наклонилась вперед:
– Надира, послушай меня, – она говорила тоном чуть выше шепота. – Доказательства слишком весомы! – она постучала по толстой папке с файлами в руке. – Я предлагаю тебе просто признаться, и я сделаю все возможное, чтобы обвинения в заговоре были сняты.
Я с презрением прищурила глаза. Она откинулась назад и продолжила:
– Давай сначала. Первое: контролировала ли ты Ирину Рахимову? Запрещала ли ты Ирине общаться с другими людьми? Ты контролировала Ирину и не разрешала ей встречаться с другими людьми. Так?
– Я никогда не контролировала Ирину. Она была любовницей моего мужа и встречалась с теми, с кем хотела. А когда встретила Робина Херрера, спокойно ушла из нашего дома и вышла за него замуж.
– Второе: ты угрожала Ирине и сказала: «Не переходи мне дорогу или тебе будет очень плохо!»
– Да, когда узнала, что она спит с моим мужем, конечно, я была очень зла и сказала так. Я хотела, чтобы Ирина ушла из нашего дома. Я надеялась, что у нас наконец воцарится мир в семье.
– Ты позвонила ее маме в Узбекистан и угрожала, что если они не заберут свою дочь, то ты уничтожишь ее паспорт. И тогда она станет нелегальной в стране и больше не сможет приехать домой в Узбекистан.
– Тоже не отказываюсь от этих слов. Я хотела, чтобы Ирина ушла. Ушла из нашей семьи.
– Так ты признаешь, что угрожала Ирине и ее семье?
– Я не угрожала Ирине и ее семье. Я не говорила, что расправлюсь с ними, убью или покалечу. Я сказала: «Если ты не уйдешь, то я сожгу твой паспорт». Я еще раз повторяю: я хотела, чтобы Ирина ушла из нашей жизни и больше не подходила к моему мужу. Если вы считаете, что это угроза, то как хотите, так и понимайте.
– Ну все-таки это угроза. Я знаю русских, это и есть угроза. Подразумеваемая угроза!
Может, Джонсон и была права – я угрожала Ирине.
Когда мы прилетели в Нью-Йорк, мы жили в маленькой однокомнатной квартирке-студии на Манхэттене. По старинным статуям, бардовым коврам и швейцару в подъезде можно было догадаться, что это когда-то был роскошный дом для привилегированной элиты. Даже воздух в квартире отдавал запахом старых вещей, а тяжелые гобелены на окнах, массивная мебель и крохотная кухонька создавали впечатление, что мы попали в шестидесятые годы Америки. Я пила все больше и больше, на Манхэттене найти спиртное не составляло труда, а клуб на пересечении 21-й авеню и 22-й улицы, в котором я работала, прямо-таки поощрял привычку употребления спиртного – мы должны были спаивать клиентов, тогда они охотнее раскошеливались.
В тот день я, как обычно, вернулась из клуба под сильным градусом. Как обычно, скинула в прихожей свои 12-сантиметровые туфли, которые натерли волдырь на мизинце за восемь часов танцев, и повалилась на маленький диванчик, на котором обычно спала Ирина. Маленькая квартирка была разделена на две части ширмой, как в старых американских фильмах. На одной стороне стоял диванчик, на другой была полутораспальная кровать. Кровать была слишком узкой, чтобы вместить двоих, и в большинстве случаев Эльнар спал на кровати, а я на полу, чтобы не мешать ему хорошо отдохнуть.
Я долго не могла уснуть, наблюдая за мужем и Ириной, счастливыми и смеющимися. Они, прислонившись друг к другу, рассматривали какой-то журнал, громко обсуждали его иллюстрации. Никто и не обратил внимания на меня. С трудом освободившись от своего узкого платья, в пьяном угаре, я утонула во сне.
От жажды я проснулась посреди ночи. За ширмой была возня и раздавались приглушенные стоны.
– Блин, пить надо меньше…
Но стоны стали слышны более отчетливо. Вместо того чтобы пойти на кухню за водой, я заглянула за ширму… Эльнар и Ирина наслаждались сексом. Крик моего ужаса заставил их прекратить свое занятие.
– Иди на место, сука! Тварь, иди на место! – Озверевшее лицо голого Эльнара не предвещало ничего хорошего. Ирина, схватив простыню, убежала в ванную.
– Слушай, мразь, алкоголичка! Если ты встанешь со своего места, я придушу тебя!
