— Честно говоря, я себе даже не представляю, чем они занимаются в Клубе латерального мышления, — признался он.
Все нервно засмеялись.
— Я тоже! — воскликнул я, и в моем голосе прозвучали истеричные нотки.
— Его травили — дети и взрослые, — сказала Джина и взглянула на Пэта, и на мгновение мне показалось, что она сейчас велит ему сесть прямо. — И эта травля происходит уже довольно долгое время.
— Ему надо учиться не давать себя в обиду, — сказал я, и она повернулась ко мне.
— Ты думаешь, это ответ на все вопросы, — огрызнулась она. — А что, если кто-то не может сопротивляться травле, Гарри? Что, если этот кто-то слишком вежлив, или слишком робок, или слишком одинок? Что тогда?
— Не знаю, — ответил я. — Думаю, тогда тебя макают головой в унитаз.
Мистер Уайтхэд поднял руки, подобно консультанту по семейным отношениям, прося слова.
— Мы отрицательно относимся к случаям травли в Рамсей Мак, — сказал он.
Пэт фыркнул, горько улыбнувшись, и в первый раз за все время мне показалось, что директор сейчас кого-нибудь убьет.
— Вы исключены на неделю, молодой человек, — заявил он, сердито ткнув «Паркером» в моего сына. — Я уверен, что вы не нарочно ударили мистера Джонса и что в последующие четыре года вы будете хорошим и прилежным учеником. — Он покачал головой. — Не знаю, что происходит с тобой в этом году, Патрик. Но если ты не исправишь свое поведение, то у школы не останется другого выхода, как исключить тебя насовсем.
На лице Пэта появилась едва заметная улыбка. Он взглянул на мать.
— Мы думали о том, чтобы сменить школу, — сообщила директору Джина. — Мы с мужем давно не живем вместе.
Директор кивнул:
— Я так и подумал.
Неужели это так заметно? Я не верил, что ссорятся и язвят только разведенные пары. Я думал, что так делают все.
Мистер Уайтхэд покачал головой.
— Но это важный год для Патрика, — сказал он. — Экзаменационный год.
— Что же, значит, это произойдет после экзаменов, — ответила Джина. — Возможно.
— Я смотрю, вы все продумали, — проговорил я, переводя взгляд с бывшей жены на сына. — Когда мы начали думать о том, чтобы сменить школу? — Они не смотрели мне в глаза. — Потому что я не припомню такого разговора.
— Моему сыну трудно ездить в школу через весь город, — продолжила Джина, не обращая на меня внимания. — К тому же его здесь травят. А теперь еще и это исключение.
Она опустила глаза, а потом робко взглянула на директора. Ах, Джина. Она все еще умела очаровывать. Директор положил «паркер» на стол.
— Я надеюсь на ваше понимание, — негромко проговорила она.
— Что же, — ответил мистер Уайтхэд, — дайте мне знать о своем решении. Но я настоятельно рекомендую вам подождать до конца учебного года.
— Спасибо, — сладким голосом ответила Джина, словно ей сказали: «Давай, детка, делай все, что пожелаешь».
Но моя кровь кипела. Новая школа? Кто упоминал хоть словом о новой школе?
— Хулиганы есть на каждой спортплощадке, — сказал я, невосприимчивый к магии ресниц Джины. — На каждой спортплощадке в каждой школе страны. Всегда найдется кто-нибудь. — Я покачал головой. — Он не может просто сбежать. Ничего не выйдет.
— Хочешь, чтобы он со всеми дрался? — спросила она, словно я был психопатом. — Он не такой, как твой отец, Гарри. И знаешь что…
Проблема в общении с бывшими супругами состоит в том, что они точно знают, что ранит вас больше всего.
— Ты тоже не такой, — сказала она.
Пэт и директор отвернулись. Им явно было неуютно находиться в одном помещении с нами.
Мы задержались у школьных ворот, держа в руках ключи от машин, едва сдерживаясь, чтобы разойтись, не наговорив друг другу еще больше гадостей. Я дрожал от холода. Зима, похоже, не собиралась заканчиваться. Я посмотрел на Джину.
— В Сохо есть хорошие школы? — спросил я.
Она с неприязнью взглянула на меня:
— А здесь они есть?
— Рамсей Мак не такая плохая, — ответил я. — Держит уверенное первое место по пальбе и ножевой резне.
Ее губы сжались.
— Думаешь, смешно?
Я перевел дыхание. Может, предложить ей кофе? Или выпить пива и сыграть в дартс? Глупо даже думать об этом. Но я больше не хотел сражаться с Джиной. У меня была жена. Я мог сражаться дома с ней. Зачем мне расходовать энергию на эту чужую женщину? Но разумеется, я знал ответ на этот вопрос. Из-за мальчика. Без сына Джина и я счастливо жили бы на разных планетах.
— Мы вместе во всем этом, — сказал я и чуть было не дотронулся до ее руки.
К счастью, я вовремя опомнился.
— Вместе, — изумленно проговорила она. — Ну да — как два паука в банке.
Я оглянулся на школу, куда в этот непонятный день вернулся мой сын. Два урока математики и макание в унитаз? Оскорбительные записки и избиения за гаражами? Собирание рюкзака и начало исключения? Я отвернулся, пристыженный, спрашивая себя, когда я утратил силу защищать его.
— Я должна была сказать о переводе в другую школу, — проговорила Джина, слегка оттаяв. — Извини, Гарри, правда извини. Но здесь ему плохо.
