[17], переевший стероидов. Я мечтал, чтобы минуты проходили поскорее.
Потом я увидел Пегги и ее подружку. Слишком короткие юбки, слишком высокие каблуки. Смеются, радуются, и это хорошо. Но вместе с компанией парней, и это плохо. Один из парней трепался без умолку, пытаясь их в чем-то убедить — покататься, устроить вечеринку. Давая понять, что ночь только начинается.
Я узнал его.
Большое тело — слишком большое для его возраста — и щетина на лице, как черное облако. Уильям Флай говорил, а Прыщавый и остальные держались в сторонке, с застывшими ухмылками на уродливых рожах, довольствуясь тем, что взрослый парень сам ведет беседу. И он продолжал говорить. Пегги повернулась посмотреть на него, со смехом откинув голову.
Она была хорошая, здравомыслящая девочка. В школе вокруг нее все время вертелись мальчики. Но не такие. Она покачала головой, ее улыбка погасла, и она отвернулась.
Уильям Флай потянулся и схватил ее за запястье.
Я выскочил из машины и окликнул ее. Я шагнул вперед и чуть не попал под передние колеса грузовика. Водитель нажал на гудок, и пока это происходило, Пегги с подружкой подбежали ко мне через дорогу.
Компания смотрела, как они уходят, усмехаясь и отпуская идиотские шутки.
— Спасибо, что приехал, Гарри, — сказала Пегги и взглянула на часы. — Мы ведь не опоздали?
Я посадил их в машину и нажал кнопку, блокирующую замки. Двух девчонок, одетых как женщины. Дочь посмотрела на мое лицо в зеркало заднего обзора.
— Что случилось? — спросила она.
— Ничего, — ответил я. — Пристегните ремни.
— Посмотри на мой домик, папа, — сказала Джони.
Я опустился на четвереньки и заглянул в огромную картонную коробку из-под холодильника. Джони посадила вдоль стен мягкие игрушки и кукол. В свои семь лет она была уже довольно большой девочкой для таких игр и чувствовала это. Над ней довлела необходимость взрослеть, и это заставляло ее скучать по прежним временам. Ей хотелось быть маленькой девочкой. Она тосковала по простым удовольствиям вроде игр с Кеном и Барби.
— Можешь зайти в гости, если хочешь, — пригласила она, пересаживая кукол Братц и обезьянку из Лондонского зоопарка.
Я влез в коробку, и Джони пришлось повернуться на бок, чтобы я поместился. Коробка была размером с телефонную будку. Хохоча, мы выглянули наружу. Сид вошла в комнату и уставилась на нас.
— Очень занят? — спросила она.
На ней было пальто. Она собиралась уходить. Это было первое, что я понял.
— Я просто сделал чашку кофе, — ответил я. — А потом собирался вернуться к работе.
Я выбрался из коробки. Новый холодильник самодовольно гудел. Сид открыла дверцу и достала бутылку воды.
— С утра до ночи смотреть старые сезоны «Билла»? — уточнила она. — Чудесная работа, ничего не скажешь.
— Это не «Билл», — ответил я. — Это «Мусора: Нечестный полицейский». Ты знаешь этот сериал. Я думал, ты им увлекаешься. А я только…
— Да, — прервала она меня. — Я знаю.
Золотистый свет падал на нее из холодильника. Она закрыла дверцу, и свет исчез.
— Пегги присмотрит за Джони, так что не давай ей отвлекать тебя.
— Папа просто зашел в гости, — сказала Джони.
Сид наклонилась и поцеловала ее в макушку.
— Мы не оставим эту коробку в доме навсегда, — сказала она и выпрямилась, когда в комнате появилась Пегги.
Пегги закружилась, словно в медленном бальном танце, и склонилась перед коробкой.
— Хочешь зайти в гости? — спросила Джони.
— С удовольствием, милая, — засмеялась Пегги и влезла в коробку.
Входная дверь тихонько закрылась за Сид, и я какое-то время смотрел в ту сторону. Потом вошел в кухню и взял в руки чайник, не слыша, как играют мои дочери, и не обращая внимания на гул холодильника. Мои мысли были далеко, честно говоря, на холмах Северного Лондона. Я вышел в прихожую и снова уставился на дверь.
Я сочувствовал Сид. На самом деле. Ей было нелегко. Она не могла проделывать это с легкостью.
И я не мог обвинять ее. Правда.
Если не обращать внимания на тот факт, что она вырвала мое сердце и разбила его на миллионы крошечных осколков, я даже понимал ее.
Потому что разве это измена, если вы сыты кем-то по горло?
Я стоял напротив дома на Белсайз-парк.
Меня не волновало, смотрят ли на меня соседи как на вора, изучающего место будущего преступления. Какая разница, видно ли меня из его квартиры. Меня не заботила вся эта ерунда. Я хотел вытащить на свет все грязное белье, неважно, насколько уродливым оно было. У меня болело сердце оттого, что так много оставалось несказанным, невидимым, неизвестным.
Пошел дождь, а я продолжал стоять. Стало темнеть, а я стоял. В конце концов, спустя целую вечность, дверь открылась. На этот раз они были втроем. Сид, Джим и женщина, которую я сначала не узнал. Потому что в последний раз я видел ее много лет назад, сидящей на заднем сиденье мотоцикла в день ее свадьбы.