Тонкие, «аристократические» (по его мнению) пальцы впились мне в горло. Воздуха не хватало; я не могла нормально дышать, пальцы сжимались все туже. Все еще держа крепко сцепленные пальцы на моем горле, он оттащил меня за ширму, где стоял диванчик, кинул одеяло на пол и, расцепив пальцы, толкнул меня туда же. Я сидела на полу, скорчившись от боли и шока, а Эльнар достал бутылку из холодильника, бросил ее на одеяло рядом и потом ушел в ванну, где все еще была Ирина.
– Ну ты и стала пить, Кутя! Как же ты могла так напиться вчера? Я уже переживаю за тебя, наговорила черт-те чего, ушла от меня на пол… Ирина приготовит тебе завтрак, а я побежал!
Я смотрела на него с вытаращенными глазами, не понимая ничего. Около меня лежала пустая бутылка поллитровки.
– Опять опаздываю! Господи, с такой женой и работу потерять недолго. Ирина, сделай ей что-нибудь на завтрак, умрет ведь!
«Черт! Может, ничего и не было, а может, я действительно ухрюкалась? Вот дура! Меньше надо пить».
Но горло предательски болело, а синяки от пальцев Эльнара вернули меня к действительности. Я не алкоголичка, это случилось! На кухне, припевая «Черную кошку» Меладзе, Ирина жарила яйца.
– Ирина, слушай меня! Ты должна улетать в Ташкент. После того как закончится конференция Эльнара, ты должна исчезнуть из Америки и из моей семьи. По-хорошему предупреждаю тебя!
– А если нет, то что? – Ирина уже не казалась такой уж безобидной. В ее голосе слышались уверенность и целенаправленность. Это взбесило меня.
– Если ты не улетишь домой в Узбекистан, то я порву твой паспорт, я… я… Я позвоню твоей матери и расскажу, какая ты невинная овечка, которая спала с моим мужем.
– Да ты прямиком катишься в болото. Посмотри на себя! Вечно пьяная, вечно в истерике. Кто ж с тобой захочет иметь дело?
– Сваливай в Ташкент! Исчезни из моей семьи! Я клянусь, в противном случае я сожгу твой паспорт, будешь нелегалкой здесь. Сейчас позвоню твоей мамаше, никогда не увидишь ее больше! Сука! Мразь! Уничтожу вас всех! Грязные слизняки! Уничтожу!
Я не смогла защитить себя от Эльнара и теперь со сладостной яростью выливала свою боль на Ирину. Меня трясло от беспомощности, безысходности и отчаяния. Ведь внутри себя я понимала, что уже ничего не поможет.
– Если хочешь увидеть детей, ты станешь подругой Ирины! Усекла? – велел муж.
– Да…
Через месяц, когда закончилась конференция в Нью-Йорке, мы уже втроем летели на борту «боинга», направлявшегося в Эль-Пасо. А Эльнар с Ириной и не старались скрывать своих отношений и, обнявшись, обсуждали планы.
Джонсон повернулась к Гонзалесу, который усердно строчил что-то, и сказала:
– Зафиксируй! Она призналась, что угрожала Ирине, что всех их уничтожит!
Он быстро оглянулся на меня. Стул заскрипел под тяжестью его тела. Я представила, как его штаны пропитались потом и прилипли к деревянному стулу.
– Низами признала, что она угрожала своей жертве.
– Тварь! Мразь! – прошипела я. Руки в наручниках затекли и отдавались острой болью в мозгу.
– Пойдем дальше. Так я не поняла, зачем вы привезли девочек в США? Цель была заставить их работать на вас? Так? Для того чтобы они не дай бог не вышли из-под вашего влияния, вы запрещали им общаться с другими людьми. Вы их держали в постоянном страхе. Так?! Вот потихонечку все и образовывается! – Джонсон заметно повеселела и подмигнула Гонзалесу. Тот застрочил еще усерднее.
Смешно! Все записывалось вручную! Похоже, диктофоны еще до них не дошли!
– Я?! Я запрещала?! Они ходили, куда хотели, они делали, что хотели! Эльнар им никогда не угрожал, на них не орал и ничем не притеснял. У них была веселая компания! А я тем более не могла или разрешить, или запретить – у меня не было никакого права голоса, к вашему сведению. Это мне запрещалось общаться с людьми, мне запрещалось звонить домой, детям! Эльнар отвозил и привозил меня к клиентам, на работу, когда училась в колледже, он приезжал на уроки и следил за мной! Я всегда чувствовала его присутствие! Он неожиданно и резко появлялся, независимо от того, где я была, так же неожиданно исчезал, не сказав не слова. Но дома меня ждал ад, если он видел меня говорящей с кем-то.