Из Эрбиля, как и в прошлый раз, когда они были здесь с Зарифой, Петра в горы Кандиль отвез проводник. Так же точно вечером, уже в темноте, они проезжали на машине через КПП, следовавшие один за другим. В этот раз Горюнова не повезли в лагерь российского батальона, где Авдалян был замом по безопасности, хотя Петр втайне надеялся туда попасть. Там могила Зарифы, похороненной в горах. А повезли в лагерь РПК, где находился и сам Джемаль[106].
Знакомый горный воздух, более свежий и даже прохладный, чем в душном Эрбиле, низкие продолговатые домики казарм – для девушек и парней, вытоптанный плац и навес, окутанный масксетью, закрывавшей длинный стол, бойцы в камуфляже с флагом Курдистана на рукаве – все это вызвало ностальгические чувства у полковника. Еще в Эрбиле проводник снабдил Петра «Стечкиным» с кобурой и комплектом камуфляжной формы. Пояснил, что это по личному распоряжению Карайылана.
Спустя почти год Горюнов оказался в том же кабинете Карайылана, куда его приводили прошлым летом с завязанными глазами. Мурат встал из-за стола, когда Секо, его телохранитель, завел Петра внутрь.
– Здравствуй, дорогой! – он пожал руку гостю. – Не успел тебе тогда сказать, как благодарен за ту историю с химоружием. Мы с твоей помощью избежали больших неприятностей. Как я могу тебя называть?
– Сахр, – ответил Петр с улыбкой. – Рад вас видеть в добром здравии, уважаемый Мурат.
Горюнову в этот раз дали имя и фамилию занимательные. Сахр в переводе на русский – скала, по сути, то же, что и Петр с греческого – камень. А фамилию – Сахир, с ударением на первый слог, переводящуюся как неспящий, бдительный. Уж какой сон! Перелеты, переезды…
– Мне передали твою настоятельную просьбу насчет этого Хабиба. И поскольку наши интересы относительно этого типа совпали, то разведчики его выследили и похитили. История сама по себе занимательная, но, как я понимаю, ты ограничен во времени, – Мурат повел рукой, предлагая сесть. – Кури, уважаемый Кабир, прости, Сахр. У нас есть условие.
– Так-так, – Петр закурил и взглянул на фотопортрет Оджалана с белыми голубями, который он видел тут в прошлый раз, и огромный флаг Курдистана, пришпиленный к стене. Он подумал, что «выследить» Хабиба они сами вряд ли сподобились бы, помогла информация сына Александрова из Афганистана. – Чего-то подобного я ожидал. И в чем же заключается это условие?
Немолодой, уже за шестьдесят, Мурат добродушно улыбался.
– Этого Хабиба мы добыли с большим трудом, во время его захвата погибли двое наших бойцов. Мы хотим сами с ним разобраться.
– Казнить? – кивнул Горюнов. – Я и не планировал тащить его через несколько границ. А вот допросить с пристрастием… Он с вами откровенничал?
– Да как тебе сказать, – хмыкнул Карайылан. – Попрессовали его наши ребята, да я особо и не возражал, только просил, чтобы до твоего приезда дожил. Секо тебя к нему проводит и все расскажет. Вы же с Секо подружились, кажется. Он о тебе очень хорошо отзывается. Желательно, чтобы ты со своими допросами Хабиба не прикончил. Он нам еще нужен. – Он посмотрел на Горюнова и покрутил головой. – Без усов тебя не узнать. Непривычно. Секо! – позвал он неожиданно громогласно, хотя разговаривал обычно тихо. – Проводи Сахра к нашему арестанту.
Секо – здоровенный парень с огромными руками, в камуфляже и с «Береттой» на поясе, выглядевшей на фоне его мускулистой фигуры почти игрушечным пистолетиком. Похлопывая от избытка чувств Горюнова по плечу, он повел его к себе в домик. На пост по охране бесценного Карайылана заступил его напарник-телохранитель.
– Не думал, что ты вернешься, – Секо, как и Карайылан, говорил с Петром по-турецки. Горюнов заметил, что Секо слегка запинается во время разговора и что-то вроде тика пробегает периодически по его лицу. – Это Зарифы? – он заметил в руке Петра браслет, который тот перебирал, как четки.
– А ты вроде раньше не дергался, – сказал Горюнов, уходя от ответа. – Контузия?
– Твоего Хабиба ездил брать. Лишних людей Джемаль не хотел посвящать в дело. Мы людей потеряли в перестрелке, чуть все там не остались. Живыми бы точно не дались, – он вздохнул так, что его большие плечи стали еще больше. Секо возвышался над Петром как гора.
– Вы хоть что-нибудь у него выпытали?
Секо отмахнулся и пропустил Петра вперед в свою комнату в домике, разделенном на несколько боксов. Тут был накрыт стол.
– Перекусим и приступим. Ты же сам понимаешь, полиграф не поможет, хотя у нас есть спец. Это имеет смысл тогда, когда он говорил бы без умолку. А он молчит.
Хабиба заперли на замок в отдельном домике с крошечным окошком под потолком, в которое виднелись ветви тамариска. Под деревом на земле была соляная корка – на листьях кристаллизовалась соль и опадала, когда ее было слишком много.
Перед тем как зайти, Горюнов попросил Секо раздобыть для него маску. Телохранитель удивился:
– Чего ты боишься? Ты будешь разговаривать с мертвяком.
