— Дело не в том, чтобы победить, — сказал Кен.
— Не рассказывай мне сказки, — ответил я. — Что, главное не победа, а участие?
— Нет, — проговорил старик. — Главное — постоять за себя.
Он застегнул молнию на рюкзаке.
— Быть мужчиной. Главное — быть мужчиной.
Мне захотелось расхохотаться ему в лицо. Потому что я частенько в своей жизни слышал подобное дерьмо. «Будь уверен в себе». «Будь твердым». «Будь мужчиной, мальчик». И вот теперь мы испытали философию моего отца на себе, потерпев поражение во дворе фабрики фейерверков.
— Поехали домой, — попросил Пэт.
Сид встала, когда услышала нас.
Мы были в ванной. Пэт сидел на краю ванны, а я занимался кровоточащей ранкой под его заплывшим глазом. Порез был глубоким и четким.
Сид встала в дверях, застегивая халат и невозмутимо глядя на лицо Пэта.
— Давай я, — сказала она, и я уступил ей место.
Она ничего не говорила, пока смывала кровь. Сначала она удалила запекшиеся сгустки, а потом промокнула порез обеззараживающим раствором.
Из холла послышался плач.
Джони снова что-то приснилось.
— Я схожу к ней, — сказал я и, прежде чем Сид успела ответить, отправился в спальню Джони.
Она сидела в постели и терла глазки. Я присел на кровать и обнял ее.
— Астероид, — всхлипнула она. — Астероид хочет уничтожить нашу планету.
Ее тельце было почти горячим. Я коснулся ее лба, проверяя, нет ли температуры.
— Нет, все в порядке, — сказал я. — Астероид не уничтожит планету.
Она внезапно разъярилась.
— От астероида вымерли динозавры, — запальчиво сказала моя дочь. — Они были властелинами Земли сто шестьдесят миллионов… — Джони остановилась, чтобы сдержать рыдание, — лет. И вымерли. Исчезли. За семь дней. Их уничтожил гигантский астероид.
Она немного успокоилась. Я погладил ее по спинке, поцеловал в макушку. Она снова легла, натянув одеяло.
— Это ведь динозавры, — сказал я. — А вовсе не мы, Джони.
— Но ведь существует промежуток, — сказала она, почти засыпая. — Промежуток между астероидами, падающими на Землю.
— Промежуток? — непонимающе переспросил я.
— Каждые сто миллионов лет, — стала объяснять она, зевая и погружаясь в сон. — Огромный… астероид… падает на Землю… каждые сто миллионов… лет…
Я погладил ее по голове, и она зарылась в подушку.
— Динозавры… шестьдесят пять миллионов лет назад… поэтому…
Она зевнула.
Я закончил за нее подсчеты, поглаживая ее по волосам.
— Поэтому следующий астероид надо ждать через тридцать пять миллионов лет, — сказал я. — Солнышко, давай поговорим об этом утром.
Убедившись, что она уснула, я вернулся в ванную. Глаз Пэта почти закрылся, но все же теперь, когда Сид смыла засохшую кровь, мой сын выглядел немного лучше. Вернее, это она постаралась, чтобы он выглядел получше. Как будто он теперь в безопасности.
— Все в порядке? — спросила она.
— Все в порядке, — ответил он.
Когда она закончила, пол ванной оказался устлан белыми полотенцами, покрытыми странными рыже-коричневыми пятнами. Затем она заставила его открыть рот и проверила зубы.
Потом улыбнулась. Заговорщической улыбкой, словно между ними была какая-то тайна.
— Будешь жить, — сказала она.
Но все равно велела ему пойти к холодильнику, достать пакет замороженного горошка, приложить его к глазу и держать столько, сколько сможет вытерпеть.
— Хорошо, — ответил Пэт. — Спасибо, Сид.
Он вышел.
— Бедный мальчик, — сказала она. — Что ты с ним делал?
Я потянулся к ней, когда она протискивалась мимо меня. Я окликнул ее, негромко, потому что не хотел разбудить Джони, но она не остановилась. Я смотрел, как она входит в темную спальню.
— Извини, Гарри, — сказала она. — Я сегодня слишком устала.
Через минуту я последовал за ней. Разделся и скользнул под одеяло, стараясь не касаться ее. Нас разделяли пара дюймов и несколько светлых лет. Я долго лежал без сна, не включая лампу.
Должно быть, в какой-то момент я все же заснул, потому что проснулся от шума, какой всегда сопровождает отъезд.
Грохот волочащихся по ступенькам сумок, тарахтение дизельного мотора такси и возбужденная болтовня Джони, решающей, какие книжки ей взять.
Я встал с постели и подошел к окну. Сид следила, как водитель запихивает чемодан в багажник. Я спустился и увидел, что Джони стоит на коленях возле другого чемодана и засовывает в розовый рюкзачок потрепанную книжку Жаклин Вильсон «Вечеринка с ночевкой».
— Мы уезжаем на каникулы, — сказала дочь, глядя на меня сияющими глазами. — Хотим немножко отдохнуть.
Сид вошла и взглянула на меня.
— Пегги побудет у отца, — сказала она. — Я думаю, так будет лучше для нас обоих.
Я покачал головой и протянул руки.
— Надеюсь, с Пэтом все в порядке, — сказала она. — Порез — это хуже всего, но он скоро заживет.
Она потянулась за чемоданом, но я перехватил его. Не потому, что хотел помочь, а потому, что хотел остановить ее.
