– Саш, все скажу дома. Уже посадку на самолет объявили, – соврал он. До вылета оставался еще почти час. – Со мной все в порядке. – Он наклонился и потер колено.
– А я там зачем? Как-то неудобно. Я же его не знала.
– Ты меня повезешь обратно. Я выпью.
– Возьми такси, – сухо посоветовала Саша. – Ты выпить собрался или напиться?
– Тебя я беру в качестве жены, а не только шофера. Не хочу такси, хочу поехать с тобой. Ты это желала услышать? Все. Бегу. Скоро увидимся…
Однако из аэропорта он направился к Евгению Ивановичу. Тот дозвонился на телефон Зорова, пока они еще были в МинВодах. Бесцеремонно велел Мирону: «Дай своего шефа». А уже обращаясь к Горюнову: «Что все время занято? Не дозвонишься!» «Могу я с женой поговорить?!» – обозлился Петр. «Поговоришь, – разрешил он, – но сначала подъедешь на работу. Я хочу, чтобы ты лично прочел, что написал твой приятель».
Петр не застал Александрова на службе, тот заседал на большом совещании. Генерал перепоручил заняться Горюновым своему бессменному помощнику Володину. Тот заботливо препроводил Петра в свой кабинет, усадил на просторный диван около окна, предложил кофе. Плотный, лысоватый, с пронзительно-голубыми сочувствующими глазами, которые могли в мгновение стать льдисто-холодными, если Константину Константиновичу что-то или кто-то не нравился. На Горюнова он всегда смотрел с отеческой теплотой и, в общем, таким образом транслировал истинное отношение Александрова к бывшему подчиненному.
– Читай, – он протянул ему несколько листков. – Он передал это с большим трудом. Через жену. Она у него вот-вот родит. Улетела обратно в Париж с женой доктора. Тарек уехал в Сирию, едва вырвался от Кюбата.
Горюнов кивнул и торопливо начал читать, все больше мрачнея. Тарек подробнейшим образом, профессионально подмечая детали, описал допрос Теймураза, их очную ставку – имитацию ее, так как о соблюдении каких-то юридических норм речи там не шло, да и как проводить очную ставку, если один из участников находится под воздействием препаратов? Имя, описание внешности не вызывали сомнения, что это Мур. Да и упоминание о встрече Сабирова с Горюновым в Мардине…
«А если спектакль? – думал Петр, не веря, вчитываясь снова и снова. – Что, если Галиб просчитал все-таки Тарека? – зная недоверчивость турка, Горюнов сомневался. – Устроил спектакль с Муром в главной роли, чтобы мы точно считали его погибшим. Это могло быть только в том случае, если Теймураз нас предал. «Погиб» и начнет сдавать методично все, что знал. Зачем?»
Володин сидел за своим письменным столом, пока Горюнов читал, и то и дело бросал взгляды в его сторону, замечая, как ушел в себя полковник, словно закаменел. Петр осунулся, и без того сухое лицо стало совсем как пергамент, сильнее выдались скулы, нос и надбровья. Глаза, голубые, в затенении глазных впадин казались темными. Ссадину на лбу чуть прикрывала спадавшая на лоб прядь черных с проседью волос.
– Что тебя тревожит? – не удержался от вопроса Володин.
– Хочу почитать оригинал, – вместо ответа попросил он, подавшись вперед, и, дотянувшись до письменного стола, положил на него листки. – Мне необходимо видеть оригинал.
– Там же цифры.
– Но он же не по-русски составлял, – возразил Петр. – Мне нужен первоначальный текст.
По приказу Володина шифровальщик принес изначальный текст. Переводил не он сам, хотя знал арабский. А к просьбе отнесся ревниво, будто его заподозрили в некомпетентности.
– Здесь все точно, Константин Константиныч, – уточнил он, протягивая папку Володину, но тот глазами указал на Горюнова, мол, ему отдавай. – И переводили дословно, – обратился он уже к Петру.
Горюнов его не заметил. Он иногда мог проигнорировать людей так, что те умолкали обиженно. Володин с укором поглядел на Петра. Но промолчал, понимая, в каком тот сейчас состоянии.
– Иди, иди, – попросил генерал шифровальщика. – Спасибо.
Через пару минут Петр опустил листки на колени и закрыл глаза. То ли размышляя, то ли от боли.
– Ну чего там? – напомнил о своем присутствии Володин.
– Я надеялся, что это был спектакль для Тарека и для нас.
– Спектакль? – переспросил Володин встревоженно и начал прикидывать вслух. – Тогда он жив? Зачем? Ты хочешь сказать, что он предал? Ты так подумал? Ну этот вариант для нас хуже. А ты говоришь, надеялся… Лучше смерть.
Горюнов дернул плечами, будто этим движением пытался сбросить с себя бремя такого понимания – смерть лучше предательства. Ведь речь шла об их Муре! Он не стал представлять себе, что конкретно почувствовал бы по отношению к Теймуразу, если бы тот в самом деле предал. Но когда узнал о смерти друга, в душе мелькнула с надеждой мысль: «Лучше бы предал и жил бы. Глядишь, там как-нибудь вывернулся бы, но жил».
Однако тогда же моментально пришло осознание, что преданность собственной стране, за которую разведчики порой погибали, была отправной точкой при выборе профессии, и на одной чаше весов этого осознанного выбора преданность и смерть, а на другой – предательство.