– По-всякому случается. Береженого Бог бережет.
Пленник лежал на полу связанный. Сильно разбитое лицо Хабиба затруднило бы опознание, и Горюнов рассердился, что курды в порыве ярости не подумали об этом. Петр прикинул, что если ему не удастся чего-то добиться от Хабиба, то надо будет попросить Карайылана дать ссадинам игиловца зажить, сфотографировать пленника и передать фото в Россию. Хотя бы поможет идентифицировать его личность.
– Как тебя зовут? – спросил Петр по-русски, не сомневаясь, что Хабиб его поймет, ведь он работал с русскоязычным контингентом в Сирии и, по некоторым сведениям, был выходцем из Дагестана.
Хабиб сел на полу и прислонился к стене плечом. Сидел он неловко, явно испытывая неудобство, но не просил развязать руки и ноги. Он заинтересовался появлением нового человека, да еще и разговаривающего по-русски.
– Идрис Алханов, – вдруг ответил Хабиб. – Тебе мое имя ничего не скажет. Ты сам-то кто?
Он находился в той стадии, когда осознание пришло – смерть близко, и он стал довольно-таки раскованным. Секо явно удивился, что Хабиб все-таки заговорил. И слова эти не брань, а нечто осмысленное.
Со всей очевидностью Петр понял, что встает дилемма, которую он навряд ли сможет разрешить, ведь Карайылан хочет ликвидировать боевика ИГИЛ[107]. Неспроста хитрый курд сказал об этом в самом начале, в день приезда Горюнова, пресекая тем самым возможность дальнейших обсуждений.
А обсуждать придется. У дагестанца Алханова есть единственный шанс выжить, и этот шанс сейчас перед ним, олицетворенный в незнакомце, с задумчивым видом потирающим отросшую щетину на впалых щеках и поглядывающим голубыми глазами на пленника. И Алханов своего не упустит.
Он задорого продаст любую информацию. В данном случае цена – его собственная жизнь, которая теперь ему не принадлежит.
– Секо, принеси-ка стульчик и развяжи клиента, – по-курдски попросил Петр.
Секо молчаливо подчинился, доверяя Горюнову.
– Ты воевал в Афганистане, – сказал Петр, прохаживаясь и поскрипывая новенькими берцами. – Я не имею в виду в нынешней войне. Речь идет о восьмидесятых, и ты воевал на стороне Советского Союза. Да, было такое государство, – заметив ухмылку Хабиба, пояснил он снисходительно. – Или ты забыл о его существовании сразу, как перешел на сторону моджахедов? Или ты будешь утверждать, что ты попал туда раненым?
Вернувшийся телохранитель поставил табурет за спиной Горюнова, достав из чехла на поясе нож, разрезал путы. Опасаться дагестанца не стоило, у него не хватало сил, даже на то, чтобы встать. Однако Секо вынул ПС из кобуры и снял его с предохранителя.
– Дернешься, пристрелю как собаку, – пообещал он по-арабски. Судя по всему, курды с пленником общались на этом языке.
– Что, экскурс в мою биографию? Браво! Кое-что ты разузнал. По твоей наводке меня отыскали и схватили эти недоумки? Ты из КГБ?
– Почти, – покладисто согласился Горюнов, усаживаясь плотно, капитально.
– Тебе ведь от меня что-то нужно? А потом эти, – он покосился на Секо, – меня прикончат. Такой расклад меня не устраивает. Раз не убили сразу, я понял, что кого-то ждут, кто примет судьбоносное решение. И вот появился ты. Я не вчера родился. И не таких крутых повидал. И среди моджахедов, и когда был уже в «Мактаб-аль-Хидамат» в Пакистане. Раз дожил до сегодняшнего дня, значит, умел обходить всех этих крутых.
Петр терпеливо выслушал, понимая, кто перед ним. С таким типом, вязким, опытным, будет не просто сложно, а очень сложно. Он глядел на Горюнова прямо из-под нависшей, распухшей брови черным глазом с кроваво-красным белком, второй глаз совсем заплыл.
Горюнов не стал продолжать разговор, а пошел обратно к Карайылану, чувствуя, что проездил впустую.
– Я тебя предупреждал об условиях, – увидев его на пороге, сразу напомнил Мурат. – За два часа, что мы с тобой не виделись, ничего не изменилось.
– Изменилось, – Петр выглядел огорченным. – В Москве вот-вот несколько террористов взорвут мирных людей. Сколько трупов будет? Десятки, сотни? И этот Хабиб в курсе, где находятся боевики. Говорить, зная, что его завтра шлепнут, он не станет. Ему нужны гарантии.
– Присядь, – нахмурился Карайылан. – Как я должен объяснить это своим людям?
– Да так и объяснить. Они поймут. В конце концов, когда мы его отпустим, можно из надежных источников его коллегам по ИГИЛ[108] дать понять, что он всех их сдал. Они его замордуют проверками и, все равно не поверив, замочат. Знаю я их нравы. Даже, думаю, и проверять не станут.
– И все-таки, – он постучал пальцами по столешнице, – ты просишь слишком многое. Они, – он кивнул на окно, – только похоронили своих друзей. Это может повлиять на их моральный дух.
Петр поерзал на стуле, обдумывая, стоит ли идти на крайние меры. Слишком серьезный человек Карайылан, чтобы пытаться его шантажировать…