– А собака была? Рыжая дворняга, – спросил я у сегодняшнего следователя.
– Собака? А, та самая. Собака была. Это же она раскопала труп во дворе.
Оттого, что он подтвердил существование собаки, мне стало спокойнее.
– А что с ней стало? Теперь ни я, ни Ынхи за ней не присматриваем, осталась без хозяев…
– Какие хозяева? Вы жили один. Эй, не знаешь, что там стало с собакой?
Зашедший с документами молодой полицейский ответил:
– Слышал, местные посчитали, раз она осталась без хозяина, можно её съесть, но старейшина деревни напугал их, что случится что-нибудь нехорошее, если съесть собаку, которая испробовала человечину, так что её отпустили. К себе в дом её тоже никто не взял, так что станет бродягой.
По телевизору рассказывали про Ынхи:
«Коллеги не в силах скрыть скорби по убитой Ким Ынхи, посвятившей себя заботам о стариках, страдающих возрастной деменцией».
Ну, а все те разговоры, которые я вёл с Ынхи – что это было на самом деле? Я сам их придумал, всё это происходило только у меня в голове? Такого просто не может быть. Разве возможно, чтобы воображаемое казалось реальнее той реальности, в которой я сейчас нахожусь?
– Много скелетов обнаружили?
Следователь кивнул.
– Хочу попросить. Давным-давно я убил женщину, работавшую в местном Культурном центре, а также её мужа. Можно узнать, был ли у них ребёнок?
Следователь пообещал выяснить.
Похоже, полицейские больше не испытывают ко мне враждебности. Иногда я даже чувствую что-то вроде уважения с их стороны. Порой кажется, что они думают обо мне как о помощнике, содействующем раскрытию преступлений.
Следователь пришёл с ответом через несколько дней:
– У них была трёхлетняя дочь. Найдена убитой вместе с отцом. Удар тупым предметом.
Перелистывая бумаги, следователь усмехнулся:
– Интересное совпадение. Ту девочку тоже звали Ынхи.
Внезапно пришло в голову, что я потерпел поражение. Только в какой игре? Этого я не знаю. Есть лишь ощущение проигрыша.
Время летит. Идёт суд. Очень много людей. Меня перевозят туда-сюда. Везде толпы. Стали задавать вопросы о моём прошлом. Отвечать о прошлом у меня получается хорошо. Я безостановочно рассказываю о своих преступлениях, люди слушают и записывают. Рассказываю обо всём, кроме убийства отца.
Меня спрашивают, почему я так хорошо помню прошлое, но не помню о недавних событиях. Спрашивают, как такое возможно. Срок давности по старым преступлениям уже истёк, и поэтому я признаюсь, а за последнее убийство не хочу нести наказание, поэтому всё отрицаю, – так считают они и просят моего подтверждения.
Люди не понимают, что я отбываю наказание прямо сейчас. Что Небеса уже вынесли вердикт, определили мне кару, которую я заслужил. Погружаюсь в забвение.
Превращусь ли я в зомби, когда умру? Или нет, стал ли я уже зомби?
На встречу со мной пришёл какой-то человек. Представился журналистом. Сказал, что он пытается понять зло. Его заявление меня насмешило.
Я спросил:
– Зачем вам это нужно?
– Только зная, что такое зло, можно его избежать.
На это я сказал:
– Если бы мы знали, что такое зло, оно бы уже таковым не являлось. Просто молитесь. Молитесь, чтобы зло вас не коснулось.
По его лицу было видно, что он разочарован.
Я добавил:
– Зло – это не то, что кажется вам страшным. Время – вот настоящее зло. Никто не может его победить.
Нахожусь то ли в тюремной камере, то ли в больничной палате. Не могу определить – мне стало сложно различать вещи. Или же меня перемещают из одной в другую. Возможно, я провёл тут день или два, но также возможно, что сижу здесь вечность. Я не чувствую времени. Не могу сказать, первая сейчас половина дня или вторая. Теперешняя моя жизнь или следующая. То и дело заходят незнакомцы и называют какие-то имена. Эти имена не находят у меня никакого отклика. Не работает что-то, соединяющее названия вещей и эмоциональные реакции. Я заперт в крошечном уголке необъятной Вселенной. И никогда не смогу освободиться.
Несколько дней подряд в голове крутятся строчки. Преследуют меня, как прилипшая у реки стая мошек, не могу отделаться. Хайку одного приговорённого к смерти японского узника:
Оставшиеся песни
В следующей жизни услышу.
Эгей!
Сидевший передо мной молодой человек, которого я видел впервые, что-то мне говорил. У него были грубые черты лица, и из-за этого я немного боялся.
Он спросил:
– Симуляция болезни Альцгеймера оказалась напрасной? Хотели избежать наказания…
– Нет у меня никакой болезни. Просто забывчивым стал, – ответил я.
– Вы же раньше настаивали, что больны?