Либерти в одежде медсестры.
Такой комплект можно купить в Интернете, машинально отметил я. Форма медсестры — сексуальная одежда для извращенцев. Откуда мы знаем, что она и вправду медсестра? Только с ее собственных слов.
Они все втроем обнялись. Склонив головы, прижавшись друг к другу.
Втроем?
Что за чертовщина творится на этой Белсайз-парк?
Я шагнул вперед и осознал, что промок до костей. Они смотрели, как я перехожу улицу. Потом до меня дошло, что Джим плачет. И Либерти. Только у моей жены были сухие глаза, и она смотрела на меня с непонятным выражением.
Словно во сне, я проделал несколько шагов до их двери, и Джим обнял меня одной рукой, вовлекая в их коллективное объятие.
— Гарри, — сдавленно проговорил он. — Сид такая молодец. С той самой минуты, как мы об этом узнали. Она бывала здесь из-за меня. Мы все думали, как сказать Пегги. Она ничего не знает. Она собирается…
Он покачал головой, не договорив, совершенно подавленный.
— Она справится, — сказала Сид. — Пегги сильная и умная.
Я видел, что она с огромным трудом заставляет себя сдерживать слезы.
— Я скажу ей. Все будет хорошо. Все будет хорошо.
Я сделал полшага назад, высвободившись из коллективного объятия. Все трое продолжали обнимать друг друга, но ко мне это уже не имело никакого отношения.
Я посмотрел на Либерти, ничего не понимая. Когда она успела стать милой дамой средних лет, как они могут смотреть на меня с такой великолепной невинностью, как утекает время, которого мы даже не замечаем?
— У Джима болезнь Паркинсона, — ровным голосом сказала Сид. — Диагноз поставили… — Она взглянула на бывшего мужа, ожидая подтверждения. — Месяц назад?
Потом перевела взгляд на меня.
— Болезнь Паркинсона, — бессмысленно повторил я, делая еще полшага назад, так что чуть не упал с лестницы.
Это было бы совсем некстати. Сид ухватила меня за руку, не дав упасть.
— Я, правда, не знаю… — начал я.
Джим уставился на свои руки.
— Это нервная система, — стал объяснять он. — Затрагивается головной и спинной мозг. Никто не знает, как это будет прогрессировать. Подвижность, речь…
Либерти опустила голову.
Сид сгребла его за воротник и встряхнула.
— Совершенно верно — никто не знает, как это будет прогрессировать, — сказала она. — Даже врачи. Поэтому прекрати воображать самое плохое, ладно?
Джим посмотрел на меня.
— Это работа, Гарри, — понимаешь? Мысль о том, что мне придется перестать работать. — Его голос дрогнул. — Понимаешь?
Я понимал.
И когда мы с Сид ушли, я обнял ее одной рукой, и она не оттолкнула меня, но и не поощрила продолжать обнимать ее. Она просто продолжала идти. Моя рука упала. Оно выглядело довольно натурально, это падение.
— Бедный Джим, — проговорил я. — Я думал…
Она покачала головой.
— Я точно знаю, о чем ты думал, — спокойно ответила она. — Ты думал, что я прихожу сюда, чтобы заниматься с ним сексом.
— Нет, — возразил я. — Нет, нет, нет.
— О, да, да, да, — ответила она. — Мой бывший муж! Я даже не представляю, как в голову может прийти подобная мысль. Как ты можешь подумать такое обо мне. А как же Либерти? Что бы она делала, если бы это происходило? Снимала на видео? Присоединялась бы? Потому что одета в форму медсестры?
Что ж.
Такая мысль приходила мне в голову.
— Почему ты не рассказала мне? — спросил я. — До меня это не доходит, Сид. Просто скажи мне. Кто мы? Муж и жена? Или соседи по квартире?
Она горько рассмеялась.
— Я не рассказала, потому что знаю, сколько у тебя проблем, — ответила она. — Потому что знаю, как трудно тебе сейчас приходится. Потому что я думала, что смогу с этим справиться. Я не хотела тебя беспокоить. Я думала, что поступаю правильно.
И я остро ощутил, как люблю ее. Ее всю. Я никогда не любил ее больше, чем в эту минуту.
Я любил тоненький белый шрам прямо над бровью, напоминание о том, как в детстве попал ей по лицу бейсбольной битой, тайна, спрятанная под черной вуалью ее волос. Я любил ее широко расставленные карие глаза, ее благопристойность и ее храбрость. Я любил сам факт того, что она хранит в своем сердце память о любви даже после ухода этой любви. И я любил то, что она не трахалась с другим мужчиной. Мне хотелось громко засмеяться. Я и вправду сделал это или просто улыбнулся? Не знаю. Но что бы я ни сделал, это определенно было ошибкой.
Она остановилась и пристально взглянула на меня.
— Ты ведешь себя так, словно это хорошая новость, Гарри, — проговорила она. — Отцу моего ребенка поставили страшный диагноз, а ты ведешь себя так, словно выиграл в лотерею.
— Нет, — ответил я. Она продолжала идти, но я остановил ее и схватил за руки, желая, чтобы она поняла. — Я просто… я тебя люблю, вот и все.
— Счастливый, — сказала она. — Никаких сомнений. Посмотри на себя. Как ты можешь радоваться?
Моя жена смотрела на меня как на незнакомца.