— Куда вы собрались? — поинтересовался я.
— И, надеюсь, твой друг не мучается слишком сильно, — продолжила она, не ответив на вопрос. — Тот старый джентльмен.
— Он не мой друг, — ответил я. — Он друг моего отца.
— Я думала, он и твой друг тоже, — сказала Сид.
Я покачал головой:
— Когда вы вернетесь?
— Не знаю. Мне просто надо перевести дух. Понять, на каком я свете. Ты когда-нибудь чувствовал что-то подобное, Гарри? Я все время это чувствую.
Она снова потянулась за чемоданом, но я отодвинул его в сторону. Наша дочь стояла в дверях, глядя на такси. Мы видели розовый рюкзачок у нее на спине.
— Не разлюби меня, — попросил я мою жену.
— Я постараюсь, — ответила она. — Хотя в последнее время мне это дается все труднее.
Я кивнул. И когда она потянулась за чемоданом в третий раз, я отдал его. Потом приподнял дочь и поцеловал ее, хотя она вывернулась из моих рук, потому что целоваться неприлично. Я поставил ее на землю, и она, смеясь, побежала к такси. И я почувствовал — если ее потеряю, это станет концом моей жизни.
Я вышел их проводить и велел дочери беречь пальцы, когда закрывал за ними дверцу машины. Я смотрел, как они уезжают. Огоньки стоп-сигналов дважды моргнули красным, когда они доехали до угла. Потом они исчезли из виду.
Я посмотрел на небо в поисках астероида, а потом вернулся в дом, тихонько закрыв за собой дверь, потому что мой сын все еще спал наверху. Сегодня ему не надо было идти в школу.
Ему вообще больше не надо было ходить в школу.
23
Мы остановились наверху каменной лестницы. Перед нами распростерся стадион.
Огромное зеленое пространство, словно тайный сад в сердце города. Беговые дорожки, посыпанные влажным песком. Шесть открытых загонов, ожидающих добычу. Старики в кепках и молодые парни в кроссовках. Все курят, кашляют, изучают бланки, разглядывают борзых, которых выгуливают дрессировщики.
Пэт затянулся и сощурил глаза.
Он был одет в школьную форму, но она походила на трофей, добытый пиратом у какого-нибудь гардемарина. На пиджаке школы Рамсей Макдоналд не хватало пуговиц, а оставшиеся висели на одной ниточке. Форменный галстук небрежно заправлен под рубашку, как у Дэвида Найвена. Две верхние пуговицы белой рубашки расстегнуты. Прогулы стали его образом жизни. Я знал, что он не вернется.
— Однажды ты бросишь, — проговорил я, глядя на него с сигаретой. — Бросишь курить. Это не может продолжаться всегда.
Он кивнул, глубоко затянувшись.
— Когда мне будет тридцать, — сказал он.
Я был на сто процентов уверен — он искренне верит, что ему никогда не будет тридцать, даже через миллион лет.
— Не волнуйся. Я хочу жить.
Потом его лицо просветлело.
— Вот они! — воскликнул он.
Старики сидели недалеко от финишного столба. Когда мы подошли, они подняли на нас свои древние лица. Кен — от «Рейсинг пост», Синг Рана — от программки.
— Соскучились по старому месту, — сказал Кен, и мы все посмотрели на неясные отпечатки собачьих следов. — Покер онлайн. Интернет-букмекеры. Казино в сети. Это большая нагрузка для старых яиц.
Дело в том, что этот стадион собирались сносить. Сегодня здесь были последние бега, но даже бесплатный вход привлек не много игроков. Только человека средних лет, которому не надо было ходить на работу, и стариков, которым больше некуда было пойти. И мальчика, который должен был быть в школе.
Они стояли под первым летним солнцем и смотрели на собак.
— Вон тот, — сказал Кен, вынимая жестянку «Олд Холборн». — Номер шесть. Он чует кровь.
Мы смотрели на приближающихся борзых, гладких, как пантеры. Собака с черно-белыми полосками и красным номером шесть нюхала воздух, ее черные глаза горели. Она была светло-коричневого окраса, цвета песка на пляже в конце дня.
Кен кашлянул, сворачивая самокрутку.
— Не говори мне, что эту шавку тренировали на жестяных зайцах, — сказал он Сингу Рана, который только пожал плечами. — Погляди на нее, — настаивал Кен. — Она видывала больше живых зайцев, чем ты — алу-чоп, дорогуша.
Кен посмотрел на Пэта.
— Он уже угадал пару победителей, этот везунчик.
Потом снова повернулся к другу:
— Когда только закончится твоя полоса везения?
Синг Рана не поднял глаз от «Рейсинг пост».
— Это не полоса везения, — проговорил он. — Это эра.
Кен лизнул край «Ризла» своей самокрутки, и в этот момент собаки промчались мимо нас, направляясь к загонам.
— Единственный Парень, — вздохнул он, и мне понадобилась пара мгновений, чтобы понять, что он говорит про шестой номер.
Пэт изучал бланк.
— У Единственного Парня мало шансов, — задумчиво сказал он. — Каждый раз проигрывает в тринадцатом забеге.
Он взглянул на красные номера, мелькающие на табло соревнований:
— Почти все ставят на Энергичного Дружище.
— Но Единственный Парень чует кровь, — продолжал настаивать Кен.
Он сделал глубокую затяжку, и у него начался приступ кашля. Когда приступ закончился, Кен прищурился на нас из-под очков. На его глазах от натуга выступили слезы.