[38]совет: лучше сразу согласись с ними по-хорошему. Еще несколькими месяцами раньше он должен был признать свои ошибки[39]. И как то, что нынче на всем белом свете холамоед Пейсах[40], так я уверен в том, что дело бы не дошло до Адринополя[41], хоть каждое из четырех славянских государств и хвалилось, что ему первому там праздновать: болгарин хвалился, серб хвалился, грек хвалился и даже нищий из Монтенегры[42] подал голос. Просто чудо, что «важные персоны»[43] вовремя вмешались и ясно заявили этому хвату из Монтенегры[44], чтобы он перестал ловить журавля в небе и отступил от Скеторья немедленно и без разговоров, потому что сам знает, что… Сам должен понимать, глядя на кораблики с пушками[45], которые «важные персоны» выставили против него просто так, чтобы все было тихо… Это в основном немецкие, английские и французские кораблики, но идти идет это все от «нас», то есть «мы»[46] ни одного кораблика еще не послали, поскольку у «нас» поблизости от тех мест кораблей нет, а если нет пальцев, то, как говорит твоя мама, и кукиш не сложишь. Но это не важно, зато «мы» все понимаем. Увидев кораблики с наставленными пушками, монтенегерский хват, однако, не очень испугался «копыльских намеков»[47] и положился на «знатных дщерей»…[48] Тем временем он захватил Скеторье и устроился там по-хозяйски. Но это не важно, его, вероятно, скоро попросят[49]. С «важными персонами» ведут себя вежливо, как оно и следует быть, иначе славянские ребята давно бы перешли через Чаламанджи (а ну-ка, пусть гой выговорит такое название!) и давно бы уже были в Стамбуле. И я тебе скажу, дорогая моя супруга, чистую правду: я боюсь, что болгарин доберется-таки в конце концов до Стамбула[50], потому что останавливаться ему нельзя, он должен ползти все дальше и дальше… А что будет после этого? А если «важные персоны» хотят Стамбул для себя? А они наверняка хотят, почему бы им не хотеть? Это раз. Два, что скажем «мы», когда дело дойдет до Дарданелл?[51] Как «мы» можем обойтись без Дарданелл? Неужели «мы» в этом случае промолчим? И это кроме всего прочего. Из-за этих дел может разразиться настоящая война между самими «важными персонами»: «мы» с французом и с англичанином с одной стороны, немец с Францем-Йойсефом[52] и с итальянцем — с другой[53]. На такой «свадьбе» славянам достанется то, что досталось фараону в Египте[54], да и турок получит по своей красной ермолке. Его главная беда, скажу тебе еще раз, только в том, что нет никого, кто бы дал ему дельный совет. Знаешь, чего ему не хватает? Ему не хватает маклера. Настоящий маклер, когда он вмешается в нужное время, совершенно меняет все дело. Так, например, вышло у дяди Пини с тетей Рейзей[55]. Если бы тогда не вмешались два маклера, Витя[56], с одной стороны, и Рузенвельт[57][58], с другой, кто знает, чем бы дело кончилось… Сколько эти два маклера на этом деле хапнули, я тебе не скажу, меня там не было. Своих они, ясное дело, не докладывали. Я это хорошо понимаю, я ведь не со вчерашнего дня биржевой маклер, а на бирже есть правило, что коммерсанты могут хоть разориться, но маклер свои никогда докладывать не будет.
Теперь, дорогая моя супруга, когда я тебе немного разъяснил, в чем состоит эта «политика», я должен описать дальше, как я провожу день на этой моей новой службе.