Невозможно выбрать одно, чтобы непоколебимыми остались эти чаши абсолютного, эталонного мерила белого и черного. Можно балансировать какое-то время, оставаясь в серой, пограничной зоне, как удавалось это Горюнову и Теймуразу. Но Петр успел вовремя выскочить из рискованной игры. Мур же оказался в ситуации, когда пришлось выбирать.
Горюнов проанализировал сообщение Тарека, каждое слово, представляя, как полковник его писал. Тут проявился профессионализм и многолетний опыт араба. Он осознавал, какие сомнения могут возникнуть у Центра относительно всей этой истории, и как бы отвечал на все вопросы, детализируя. И состояние Теймураза описывал досконально.
– Вы показывали врачу описание состояния Сабирова?
– Он мог имитировать, если уж на то пошло. Но наркологу мы покажем и другим специалистам, – согласился Володин. – Так что с переводом? Есть различия?
– Есть. Я сейчас сделаю перевод более точный в смысле эмоциональной окрашенности излагаемого. По сути, перевели верно, но я хотел понять, почувствовать, нет ли какого-то подтекста.
– Кстати, ты считаешь, арабу можно доверять? Все-таки он попал в лапы MIT. Не слишком ли он легко вышел из этой ситуации, пусть и спровоцированной отчасти им самим? Да, – глаза Володина приобрели льдистый оттенок, – Евгений Иванович планирует еще подробно поговорить с тобой по поводу вашей с Тареком встречи в Ростове.
– А что такое? – улыбнулся Петр. – Я все написал в рапорте. Добавить мне нечего. И я у вас уже не работаю.
– Да, но ты влез в наши дела, подбив Тарека на активные действия, которые мы ему не санкционировали. Что за самовольство? Чем ты руководствовался?
Горюнов промолчал. Взял из стопки на столе листы чистой бумаги и выдернул ручку из стакана, пересел к столу для переговоров и начал записывать перевод.
– Поаккуратнее пиши, – ворчливо велел Володин, сердясь на строптивость Горюнова. – Лучше бы напечатал. А то как курица лапой.
– Такая лапа, как у меня, дорогого стоит. А то сами переводите, – он отодвинул от себя листок.
– Пиши, пиши, – Володин придвинул бумагу к нему. – Как ты себя чувствуешь? Тебя доктору показать не надо? Я знаю, у тебя там заварушка вышла.
– Ну это мягко сказано. Но я в порядке. Я как старый кот, сам залижу свои раны.
«И переживу очередной провал», – мысленно добавил он.
Дописав перевод, Горюнов поднялся, прошелся по кабинету:
– Константин Константинович, а что, Галиб разрешил Тареку сразу уйти из-под его опеки? Или он его сам в Сирию делегировал? Мне любопытно, что там с Хабибом? Как с этим? Мне необходима информация, чтобы отследить моих потеряшек. Причем чем быстрее, тем лучше.
– Об этом с Иванычем. Я не в курсе, да и не уполномочен. Вечером у нас сбор у Иваныча.
– Константин Константиныч, не пойму, откуда такая уверенность, что Мур погиб? Пока нет тела, а его и не будет. Пока мы не переговорили с Тареком лично… Вы меня уже однажды водили за нос с его липовой гибелью.
Володин так горько вздохнул, что у Горюнова сжало сердце. Склонившись к сейфу, стоявшему у него за столом, Володин достал оттуда несколько фотографий. Он не торопился дать их Петру. Тот и так догадался, что увидит на них.
– Теймураз давно завербовал этого человека. Назовем его Доктор. Еще в первые годы контактов с сотрудниками MIT, когда Сабиров попал в Турцию. Он выручил Доктора деньгами. У того болела жена. Ей нужна была срочная операция. Через него Сабиров и подставился под вербовку, использовав его практически втемную. Доктор – митовский медик, подсказал Сабирову, где и когда выйти на контакт с высокопоставленным чиновником из MIT. Он не знал, с какой целью Теймураз его просил о той встрече. Позже пришло осознание, что он привел кота в мышиную нору, но признать это – означало подставить самого себя очень сильно. В итоге он увяз. Он, конечно, не оперативник, но крот в такой организации, сам понимаешь…
Пока Володин говорил, Петр сверлил взглядом тыльную сторону фотографий. Генерал постукивал ими о свою квадратную ладонь.
– Мы получили от него информацию сегодня утром. Он все подтвердил. Более того, он участвовал в допросах с использованием спецпрепаратов. К счастью, Доктор уже работает не через Теймураза и смог выйти с нами на контакт и передать сообщение. Доктор утверждал, что он пошел на преступление, уменьшая дозы препаратов.
– Он боялся, что под препаратами Мур проговорится о нем. Сволочь! Его только это заботило! «Мясник» его и прикончил!
– Доктор сказал, что это работа Кюбата. От плотного молчания Теймураза тот впал в бешенство. Хотел ли он его убить, сказать сложно. Доктор пошел еще на одно должностное преступление – сфотографировал Сабирова через несколько часов после смерти, когда труп… – Володин взглянул на Горюнова и поправился. – тело оказалось в помещении без камер. Вот.
Петр сразу узнал друга, лежащего на полу какого-то тесного помещения с розовым кафелем, контрастировавшим со смертельно-бледно-голубым лицом с черными кровоподтеками на лбу и виске, куда пришелся смертельный удар. Не было сомнений, что это Теймураз, не было сомнений, что он мертв. Но Горюнов все-таки спросил: