старика: заманил к себе в машину и повез на правах пленника к Рождественскомумонастырю. Подвел к церковному домику, позвонил в звонок.
— Ладно уж с этимдомиком, — говорил он, — нам бы сейчас хоть ключи от храма получить...Свято-Троицкий наместник приезжает сюда служить литургию. Не ломать же намдвери храма!
— Боже упаси! —ужаснулся благочинный. — Какой же это будет соблазн для людей! Да и потом тебя,голубчик, могут просто за это в милицию сдать. Навесят какую-нибудь пропажу...Как докажешь, что ты никакого золота с бриллиантами у них не брал? Ужпожалуйста, Лаврищеву такой подарок не делай!
Меж тем никто им неоткрывал. Отец Филипп вновь позвонил, потом стал стучать. Наконец из-за дверейкто-то спросил:
— Вам чего?
— С кем разговариваю? —властно спросил благочинный.
— А сам кто такой? —послышалось из-за дверей.
— Я — благочинный!Откройте! Вы не имеете права меня не впускать.
— А мне настоятельзапретил.
— А я тебе приказываю:открой.
— А настоятель неблагословил.
— А где отец Петр?
— А его нет.
— Дайте его телефон.
— У него нет телефона.
— А когда он будет?
— Не знаю...
Вот и поговорили.
И благочинный ушел ни счем.
— Вот что, — сказалнаконец старик. — Я бы сделал так. Это не значит, что я тебе советую сделать тоже. Я знаю, они тут служат только в субботу и в воскресенье. Советую тебедождаться, когда они будут служить и откроют храм, потом потихоньку тудапроникнуть, затесавшись между прихожанами, и как-нибудь незаметненько в немзатаиться: ну поищи где — за панихидным столиком, может, или где-нибудь вризнице между облачениями... И подождать, когда они все уйдут и запрут храм.Тогда выйти из убежища, приковать себя к батарее, а твои люди пусть и сообщатим, что ты остался внутри. Без милиции они тебя никак уж оттуда не вытащат. Атвои люди получат право доступа в храм: тебя же надо кормить, поить... А еслимилицию вызовут — так ты чист. С одной стороны, — никаких при тебе храмовыхценностей: нечего им на тебя списать. А указ Патриарха у тебя на руках. Тамчерным по белому написано, что ты назначаешься наместником Рождественскогомонастыря, а священнику Лаврищеву предписывается передать тебе ключ от храма.Вот пусть при милиции и передаст.
Филипп был потрясен:
— Ну, отец благочинный,где вы, откуда, в каком крутейшем триллере все это вычитали! Какой Макиавелливас научил? Какой граф Монте-Кристо?
Старик весело засмеялся— даже слезы выступили у него на глазах:
— Ну ты, Филипп, даешь!Ведь угадал! Ведь и в самом деле я это давно уже в каком-то фильме высмотрел.И, видишь, запомнил. Там один какой-то политический борец приковал себянаручниками к батарее и так сидел, пока своего не добился. Никто не мог с нимничего поделать.
Ну и отвез его Филиппобратно. Напоследок благочинный не выдержал и сказал ему:
— А лучше — спусти-ка тывсе это на тормозах...
Но Филипп решил все же послушатьсятого, первого совета. А что, можно сказать, что так благословил его наставник.Во всяком случае, подал идею. Он срочно добыл наручники: благо его отчимкогда-то написал сценарий про милиционеров, и фильм этот в милицейской средепросто прогремел. Отчиму дали даже некий почетный милицейский орден. И знакомыху него среди милицейских начальников было без числа. С некоторыми он даже ходилв баню и выпивал. И вот через кого-то из них достались Филиппу списанныенаручники.
— Только если это дляспасения России, — высокопарно произнес отчим, передавая ему железки.
Филипп научился имипользоваться и решил, что когда он проникнет с ними в храм, то ключ от нихпредварительно оставит — нет, не одному из своих монахов, — во-первых, в глазахмилиции их московский статус был весьма неопределенным, а во-вторых, они моглиэтот ключ попросту потерять, при первом же окрике передать лаврищевцам илипопросту зазеваться и забыть, что, собственно, им надо сделать, но и не отчиму,который мог запросто покрыть лаврищевцев нецензурным словцом, а мне! Мне! Это ядолжна была поднять шум, заявить о запертом в храме наместнике, в случае нуждывызвать милицию, потом войти с ней к прикованному отцу Филиппу и, когда всебудет улажено, его освободить. Ну почему именно я? Мне духовный отец запретилдаже общаться с Филиппом, не то что участвовать в его акциях! Этого я, конечно,не могла ему сказать. Потому что это бы наверняка раздуло между ними новоепламя вражды, а я-то как раз надеялась именно что «спустить все на тормозах».
— Ну почему именно я? Ячто-нибудь перепутаю! Потом они же меня знают... Я же была у них на агапе.Наверное, они и так считают меня шпионкой! — причитала я.
