есть на кабинет Стрельбицкого. И Анна попросила:
— Знаете, умоего мужа очень сложные отношения с Богом. Мало ли что, если он вдруг заметитна своей стене крест. Может даже возмутиться, что на него оказываютпсихологическое давление, и сказанет что-нибудь кощунственное. Так что вы ужсотворите его как-нибудь тайно, этот крест. Ну, тайнообразующе…
Отец Киприанвсе понял. Не надо смущать писателя. Не надо даже невольно провоцировать егошаткое сознание. Поэтому он залез на стул, снял со стены картину, котораявисела над шкафом, и под ней начертал знамение. И сказал Анне весьма уверенно:
— Все будеткак надо! Он обязательно примет святое крещение, когда этого захочет Господь,дивным образом, ты увидишь!
Как-то разона спросила его — не без некоторого кокетства, почему это женщина не можетбыть священником — совершать таинства, проповедовать, служить ближнему. Ведь вженщине самим Богом заложено именно это, пастырское начало. Вечно онакого-нибудь пасет — мужа, детей, ну и так далее.
Отец Киприан,несмотря на ее игривый тон, ответил ей очень серьезно и даже строго:
— Вотпослушай и запомни. Если кто-нибудь когда-нибудь из тех, кто считает себяцерковным человеком, скажет тебе, что женское священство возможно и что нет дляэтого никаких вероучительных преград, а тем паче — если он сделаетпрекраснодушное предположение, что из тебя могла бы получиться неплохаясвященница, немедленно поворачивайся и дуй от него во все лопатки. Поняла?
Она опешила,но кивнула:
— Я непоняла, почему это я должна так стремительно куда-то бежать, но я обязательносделаю именно так, как вы говорите.
Ах, всем отецКиприан был хорош — и молитвой, и дерзновенным подвигом, и вдохновеннойпроповедью. Одна лишь немощь была у него: хороший автомобиль. Он называл его«добрый коник». Любил он усесться на своего «коника» и, подоткнув подрясник,дать по ночному шоссе километров сто шестьдесят, этак, в час.
СтарецИгнатий ему так и сказал:
— Киприан,меня беспокоит немощь твоя. Продай-ка автомобиль.
А он толькочто ведь поменял «ниву» свою на «лэнд-ровер», брат ему, только-только вышедшийиз опалы, отвалил своих правозащитных денег. Ну и отец Киприан решил: храм унего почти что сельский, приходской, как дивно на требы через луга да пустыриэтот «лэнд-ровер» мчится! А так, пока пехом или на ломающейся «ниве»дошкандыбаешь, бабка, заждавшаяся причастия, глядишь, и помрет. Но раз старецсказал, как не послушаться? Так что помирай, бабка, помирай, старая, все равноГосподь тебя здесь за обе ручки удержит, ради того, чтобы ты дождалась такогопослушного, такого кроткого иеромонаха со Святыми Дарами.
Итак, продалон машину, все деньги в ремонт храма вложил, нищенствующим духовным чадампораздавал. А тут ему лукавый — бац! — и другой автомобиль подсунул. Хоть и не«лэнд-ровер», а все ж приемистый, скоростной «опель».
Приехал кнему приятель, человек не бедный, говорит:
— Киприан, япо твоим молитвам исцелился. Собираюсь за кордон и с концами. Так что возьмимою машину и не забывай обо мне.
Но об этоймашине старец отцу Киприану ничего не сказывал, не давал насчет нее никакихуказаний. А то — что бы получилось — одну машину иеромонах продает, потом —другую, да это властям подозрительным бы показалось, что он, машинный торговец,в конце концов! Поэтому он запросто оседлал этого нового коника и погнал вПитер. Ах, не мог он ездить медленно, отец Киприан! Как-то он весь не умещалсяв единой точке пространства, в собственном теле: ходил стремительно, говорилгромко, открывал дверь с грохотом, падал на колени с размаха, перед Престоломвоздевал огромные руки горé во весь алтарь… Что-то трагическое было внем — обжигающая горячность, чрезмерность, к которой не может приноровитьсямир. Там, на дороге, и разбился насмерть. То ли заснул за рулем — ездил всегдапо ночам. То ли… Анна предполагала, что это, возможно, известно чья месть: убрата много было врагов, а во времена Советской власти, Киприан часто скрывал усебя и его, и подельников-диссидентов…
Конечно, всеего духовные чада были просто убиты горем: как же так, такой молодой, врасцвете сил — ему не было ведь и сорока — а кроме того, как он молился, какиечудеса совершались по его духовным ходатайствам. И Анна просто места себе ненаходила: ей казалось, вот нашелся единственный человек, который мог оценить еежизненный подвиг, и тот — погиб.
Вскоре послегибели она поехала со Стрельбицким на машине в Питер. Дело было в сентябре, ипора выдалась грибная, даже на шоссе стоял грибной дух, а по обочинам возледеревень то тут, то там стояли бабки, дети, мужики, бабы с полными кошелкамигрибов, выставленных на продажу.