«Ему здесь было хорошо до тех пор, пока ты не решила вторгнуться в нашу жизнь», — подумал я.
Но ничего не сказал, внезапно почувствовав себя опустошенным. Единственное, что осталось от нашей любви, — способность ссориться из-за чего угодно.
— Ты когда-нибудь думал о том, — спросила Джина, — на что была бы похожа наша жизнь, если бы мы остались вместе? — Она слегка улыбнулась, но я понятия не имел, что скрывается за этой улыбкой. — Ты не задумывался, что бы случилось, Гарри, если бы ты не трахал все, что движется, а я бы не ушла?
— Красиво сказано, — пробормотал я, сделав долгий выдох, а потом долгий вдох, вспомнив прошлое без проблем, несломанное и прочное прошлое, с маленьким белокурым мальчиком, сногсшибательной молодой матерью и гордым талантливым отцом, который любил их обоих и никогда не думал, что они убегут, когда он отвернется.
Я увидел все это, делая вдох и выдох, но это зрелище тут же ускользнуло от меня, словно попытка вспомнить сон, исчезнувший после пробуждения. Я не любил женщину, стоявшую сейчас передо мной. Я любил Сид. Я любил мою жену.
Я посмотрел в голубые глаза Джины. Они оставили меня равнодушным.
— Нет, — ответил я.
Я забыл о больницах. Об ожидании. О бесконечно отвратительном чае. О невероятном бюрократизме по отношению к смертельно больным. О том, как скучно находиться в комнате ожидания смерти. Кен и я сидели возле кабинета доктора. Он изучал «Рейсинг пост», а я читал книгу Мэтью Паркера «Монте-Кассино».
«Только реки крови, пролитые при Вердене и Пашендейле, или же наиболее жестокие битвы Второй мировой войны на Восточном фронте могут сравниться с Монте-Кассино. Величайшее наземное сражение Европы, Кассино стал наиболее горьким и кровавым боем западных союзников с немецким вермахтом среди всех фронтов Второй мировой войны. Что касается немцев, многие неудачно сравнивают его со Сталинградской битвой».
— Я, пожалуй, поставлю на Лаки Сью в Хейдок-паркс, два к тридцати, — сказал Кен скорее самому себе, чем мне.
— Папа, — раздался женский голос.
Мы подняли глаза и увидели, что по коридору торопливо идут Трейси и Иэн. Им пришлось прижаться к стене, чтобы пропустить мужчину, везущего на специальной тележке пробы крови в дребезжащих бутылочках, но они не переставали улыбаться отцу.
— Прости, мы опоздали, — сказала Трейси. — Пробки.
— Хангер-лейн просто кошмар, — добавил Иэн. — Людей — как сельдей в бочке.
Кен хмыкнул и вернулся к своей «Рейсинг пост».
— Вы немногое пропустили, — сказал он.
Я отправился за чаем для нас четверых. Когда я вернулся, они все еще ждали доктора. Трейси рассказывала о каком-то гомеопатическом шарлатанском снадобье, о котором только что прочитала, а Кен, закатив от скуки глаза, смотрел в одну точку ей за плечо. Иэн нервно улыбался, пытаясь смягчить ситуацию.
— Очень горячий, — предупредил я, расставляя белые пластиковые чашки. — Подождите пять минут.
Но Трейси продолжала увлеченно щебетать о волшебном средстве против рака. Она сделала большой глоток огненного чая и подскочила, как от испуга.
— Я ведь сказал, что надо немного подождать, — попенял я.
Она повернулась ко мне.
— Простите, напомните мне, — поинтересовалась она, — что вы здесь делаете?
— Трейси, — проговорил ее брат, ручаюсь, не в первый раз.
Я взял свою горячую дымящуюся чашку и спокойно ответил:
— Я привез сюда вашего папу.
— И не только, — хихикнул Кен. Он свернул «Рейсинг пост» и посмотрел на меня. — Он ищет своего отца.
Я ничего не ответил. Я держал книгу и чай. Он был еще слишком горячий, чтобы его пить. Но я все равно поднес чашку к губам, чтобы сделать хоть что-нибудь.
— Он ищет своего отца, но здесь его не найдет, — продолжал Кен.
Он выразительно мотнул головой.
— Он умер, твой папа, — сообщил он мне. — Здесь только я и моя опухоль.
Внезапно он оживился:
— Звучит совсем как песня.
И начал напевать на мотив песенки «Я и моя тень»:
— Я… и моя опухоль… бредем по авеню.
Трейси закрыла лицо руками.
— Папа, — проговорила она. — Пожалуйста. Не надо.
Кен улыбнулся:
— Можно говорить что хочешь, когда тебе копают могилу.
Он раздраженно махнул рукой.
— Ну, началось, — проворчал он. — Опять слезы. Ниагарский водопад.
Иэн заплакал. Он причитал, по его большому круглому лицу текли огромные слезы. Я сглотнул ком в горле. Отвернулся. Потом взглянул на Кена.
— Твой отец умер, — повторил старик. — Понимаешь?
— Понимаю, — ответил я и выпил чай одним глотком.
Медсестра высунула голову из-за двери и возвестила:
— Мистер Гримвуд!
Кен поднялся, поправил галстук и одернул пиджак.
— Я здесь, мисс, — ответил он.
Я смотрел, как Гримвуды исчезают за дверью врачебного кабинета. Кен повернулся и поманил меня, чтобы я тоже вошел вместе с ними.