«Побуду беем», – думал он с усмешкой, глядя на прохожих через запотевшее до половины окно, установленное в глубокой нише, с невысоким подоконником с цветочными горшками.
Герань терпко пахла, ее запах смешивался с ароматами кухни, домашней еды и напомнил Горюнову их небольшую квартиру в Твери, когда отец приходил с работы в поликлинике, садился в кожаное кресло у письменного стола и читал газету перед ужином. В это время Петр на краешке того же письменного стола спешно доделывал уроки, потому что со двора оглушительно кричали приятели, вызывая на футбольную баталию. У Петра голова, как магнитная стрелка, то и дело поворачивалась к открытому окну, но он получал газетой по макушке и возвращался к алгебре.
«Сейчас уже некому по башке настучать, – он снова достал сигареты и положил их перед собой. – Я теперь и сам кому хочешь настучу, и не газетой. Но и отвечать за все только мне», – он вздохнул и проводил заинтересованным взглядом проходившую за окном девушку в длинном лиловом пальто и в лакированных ботиках на шпильке. Она шла по слякоти, нисколько не заботясь о том, что заляпает свои блестящие ботики. Горюнов вспомнил, что женат, и отвернулся от окна. Тем более его хлопнул по плечу появившийся Юрасов.
Потирая руки, он уселся напротив.
– Ну и погодка! Это тебе не Анкара. Ты что-нибудь заказал?
– Тебя дожидался, – Петр щелкнул по кружке кваса. – Так ты, значит, в Анкаре обретаешься?
Юрасов поднял глаза от меню и кивнул:
– Ты за рулем? Я по поводу хреновухи.
– Какой там! В Москве теперь на машине ездить себе дороже. Москва для москвичей, но только для избранных, тех, что в центре живут. Валяй, заказывай хреновуху. Гулять так гулять.
– Да уж, не виделись сто лет. Жаль только не в том составе. Что же с Муром вышло? Вы же служили вместе.
– Номинально – да. Но ты же знаешь, как это на деле. Только слухи дошли, как и до тебя. Он погиб. Подорвался на фугасе, ехал в машине с какими-то арабами из ИГИЛ[47]. Ты же помнишь Мура – слишком рисковый парень… был. Язык не поворачивается так о нем говорить.
Принесли хреновуху – горькую настойку на хрене. Они выпили за встречу и за успехи в службе, а еще за упокой Сабирова. Мысленно Горюнов пожелал Муру долгих лет. Сколько Теймураз еще сможет держаться, балансируя на грани? Сколько он будет нужен американцам в отрыве от доступа к информации? Они переманили его, забрали у MIT, значит, какие-то виды на него имели. Он должен будет выдавать методики нашей работы, его станут выжимать как лимон. На сколько времени у него хватит запала и как плотно его укомплектовали правдоподобной дезинформацией или какие полномочия он получил по сдаче подлинной информации?
– Давно оттуда?
– Да не слишком. А ты-то женат? – постарался сразу уйти от скользкой темы Горюнов.
– Куда деваться? Конечно, – он развел руками. – Странно, что ты засиделся в холостяках.
– Молодой еще, – посмеялся Петр. – Успеется. А дети у тебя есть?
– Дочь, уже студентка и уже невеста. Вот ведь головная боль эти девицы. К счастью, в основном жена с ней сражается. Я, как правило, в отъезде. Сейчас вот выдался небольшой отпуск в связи с награждением. А ты?
– Так у меня тоже сбор урожая, в смысле орденов. – Горюнов испытывал дискомфорт от разговора с Юрасовым, полагая, что с ними случилась банальная вещь – студенческая дружба подзабылась, перетерлись нити, связывающие их. Общие темы существовали, но для обоих они под запретом. На место той безоглядной дружбы пришли опыт, осторожность и закостенелость.
Им оставалось только предаваться воспоминаниям о годах учебы, преподавателях и сокурсниках. Довольно быстро выяснилось, что несколько из них помимо Сабирова погибли. Один в Африке, другой так же, как и Мур, в Сирии, третий в Афганистане. Помянули всех, поочередно.
Горюнов контролировал себя, а Юрасов пил неумеренно и нервозно. У Петра создалось ощущение, что он хочет расслабиться и вести себя непринужденно, но что-то его все же сковывает. Даже снизился градус привычной иронии Николая. Он временами казался мрачным, и его карие глаза с темными подглазьями выглядели мутными и отрешенными то ли от выпитого, то ли от неразрешимых проблем, которые его, по-видимому, одолевали.
Допытываться, что его гложет, Петр не желал. А в разгар затянувшегося ужина позвонил Зоров:
– Петр Дмитрич, есть новости.
– А чего ты вдруг завыкал? – спросил Горюнов, с раздражением почувствовав, что собственный голос звучит нетрезво, – слишком громко и словно простуженно.
– Ты сможешь сейчас подъехать на службу?
– Да я под хреновухой. Ясность ума притуплена, – он лукавил. Не хотелось ехать на ночь глядя в Управление.
– Все-таки придется, – грустно сообщил Зоров. – Начальство тут, будем совет держать. В конце концов, в нерабочее время хреновуха не возбраняется. Я бы тоже не отказался… – Он, видимо, сгорал от любопытства, с кем это Горюнов распивает настойку.
– А с Марианной ты отношения не поддерживаешь? – вдруг спросил Николай, когда они уже прощались, выйдя на сырую улицу, пронизанную влагой и светом фонарей.