В Питере онипробыли всего два дня: у Стрельбицкого была презентация новой книги, после чегоони ранним утром и отправились обратно. Анна, которая безумно любила грибы,мечтала остановиться у ближайших поселян и скупить все: полный багажник и ещекорзинку, которую специально приобрела для этого в Питере. Но они проехалидвести километров, триста, четыреста, а грибников почему-то нигде не быловидно. Это ее расстроило, и она даже позабыла о Стрельбицком, задремавшем назаднем сиденье. Сидела, печальная, думала что-то вроде того, что жизнь конченаи далее не будет уже ни-че-го! И вдруг машину затрясло, кинуло в сторону, онаударила по тормозам и замерла на краю обочины. Вышла. Посмотрела: спустилоколесо. Стрельбицкого брать в помощники бесполезно. Помахала рукой мчавшимсяавтомобилям. Остановилась «нива».
— Колесо? —переспросил мужик, уже сжимая в руках домкрат и монтировку.
Машинальнозаглянула к нему в кабину и обомлела: заднего сиденья в ней не было, затовместо него были корзины, корзины, корзины грибов.
— Непродадите? — безнадежно и умоляюще спросила она.
Мужикудивился:
— Почему непродам? На рынок и везу. А вам сколько?
— Все!
На новенькомколесе, с полным багажником и корзинкой грибов, трогаясь с места, она решилазапомнить название места, где было с преизбытком исполнено ее такое маленькое,но горячее желание. Через сто метров начиналась деревня «Сосенки».
— Сосенки! —закричала она.
— Ты что? —испугался Стрельбицкий.
— Сосенки! —повторила она. — Это же деревня, около которой погиб отец Киприан!
Это привелоее в такой восторг, что, завезя домой Стрельбицкого и разделавшись с грибами,она помчалась к старцу Игнатию, которого, как она знала, почитал отец Киприан,с вестью о том, какой подарок ей сделал ее покойный духовник. Старец схватилсяза голову и категорически запретил ей принимать какие-либо помыслы о загробныхвесточках отца Киприана.
— Какиенаваждения лукавый творит! — сказал он ей напоследок. — Запомни, у мертвых сживыми никакого общения нет!
Это ужасно еерасстроило, но, вернувшись домой, она тут же попала в водоворот Стрельбицкого:корреспондент Би-би-си, телевидение, приглашение во Францию… СнималиСтрельбицкого, как всегда, в его кабинете — за тем столом, на котором стоялкогда-то чугунный чертик. Анна навела блеск, привезла Стрельбицкого с дачи,переодела, пошла на кухню готовить тосты. Вот-вот должны были пожаловатьтелевизионщики.
Вдруграздался вопль Стрельбицкого:
— Анна, Анна,сюда!
Она вбежала вкомнату. Он стоял на стуле с картиной в руках. Той, которая всегда висела надкнижным шкафом.
— Произошлочудо! — лепетал он. — У нас на стене под картиной проступил крест! Чудо! Чудо!
Она взглянулана стену и увидела большой крест, который нарисовал здесь елеем отец Киприан,когда освещал дом.
—Стрельбицкий, это — знак!
— Знак? —испугался он.
— Это хорошийзнак, Стрельбицкий. Тебе пора принимать крещенье.
Но и тогда онне покрестился. А она заподозрила, что старец сведущ, да не во всем:
— Ведь кактолько я готова была уже поверить, что у нас с отцом Киприаном нет ничегообщего, как утверждает старец Игнатий, он тотчас же прислал о себе новую весть.Ты не представляешь, — возбужденно говорила она мне, — Стрельбицкий никогда вжизни не залезал на стул и не снимал со стены ни одной картины! Это все — отецКиприан! Буду теперь всегда обращаться только к нему, а к старцу больше никогдане поеду!
Однако весьмав скором времени ей пришлось очень пожалеть о своих зароках. Пришлось ейвсе-таки слезно припасть к старцу Игнатию…
Началось стого, что Стрельбицкий, который терпеть не мог сидеть за рулем, да и водить-тотолком не умел, разве что права у него были, вдруг забрал у Анны машину,сославшись на то, что иногда не может до нее дозвониться именно в тот момент,когда ему срочно надо ехать «по делам». Поскольку все его «дела», особенно те,по которым надо куда-то ехать, были сосредоточены в ее руках, Аннапредположила, что Стрельбицкий просто хочет сделать глоток свободы и потомувырваться из-под ее контроля, однако не только не увидела в этом никакогокриминала, но и сочла, что Стрельбицкому с его повсеместной «преисподней» этобудет полезно.
Однако убираякак-то на его спартанской даче, она подошла к телефону и, прежде чем успелапроизнести в трубку «але», услышала чрезвычайно противный, как ей показалось,жеманный женский голос, который сказал:
— Мяу,Стрельбицкий, ну где же ты? Сам же вызвался меня подвезти. Твой котик тебяждет. Кис-кис!
Анна такрастерялась, что потеряла дар речи. Она бросила трубку, дождаласьСтрельбицкого, который вернулся чуть не под утро, и устроила ему допрос спристрастием. Он нехотя ей признался, что помогает одной юной девушке —поистине юному дарованию, но это ненадолго, она такая беспомощная, не может,как и он, ездить на метро, он ей сочувствует, отвез ее стихи в журнал, книгу — в