– Я? Не помню такого. Я не страдаю болезнью Альцгеймера. Немного устал всего лишь. Нет, на самом деле сильно устал.
Неодобрительно покачивая головой, он что-то записал на листе бумаги.
– Почему вы убили Ким Ынхи? Что было мотивом убийства?
– Я? Когда? Кого?
Он продолжал рассказывать непонятные мне вещи, и это утомляло всё сильнее, так что я не мог больше терпеть. Я склонил перед ним голову и стал умолять. Просил простить меня, если я сделал что-то дурное.
Трудно держать глаза открытыми. Не представляю, сколько сейчас времени, не могу даже определить, утро сейчас или вечер.
Я почти не понимаю, о чём говорят люди.
Запомнившиеся когда-то строчки из «Сутры Сердца» всплывают сейчас в памяти. Повторяю их снова и снова, не поднимаясь с кровати.
«Поэтому в пустотности нет цвета и формы, нет ощущений, нет представлений, нет сил и влияний прежних деяний, нет собственно сознания, нет зрения, слуха, обоняния, вкуса, осязания и мышления, нет цветов и форм, звуков, запахов, вкушаемого, осязаемого и дхармо-частиц, нет осознания зримого, как и нет осознания мыслимого.
Нет также неведения, как и нет искоренения неведения, нет старения и смерти, как нет и искоренения старения и смерти.
Нет также страдания, нет его причины, нет его прекращения и нет Пути.
Нет также истинного Знания, как нет ни соединения с ним, ни разъединения»[8].
Покачиваюсь, погружённый в тепловатую жидкость. Тихо и умиротворённо. Кто я? Где я нахожусь? Из ниоткуда дует едва ощутимый ветерок. Я плыву целую вечность. Сколько ни плыви, отсюда не выбраться. Мир, в котором нет ни звуков, ни движений, постепенно уменьшается. Уменьшается непрерывно и превращается в точку. Становится пылинкой во Вселенной. Нет, даже пылинка исчезает.
КОНЕЦ
Когда-то я думал, что писать рассказ, повесть или роман – то же самое, что создавать новый мир. Я находил забавным, как, повинуясь моей воле, может возникнуть, а потом рухнуть построенная мною реальность – так развлекается ребёнок, играя с конструктором «Лего». Но я был неправ. Написание книги больше похоже на путешествие в уже существующие, но ещё неизвестные земли, а писатель подобен странствующему Марко Поло.
Прежде всего нужно, чтобы тебя впустили, «открыли дверь». Оказавшись в неведомом мире, находиться там можно ровно столько, сколько тебе разрешат. Как только скажут, что время истекло, надо уходить, даже если хочется остаться подольше. А чтобы снова найти туда вход, придётся долго искать. Когда я понял всё это, работать стало намного легче.
У писателя на удивление мало свободы. Он попадает в зависимость от первого же сочинённого предложения, вынужден следовать за первым же придуманным персонажем. К концу книги автор связан по рукам и ногам: каждая следующая строчка произведения не должна противоречить тому, что написано раньше. Можно ли называть такого подневольного человека создателем?
«Мемуары убийцы» потребовали от меня неожиданно много усилий. Часто случалось, что в день я писал не больше одной-двух фраз. Это сильно меня угнетало, но в какой-то момент я подумал: с такой же скоростью пишет главный герой – старик, теряющий память. Я немного успокоился и решил продолжать не спеша. Ещё некоторое время я выдавливал из себя в день по строчке, как вдруг меня пронзила мысль: «Это моя книга. Её должен писать я. Никто другой не сможет этого сделать».
Возвращаясь к сравнению с путешествием, можно сказать, что я осознал следующее. Лишь я один побывал в том мире, о котором пишу; лишь меня одного туда впустили. Если бы не это озарение, книга, возможно, так никогда и не была бы закончена.
Много лет назад, не имея собственных средств к существованию, я жил у родителей и пытался что-нибудь сочинить. Я не сильно себя утруждал, засиживался до глубокой ночи и просыпался не раньше полудня. В отличие от меня, отец вставал с рассветом и за день успевал переделать множество дел. Я догадывался, что ему тяжело смотреть на вечный бардак на моём письменном столе, однако сам он ни разу меня не упрекнул. Однажды я проворчал: «Если бы кто-нибудь наводил порядок у меня на столе, я бы точно смог стать хорошим писателем». С тех пор отец каждое утро поднимался ко мне на второй этаж, складывал разбросанные бумаги, вытирал стол, выбрасывал окурки и даже мыл пепельницу.
Я признателен за помощь многим людям, однако эту книгу хочу посвятить отцу, который каждый день вытряхивал и мыл пепельницу для сына, мечтавшего о литературной карьере. Пока я работал за границей, отец тяжело заболел и до сих пор находится на лечении. Надеюсь, он выздоровеет, проживёт долгую жизнь и однажды сможет увидеть, как его сын стал хорошим писателем.
Июль 2013 года
Ким Ёнха