— А потому, — объяснялФилипп, — что кроме тебя, некому. Во-первых, ты сможешь беспрепятственно войтив лаврищевский храм — думаешь, они всех пускают? Как бы не так. А у тебя видсамый что ни есть реформаторский и прогрессивный. Кроме того — ты даже на агапеу них была. И потом — почему это ты шпионка? Может, ты просто обдумываешь то,что видела, готовишься стать их курсисткой, присматриваешься, смиряешься. Ты ипоследняя можешь выйти после службы, не вызывая подозрений. Ну, замешкаешься,разглядывая фрески... Во-вторых, у тебя в порядке документы. Это на случаймилиции. А в-третьих, ты ведь не станешь им, в случае чего, бить морду илигрязно ругаться? Ну вот и получается, что кроме тебя на это дело никого нетподходящего. Пойми — я в далеком Троицком монастыре пятнадцать лет провел, вМоскве не появлялся, у меня здесь никого нет!..
Итак, он решил отдатьмне этот ключ, чтобы не оставлять его при себе. Почему-то он не исключалвозможности, что лаврищевцы, найдя его прикрученным к батарее, не преминутобыскать своего добровольного узника.
Но недаром эти наручникибыли уже списанные: Филипп решил мне их продемонстрировать и — хлоп! —защелкнул мое запястье, пристегнув его при этом к своей руке. Капкан славноклацнул. А вот ключ — барахлил: сколько мы его ни крутили, тупо проворачивалсяв замке. Так мы и сидели, скованные, с довольно глупым видом: тоже мне — герои,воины, детективы! — пока не приехал отчим и нас не освободил, смазав замочеккаким-то маслом.
Лаврищевцы, однако,перехитрили. То ли каким-то образом подслушали наши разговоры, когда мы сФилиппом на месте выясняли дислокацию, — ну, где именно я буду находиться,наблюдая за тем, как прихожане покидают храм, а сторож его запирает, гдерасположен ближайший действующий телефон-автомат, по которому я буду вызыватьмилицию, и так далее, то ли просто Господь избавил своего иеромонаха отпоругания и обыска, но назначенная служба, на которую так рассчитывал Филипп,не состоялась. На дверях храма лаврищевцы вывесили табличку: храм закрыт поболезни настоятеля. Сами куда-то поразбежались, оставив объявление:катехизаторские курсы закрыты на каникулы. И даже храмовый сторож как в водуканул. И ничего Филипп не добился. Метался в бессилии между запертым храмом,домом с неприкаянными монахами и Патриархией и — скорбел.
Ах, к этому ли онстремился, этого ли ожидал, собираясь сюда? К таким ли скорбямготовился, прощаясь со своим старцем, со своим монастырем? Представлялась емутогда его будущая смиренная обитель посреди безумной Москвы, куда он собираетбратию, готовую отречься от мира ради Христа: чистые, горячие люди, желающиечина ангельского, славословия непрестанного, богословия высочайшего, желаниянепорочного, жизни вечной, любви неизбывной... Виделись ему длинныебогослужения, молитвенные бдения, подвиги, покаянные слезы, смиренноекрестоношение, внутреннее художество, глас хлада тонка и проницающий всерадостный свет Преображения. Думал он, конечно, — как же без него! — и о врагерода человеческого, всегда желающем вовсе погубить монаха, превратить его впосмешище, в притчу во языцех, в покивание главы в людях!.. Но он никак непредполагал, что этот враг окажется таким уж, ну, что ли, мелким, склочным,невзрачным... Он был готов к смертельной битве с ним, вплоть до кровопролития,ибо — «пролей кровь и получишь дух...» Ему хотелось геройства, дажемученичества. Но именно к этой мелкой и пошлой каверзности врага всех христианон и не был готов. А собственно, что тот сделал? Всего-навсего устроил так,чтобы Филипп не получил ключей от храма. Вроде бы — тоже мне, дьявольскаяуловка, тоже мне — скорбь! «Мне бы твои заботы, отец Филипп», — усмехался онсамому себе. Но вот-вот приедет под Сочельник наместник Свято-Троицкогомонастыря с диаконом Дионисием и келейником, еще — слава Богу, не приведиГосподь — архиерей с ними пожалует, — что, спрашивается, Филиппу теперь с нимиделать, куда их деть? Где с ними престольный праздник служить? А из-за чего?Из-за того, что Филипп не смог свой собственный, порученный ему Богом храмоткрыть! Так и скажет теперь владыке Варнаве и архимандриту Нафанаилу, да чтотам, самому Патриарху: «А Рождественской службы в Рождественском монастыре не будет!Расходись по домам!»
Так изводил себя Филипп,пока смиренно не возопил к Господу о помощи. И тут узнал он, что владыкаВарнава, по милости Божией, все-таки с приездом решил повременить...Воодушевленный, кинулся он туда-сюда — в Патриархию, Даниловский монастырь,наконец, выхлопотал там, в монастырской гостинице, для отца Нафанаила со свитойни много ни мало архиерейские покои, выпросил облачения, встретил всех навокзале, объяснил, что его церковный домик еще не готов к приему гостей, привезв Даниловский, широким жестом пригласил:
— Располагайтесь!
Тут же отец Нафанаилполучил изрядную порцию приятных чувств — встретил там знакомого архиерея, атот ему:
— Владыка, благослови!
А отец Нафанаил:
— Что вы, я всего лишьнавсего архимандрит...
А архиерей в ответ:
— А я имею в виду —владыка без пяти, нет, без двух минут...
И как только отецНафанаил все это пересказал, да еще и откомментировал, посмеиваясь, да ещепохвалил сервировку и трапезу, бросив келейнику: «Необходимо взять это навооружение — как и что, мы так же все заведем и у нас в обители», тут-то Филиппи выложил, как бы между прочим, что служить им, как видно, придется на сей раз