как-то так пристально, пытливо птичьим глазком, а отец Ерм говорил:
— Смотрит, точно как ты,Дионисий, — ты тоже так иногда долго глядишь, не мигая, — и настороженно, и слюбопытством — непонятно, что именно ты высматриваешь...
И мне так же казалось, явторила отцу Ерму:
— Дионисий, это твойптичий брат, если бы ты сам родился птицей, то выглядел бы, как этот сокол...
А отец Ерм выкармливалего из рук, поил из клизмочки и обрабатывал раны. Было это очень для Дионисияумилительно — такой наглядный образ заботы отца Ерма о его, Дионисиевой, душе —тоже ведь выкармливает из рук, отпаивает, врачует раны. И в конце концов соколвыздоровел, окреп и улетел. Получилось, что и Дионисий так: напился, обкидалучителя снегом и вот — живет теперь в его мастерской, а игумен Ерм, может,страдает. Ему и сокола того жаль было отпускать, он даже говорил — может, онздесь приживется? Короче говоря, Дионисий вдруг понял, как он виноват передотцом Ермом, как он по нему скучает, — белый свет ему не мил. Почувствовал себя«яко нощный вран на нырищи, яко птица, особящаяся на зде». И решил онотправиться в Преображенский монастырь. Но хотел лишь дождаться некоегоблагоприятного знака свыше — мол, вот теперь и иди. И знак этот вскоре и былему послан.
В монастырь приехалапожилая пара — очень респектабельного вида. Были они русские эмигранты,выросшие в Португалии и сохранившие православную веру. Принимали их в монастырес большим почетом, поскольку накануне их приезда игумену Иустину позвонилмосковский архиерей и попросил встретить в областном центре и привезти вмонастырь этих господ Татищевых. Ну и их водили с большим почетом помонастырским пещерам, устраивали на клиросе во время богослужений, кормили внаместничьих покоях. Привели и в иконописную мастерскую к Дионисию. Иустинпопросил, чтобы тот подарил этим португальским русским какую-нибудь икону —получше: конечно, раз их послал московский архиерей, надо уважить гостей, окоторых он так печется.
Дионисий угостил их чаемс баранками, подарил икону. Они были очень довольны. Спросили, не знает ли онкакого-нибудь старца, живущего неподалеку от монастыря, — они бы так хотелипопасть именно к старцу. Монастырского старца Игнатия как раз увезли на лечениев подмосковный санаторий. И Дионисий стал им рассказывать про старца Кукшу — онжил в ста километрах от Троицка. А Иустин возьми да и скажи:
— Вот и славно. Заданиетебе, Дионисий, — отвези наших гостей к архимандриту Кукше.
Выделил им машину. Ониуже в нее и уселись. И тут у Дионисия возник в голове неожиданный план. Ведьвезти почетных гостей к старцу — дело в каком-то смысле рискованное для них,поскольку отец Кукша был очень уж простодушный, что ли, юродствующий старец. Агоспода Татищевы очень уж какие-то бонтонные, подтянутые. Хрестоматийные такиеаристократы-эмигранты. Поймут ли они... К этому старцу когда-то приезжала женасамого российского президента с охраной. Начальнику охраны она пообещала, чтотоже спросит про него у старца. Тот усмехнулся и сказал — меня интересует лишьодно: стану ли я генералом. И вот они приезжают. Холодно было, мокро, ждут укалитки, никто к ним не выходит. Старец, значит, их немного смиряет. Женапрезидента, понятно, смиряется, призывает к этому и охрану, генерала будущегоподбадривает. Наконец старец к ним вышел. Глянул на мадам и говорит:
— Посикать хочешь?
Она замялась, но все жесказала:
— Хочу!
— Ну так и пойди посикай— там, за углом.
С этого началось ихобщение. Потом он провел всех в избу, рассадил, поговорил с президентшей. Онапоплакала, посмеялась, устыдилась, возрадовалась, все для себя выяснила. Пришлапора выполнить обещание, данное охраннику.
— Отец Кукша, со мнойприехал мой защитник, полковник. Скажите, он интересуется, а будет онгенералом?
Старец посмотрел наохранника, даже потрепал его по плечу и сказал любовно:
— Ну какой ты полковник!Ты же вор, сынок!
Такое наивноепростодушие старца было порой для неискушенных людей просто пугающим. ИДионисий решил, усаживаясь в машину, что к старцу Кукше им не так уж иобязательно ехать. А поедут-ка они лучше... к старцу Ерму. А что? Ведь к немуподчас так и ездили — некоторые чуть ли не за святого, чуть не за преподобногоего почитали. Было ведь такое... Гениальный иконописец. Монастырь возродил. ИДионисий под прикрытием этих иностранных аристократов со старинным выговором иизысканными манерами проберется к учителю. Найдет подходящий момент, упадет емув ножки, покается, изольет душу. Словом, план этот возник у него моментально,на ходу, и он его не продумывал, а так — просмотрел в мгновенье ока. И птицывдруг запели: «Ерм, Ерм!» Душа возликовала, пришла в движение, наполниласьсладкими волнами. Кровь прилила к щекам. Голова закружилась от восторга. Все!Погнали по лесной дороге — прямо туда, к учителю!
