сятками тысяч боевых колесниц, принесет народу такую же радость, какую испытает повешенный вниз головой при его освобождении. Поэтому выполнение хотя бы наполовину того дела, которому служили люди из древних времен, непременно завершится двойным успехом. Это тем более справедливо для настоящего времени».
3.2. Обращаясь к Мэн-цзы, Гун-Сунь Чоу спросил:
– Учитель, если б вам дали звание высшего сановника-цин или советника правителя «сян» и предоставили полную возможность осуществлять ваш путь управления во владении Ци, и пусть бы предводитель владетельных князей-ба и сам правитель-ван не возражали против этого, в этом случае ваше сердце дрогнуло бы или нет?
Мэн-цзы ответил:
– Нет! У меня с сорока лет сердце не содрогается.
Тот сказал:
– Если это так, то вы, учитель, далеко превосходите храбреца Мэн-Бэня.
Мэн-цзы ответил:
– Это же не трудно! Ведь и мудрец Гао-цзы раньше меня перестал содрогаться сердцем.
Гун-Сунь Чоу спросил:
– Имеется ли путь к тому, чтобы перестать содрогаться сердцем?
Мэн-цзы ответил:
«Имеется! Мужественный Бэй-Гун Ю, когда воспитывал в себе храбрость, не уклонялся от уколов в свое тело, не отводил взора от направленного в него острия. Причем его не оставляла мысль, что дрогни он хоть на волосок, значит, посрамит себя в глазах людей, будто его секут на базаре. Он ни от кого не принимал оскорблений: ни от презренных торгашей в просторных одеждах из грубого сукна, ни от владетелей сотни сотен боевых колесниц. Для него было безразлично, заколоть ли владетеля сотни сотен боевых колесниц или мужчину в грубой одежде. Для него не существовало строгих владетельных князей-чжухоу. На их злые окрики он обязательно отвечал такими же. Другой храбрец, Мэн Ши-Шэ, воспитывая храбрость, внушал себе: „Рассматривай неуспех свой как победу. Кто взвешивает силы врага и тогда только наступает, кто обдумывает победу и тогда только вступает в сражение, тот, значит, страшится мощи тройного войска врага. Разве я, Шэ, могу быть всегда уверенным в обязательной своей победе? Я могу добиться лишь того, чтобы не иметь страха, и только!"
Так как тебе ведь еще неизвестно, кто из этих двух храбрых мужей был рассудительнее, умнее в храбрости, сравни Мэн Ши-Шэ с Цзэн-цзы, а Бэй-Гун Ю с Цзы-Ся. Окажется, что самообладание все же было у Мэн Ши-Шэ.
Когда-то в прошлом Цзэн-цзы говорил своему ученику Цзы-Сяну: „Любишь ли ты храбрость? Мне вот довелось как-то слушать о великой храбрости от моего учителя Кун-цзы. Он говорил: «Как мне не быть в тревоге, когда, обратившись к самому себе, я нахожу, что был не прав, хотя бы и перед торгашом в просторной грубой одежде? Когда же, обратившись к самому себе, я нахожу, что прав во всем, то пойду против всех, хотя бы их было тысяча и даже десять тысяч человек!»"
И опять же, присутствие духа, которым владел Мэн Ши-Шэ, оказывается, не идет ни в какое сравнение с самообладанием Цзэн-цзы».
Гун-Сунь Чоу вновь спросил:
– Разрешите мне узнать, какова же невозмутимость сердца у вас, учитель, и какова у Гао-цзы? Осмелюсь спросить вас об этом!
Мэн-цзы ответил:
«Гао-цзы говорит: „Не ищи в своем сердце того, что не удается выразить в слове; не ищи в своем духе того, что не удается обрести в сердце".
С тем, чтобы не искать в своем духе того, что не удается обрести в сердце, можно согласиться, но с тем, чтобы не искать в сердце того, что не удается выразить в слове, согласиться нельзя. Ведь предводителем духа является воля, а дух – наполнитель тела. В нем (теле. – В. К.) воля является ведущей, а дух – второстепенным. Потому-то я и говорю: „Поддерживая волю свою, не возмущай духа своего!"»
Гун-Сунь Чоу, не поняв, спросил:
– Как же так? То вы говорите: «В нем (теле. – В. К.) воля является ведущей, а дух – второстепенным», то опять-таки говорите: «Поддерживая волю, не возмущай духа своего».
Мэн-цзы ответил:
– Когда воля сосредоточена в чем-то едином, она движет дух, а когда дух сосредоточен в чем-то едином, то он движет волю. Представь себе сейчас спотыкающегося или бегущего. Это – проявление духа. Тем не менее он оказывает обратное воздействие на сердце того, кто спотыкается или бежит.
Гун-Сунь Чоу спросил:
– Осмелюсь спросить, учитель, в чем же ваше преимущество? Мэн-цзы ответил:
– Я умею воспитывать мой беспредельный дух тем, что знаю слово.
Гун-Сунь Чоу спросил:
– Осмелюсь спросить, что вы называете беспредельным духом?
Мэн-цзы ответил:
«Это такой дух, благодаря которому достигают величия и твердости. Все пространство между небом и землей заполнит этот дух, только если воспитывать его в прямоте и не причинять ему вреда.
Это такой дух, благодаря которому достойно сочетаются справедливость и путь к познанию истины. Без этого духа тело испытывает изнурение.
Рождается же этот дух именно от накопления справедливости в делах, а не от захвата его наскоком при внезапном проявлении справедливости[25].