Горюнов дорвался до сигарет и курил, трезвея от пронзительно-холодного воздуха и крепкой сигареты. Они ждали такси, которое Петр вызвал для однокашника. Он прекрасно понял, о ком идет речь, но переспросил:
– Ты о ком?
– О жене Теймураза, – опустив голову, Юрасов выглядел сильно пьяным, хотя выпил сравнительно немного. В институте они на вечеринках поглощали и большее количество высокоградусных жидкостей.
– Разве ее Марианна звали? – изобразил удивление Петр. – Я уж и забыл. Последний раз ее видел лет… да уж больше пятнадцати. А может, и того больше. А что?
– Я подумал, надо бы помочь ей. Сам понимаешь, финансово, да и морально не помешало бы.
– Согласен, – кивнул Горюнов. – Найдешь ее, я приму участие. Просто не знаю, где они жили. Теймураз же переехал, на новой квартире я у него так и не был.
– Кто-то говорил, что она уехала за границу, – продолжая рассматривать свои ботинки, пробормотал Юрасов.
Горюнов выругался по поводу глупых сплетен:
– Чего бы ей уезжать? Что она забыла за границей? Это просто-таки даже опасно для нее и детей. Что за бред?! – возмущался он натурально, прекрасно зная, что Марианна уехала в Болгарию по инициативе «погибшего» Мура.
Вдруг вспомнилась ночь в Мардине, когда Теймураз пришел поговорить и оправдаться и когда Петр проснулся в кромешной темноте комнаты с ощущением того, что на него смотрят. Разговор состоялся тяжелый, и до сих пор, иногда проснувшись среди ночи, он вспоминал ту ночь, наполненную обидой на Мура и горем по недавно убитой Зарифе…
Усадив в такси Юрасика, Петр долгим взглядом проводил машину и пошел к метро. Он нес пакет с пирожками и с бутылкой кваса, курил и то и дело проверялся через отражения в витринах кафе и магазинов. И только когда дошел до метро, понял, что ожидал увидеть за собой «хвост», а проверялся неосознанно, автоматически. Даже если с Юрасовым что-то не так, то, будь на его месте, Горюнов не послал бы следить в первый же день за тем, чей адрес хотел узнать.
Обычным способом узнать адрес невозможно. Горюнова ищут турки, и Александров приложил определенные усилия, чтобы они его не нашли.
«Не пойман – не вор, – подумал Петр о Юрасове. – Мало ли, хотел удовлетворить любопытство. В конце концов, мы же дружили втроем, и вдруг известие, что Мур трагически погиб. Конечно, хочется узнать детали, что в этом предосудительного?»
И все же осадок остался и от встречи, и от вопросов Николая. Ради чего Юрасов проявил такую настойчивость, чтобы встретиться, а в итоге вел себя как скупой рыцарь? И дело, само собой, не в оплате счета, а в эмоциях.
Совещались в кабинете Уварова. А перед этим Горюнов в их с Зоровым кабинете по-отечески накормил Мирона пирожками. Тот разве что не урчал от удовольствия, и это не осталось незамеченным генералом.
– Что это ты такой довольный? – с подозрением поинтересовался Анатолий Сергеевич. – Пока радоваться нечему. Результаты наших действий весьма скромные. Ну да, установили этого Аслана Байматова. Что там по нему известно?
Зоров заметно скис и достал из внутреннего кармана пиджака блокнот, пролистнул, сверился с записями и спрятал блокнот обратно.
– Байматов попал под наблюдение в связи с общением с неким Наргизовым. Это его троюродный брат. Наргизов и есть Абдурахман, который на фотографии рядом с Байматовым. По информации из Каира по фото опознан только Байматов. Наргизов в розыске. Его фото у нас есть. Сличили с тем, что дал Ваиз. Совпадает. Со слов Ваиза, Абдурахман в их паре ведущий, Абдулла – ведомый. Достоверно известно, что Байматов и Наргизов уезжали в Турцию. Во всяком случае, так они сообщили своим родственникам. Мы подозреваем, что из Турции они направились в Сирию. Это было в 2013 году, через год после того, как Аслан получил образование в исламском университете и в голову ему вложили радикализм уже с научной точки зрения. Кстати, по информации наших пограничников, Наргизов выезжал в Египет в том же 2012 году вместе с братом и со своей молодой женой. А вот когда они вернулись из Турции (во всяком случае, они так обозначали конечный пункт своей поездки), Наргизова вызвали в администрацию Старопромысловского района. Для профилактической беседы. Наверное, не подозревали, что все так далеко зашло по поводу участия братьев в НВФ[48].
Горюнова позабавила наивность людей, считавших, что можно подействовать словами на подобных Наргизову, на бешеных собак, почуявших кровь. Он считал, что их надо только отстреливать, ну, на худой конец, изолировать на всю оставшуюся жизнь, а вести с ними душеспасительные беседы – пустая трата времени. Кроме того, промедление лишь усугубит ситуацию.
– Ну допустим, – вздохнул генерал, с укором поглядев на Горюнова, скорее, не из-за его циничного хмыканья, а из-за его бесконечного курения, с которым уже перестал бороться. Гнать его в курилку – значит, прервать совещание. А Зоров и так позевывал в кулак. – Наргизов в розыске, местонахождение его неизвестно. Теперь подозрение тамошних правоохранителей об его участии в НВФ отчасти подтвердилось. Эта фотография, – он побарабанил пальцами по распечатанной фотографии, – показания Ваиза, записанные на диктофон. Еще вопрос, примет ли их суд? Фотография – косвенная улика. Скажет, что переоделся шутки ради. И никто его пока не опознал.