Игумен принял Татищевыхблагодушно, порасспросил, откуда они, какими судьбами, как жизнь в Португалии,как там наша Церковь. На Дионисия посмотрел лишь краем глаза и, как показалосьтому, улыбнулся украдкой. Сидели долго, беседовали, так хорошо, так мирно.Угодил Дионисий гостями своему учителю. Сидел, улыбался, смотрел радостно, пристально,не мигая, как тот давний сокол. Попивал блаженную водицу из рук игумена Ерма.Объятия Отча отверзти ми потщися! В конце концов игумен спросил, надолго ли онипожаловали. До самого вечера. В полночь московский поезд. Он кивнул. Пригласилих на трапезу: пища у нас скромная, а приправы изысканные. Действительно, настоле стояли десятки приправ. Всякие там карри, кетчупы, майонезы, всякие тамтолченые кориандры, сушеные петрушки, чесноки, имбири, перцы. За столомприслуживали монахи Сильвестр и Климент, Дионисий узнал в них бывших Валерика иСлаву. Догадался — Сильвестр и Климент — так звали двух почитаемых вПравославии Римских пап... Те делали вид, что они не замечают Дионисия.Смотрели на него, словно он был тут вроде как мебель, утварь — привычный стол,стул, самовар. Наконец трапеза кончилась, наместник повел гостей смотретьотреставрированный храм, новый иконостас. По дороге Дионисий приблизился к немуи шепнул:
— Отец Ерм, проститеменя! — Горло у него перехватило, хотел даже сказать: «Падаю вам в ноги!Возьмите меня к себе!»
Игумен прервал еговластным жестом:
— Поговорим об этомпотом! — Но лицо его просветлело. И Дионисий отошел. А супруги Татищевы тольковздыхали, разводили руками и непрестанно восхищались:
— Какие божественныеиконы! Это лучше самого архимандрита Зинона! Да что там — даже преподобногоАндрея Рублева!
— А не хотите ли попастьна наше монашеское богослужение? — спросил игумен Татищевых. Скромно спросил,да Дионисий видел, как приятны ему их слова...
— Об этом можно толькомечтать!
Он отвел их в келью —отдыхать до службы.
— Какой божественныйчеловек! — только и восклицали они.
Вскоре за ними пришелКлимент:
— Отец наместникприглашает вас на богослужение. Всех, кроме тебя. Ты подожди здесь, — сказал онДионисию.
И тот смирился. Необиделся даже — что ж, он и тут посидеть может, а может и погулять помонастырю. А отец Ерм увидит его кротость и вновь приблизит к себе. Поэтому оносновательно расположился в келье, взял с полки книгу преподобного ИсаакаСирина и открыл наугад. Игумен Ерм любит, когда его ученики занимаются духовнымпросвещением.
Там было написано: «Виных, охраняющих себя, и недостатки бывают хранителями правды». «Это точнопро отца Ерма, — подумал он. — Даже горячность, такая порой огорчительная длятех, кто находится рядом, стережет его горящий светильник».
Стал читать дальше: «Дарованиебез искушений — погибель для приемлющих оное». «Конечно, — согласилсяДионисий. — Без искушений сразу гордыня замучает!»
Опять углубился вчтение: «Если делаешь доброе пред Богом, и даст тебе дарование, умоли Егодать тебе познание, сколько подобает для тебя смириться, или приставить к тебестража над дарованием, или взять у тебя оное, чтобы оно не стало причиноюпогибели. Ибо не для всех безвредно хранить богатство». «Нет, это слишкомуж высоко, — подумал Дионисий, — даже отец Ерм вряд ли когда стал бы просить уГоспода лишить его иконописного таланта, а уж тем паче приставить к немукакого-то там стража. Вот у меня есть этот страж — напишу икону и сам себеговорю: неживое все у тебя получается, Дионисий, изысканничаешь ты слишком,интеллигентничаешь. Словно пытаешься доказать кому-то, что святые — приличныелюди. Такие же, как мы все, только лучше. А они — другие. Господь их избрал иосвятил — и с ними лошади разговаривают. Львы их кормят. Вороны их питают.Солнце их слушается. Вода под ними не проваливается. Бесы им повинуются. А стобой лошадь на хоздворе не заговорила, и ты уже зашатался в вере!»
Так говорил себеДионисий, сидя в келье у отца Ерма с книгой преподобного Исаака Сирина. Такготовил себя к решающей встрече с учителем. А потом все-таки вздохнул из глубинсердца: «Впрочем, Господи, пусть будет не как я хочу, а как Ты. Да будет воляТвоя!» Набрался терпения. Стал ждать: «Что бы ни было, я все снесу!»
Татищевы же поспешили замонахом, он ввел их в маленький нижний притвор храма, еще толком неотремонтированный. Там был полумрак, горели лишь несколько свечей, алтарь былвесьма условным — он располагался на несколько ступеней выше, и там, на возвышении— престол. Возле него стоял игумен в сопровождении двух людей в балахонах.Двери в храм меж тем закрылись, и началось какое-то не совсем понятноеТатищевым богослужение: вечерня — не вечерня, утреня — не утреня... И лишькогда священники стали переносить сосуды с престола на жертвенник, Татищевывдруг поняли, что это Божественная литургия. Но как это может быть — литургиявечером? После обеда? Что происходит? Они пригляделись к двум священникам вбалахонах, и вдруг до них дошло, что они попали на католическую мессу! Но —месса — в православном монастыре? Месса, на которой присутствовал и их дорогойигумен Ерм! Они замерли, потрясенные и испуганные.
Наконец Евхаристическийканон завершился, и они видели, как причащаются все три священника. Вынесли