Поэтому я и говорю: Гао-цзы так и не понял, что такое справедливость, вследствие чего считает ее внешним проявлением духа.
При необходимости иметь дело со справедливостью не будь настороже, но не забывай в сердце о ней, не тщись сам способствовать ее росту[26]. Не уподобляйся в этом некоему уроженцу владения Сун.
Среди жителей владения Сун был такой, который возымел печаль по поводу того, что его всходы на поле не растут. Он начал подтягивать их руками из земли. Вернувшись домой сам не свой от таких усилий, он сказал своим домашним людям: „Ну и намаялся же я сегодня! Я помогал всходам расти!" Сын его побежал в поле разглядывать ростки, а они все завяли.
В Поднебесной мало таких, которые не помогали бы всходам расти. Но пользы всходам не только не приносят, а губят их, как те, кто не пропалывает их, полагая, что в этом нет пользы, и оставляет их на произвол судьбы, так и те, кто подтягивает руками ростки из земли, якобы помогая этим их росту».
Тогда Гун-Сунь Чоу спросил:
– А что значит «знать слово» (риторику. – В. К.)?
Мэн-цзы ответил:
– Это – знать, что скрыто в уклончивых речах, какая ловушка кроется в развязных речах, какой разлад вносят извращенные речи и чего доискиваться зо вкрадчивых речах. Произносящие такие речи вынашивают их в своих сердцах и причиняют вред своему же управлению. Произнося их в своем управлении, они причиняют ими вред своим же делам. Премудрый Кун-цзы, безусловно, согласился бы с моими словами, если бы вновь восстал из гроба.
Гун-Сунь Чоу задал затем такой вопрос:
– Цзай Во и Цзы-Гун умели произносить убеждающие речи, Жань Ню, Минь-цзы и Янь Юань умели прекрасно говорить о добродетельных делах, Кун-цзы совмещал в себе то и другое, но говорил: «Что касается произнесения речей и отдачи распоряжений, в этом я неспособен» (13). Если это так, то выходит, что вы, учитель, уже премудры, не так ли?
Мэн-цзы воскликнул:
– Ой! Что же ты говоришь такое? Когда-то в прошлом Цзы-Гун спросил у Кун-цзы: «Учитель, вы премудры?» Кун-цзы на это ответил так: «Что касается премудрости, то я неспособен к ней, но я учусь без пресыщения и обучаю без устали». Тогда Цзы-Гун сказал: «Учиться без пресыщения – это разумно, обучать (всех. – В. К.) без устали – это нелицеприятно. Раз вы нелицеприятны и к тому же разумны, учитель, значит, вы уже премудры!»
Ведь вот и сам Кун-цзы премудрым себя не признавал. Что же ты говоришь такое?!
Гун-Сунь Чоу, продолжая допытываться, спросил:
– Я слышал, что в старину считали, будто Цзы-Ся, Цзы-Ю и Цзы-Чжан обладали одной частью телесных свойств Премудрого человека (Кун-цзы. – В. К.), а Жань Ню, Минь-цзы и Янь Юань обладали всеми этими свойствами, но в уменьшении. Осмелюсь спросить, какое же место вы занимали бы среди них?
Мэн-цзы ответил:
– Оставим это пока! Гун-Сунь Чоу далее спросил:
– Каковы же были Бо-И и И Инь?
Мэн-цзы ответил:
– Их пути не совпадают с моим. Бо-И был таков: не своему государю он не служил, не своим народом он не распоряжался, при благоустройстве во владении продвигался вперед по службе и отступал назад при смутах в нем; И Инь же рассуждал так: кому служить, как не государю, какой бы он ни был? Кем распоряжаться, как не народом, каков бы он ни был? Продвигаюсь вперед по службе как при благоустройстве во владении, так и при смуте в нем.
А Кун-цзы учил так: «Можно служить – так служи, а можно прекратить службу – так прекрати. Можно откладывать решение надолго – так откладывай, а можно решить скорей – так решай скорей!»
Все они были древние мудрецы. Я же еще не в состоянии поступать таким же образом, но что мне хочется – это подражать во всем Кун-цзы.
Гун-Сунь Чоу спросил:
– Только ли этим отличались Бо-И и И Инь от Кун-цзы? Мэн-цзы ответил:
– Нет! Но из мудрецов, появившихся на свет с начала зарождения народа, не было еще такого, каким был Кун-цзы.
Гун-Сунь Чоу спросил еще:
– В таком случае есть ли какое-либо сходство между мудрецами?
Мэн-цзы ответил:
– Есть! Будь у них сто ли земли, и, управляя ею как правители, они были бы в состоянии обладать Поднебесной путем проведения всего лишь утренних дворцовых приемов владетельных князей-чжухоу, но никто из них не совершил бы ни единой несправедливости, не казнил бы ни одного невиновного для того, чтобы добыть этим Поднебесную. В этом отношении все они совершенно сходны.
Гун-Сунь Чоу спросил:
– Осмелюсь спросить, в чем же все-таки они отличались друг от друга?
Мэн-цзы ответил:
«Цзай Во, Цзы-Гун и Ю Жо были достаточно разумны, чтобы познать Премудрого Кун-цзы, но они не доходили до того, чтобы впадать в подробности, похваляясь своими познаниями Кун-цзы.
Цзай Во говорил про него так: „Учитель Кун-цзы в моих глазах гораздо умнее Яо и Шуня".
Цзы-Гун говорил: „По его (Кун-цзы. – В. К.)