Покончив с политикой, то есть начитавшись газет под завязку и накурившись папирос, я беру тросточку и иду себе в свое молочное кафе выпить чашечку кофе и поговорить с людьми. Мое молочное кафе держит на Налевках Хаскл Котик[59]. Почему я хожу именно к Хасклу Котику? Назло полякам! Поляки здесь наложили херем на евреев, они это называют бойкот, «свой до свего»[60][61], то есть нельзя у евреев ни покупать, ни продавать, нельзя вести никаких дел с евреями. Ну коль скоро «свой до свего», почему бы мне тоже не пойти по этому пути? Но со здешними евреями та беда, что народ это хлипкий! Поэтому, как бы поляк ни показывал, что он еврея не знает и знать не желает, как бы ни плевал ему в лицо и ни бойкотил со всех сторон, здешний еврей все равно ползет именно в польскую лавку, в польское кафе, в польский театр, к польскому адвокату, к польскому доктору. Чтоб черт побрал здешних евреев! О больших людях, об аристократах, которые называют себя «поляками Моисеева Закона»[62], я уж и не говорю. Им лишь бы удостоиться — в этом для них самый большой почет и величие — отвести своих дочерей под хупу[63] в польский костел… Такие евреи умереть готовы за польского помещика, разговаривают не иначе как по-польски, поддерживают «Два гроша»[64], ненавидят евреев и помогают их бойкотить — это все не новость. Мы уж их знаем и за евреев не считаем. Они не евреи, не поляки, а гермафродиты и андригуны[65]. Я говорю о евреях в длинных капотах и маленьких каскетках, которые молятся в хасидских штиблах и ездят к ребе[66], — где же их разумение, что они до сих пор не ответили врагам на их польский «свой до свего» еврейским «свой до свего»? Кажется, для этого не нужно иметь ни большого уменья, ни больших денег, а только хоть одну клепку в голове и каплю гордости в сердце. Посмотри, например, есть неподалеку от Варшавы город, называется Лодзь, в нем, не сглазить бы, живет немало евреев, так накануне нынешнего Пейсаха посовещались тамошние подрядчики и решили, назло Богу, брать в подряд[67] на выпечку мацы не евреев, а гоев — ну, я тебя спрашиваю, дорогая моя супруга, как это вышло, что взял Господь и перевернул два города, Содом и Гоморру[68], а о Лодзи-то и позабыл? Я знаю, нельзя так говорить, но, когда видишь, как в такие времена, как нынче, евреи бойкотят евреев, душа горит! Мы, страшно сердитые, сидим вдвоем, я и Хаскл Котик, за кофе и все время беседуем о наших братьях евреях, о том, что им следовало бы затеять здесь в Варшаве во время бойкота, если бы в них осталось хоть что-то человеческое…
По существу, мы говорим о политике. Ты должна знать, что в нынешние времена никакая писанина, кроме политики, не проходит! Недаром я каждый день благодарю Бога за то, что я взялся как раз за такое дело, которое и людям нужно, и мне нравится и за которое деньги платят — первостатейный товар…[69]
Вот все, что я хотел сказать тебе об окружающем меня мире и о себе. Сейчас такое время, дорогая моя супруга, когда каждый может показать себя! К тому же я ведь приехал из такой страны, из Америки! В голове у меня так и громоздятся разные планы и проекты. Один проект — очень большой, прямо огромный, было б только немного удачи, помог бы Всевышний, и я бы так возвысился, что весь мир только бы обо мне и говорил! Но поскольку у меня сейчас нет времени — надо бежать в редакцию читать телеграммы, — буду краток. Если на то будет воля Божья, в следующем письме напишу обо всем подробно. Дал бы только Бог здоровья и счастья. Поцелуй детей, чтобы они были здоровы, передай привет теще, чтобы она была здорова, и всем членам семьи, каждому в отдельности, с наилучшими пожеланиями
от меня, твоего супруга
Менахем-Мендла
Главное забыл. На тему, о которой мы с тобой говорили, что, дескать, евреи бойкотят евреев и скорее дадут заработать гою, нежели своему, послушай-ка историю, дорогая моя супруга, которая случилась как раз здесь, в Варшаве: в канун нынешнего Пейсаха приехали сюда какие-то богатые евреи, как раз из Радомышля[70], и принялись сорить деньгами. В чем дело? Дочь замуж выдают, надо ее подготовить к свадьбе, пошить шелковые и бархатные платья по-царски, так кому они дают заработать несколько тысяч? Еврейским швеям? Боже сохрани! Как это еврей даст заработать евреям, что ж это он из Радомышля приехал аж в саму Варшаву ради этих, которые из Райсн?[71] Слыханное дело!.. И вот я сижу и ломаю голову: кем бы они могли быть, например, эти радомышльские богачи, которые так разбаловались, расфуфырились да разбахвалились, что о них даже в газетах пишут? Боюсь, как бы это не те самые из Радомышля, с которыми я когда-то имел дело в Егупце на бирже, не нынче будь помянута, возился с их заводами… Коли так, все правильно. Если это те самые радомышльские богатеи, то они не только богачи-миллионщики, они еще и садагорские хасиды