В оптический прицел ручного пулемета была хорошо видна широкая спина равитанского пехотинца. Она выглядела почти квадратной из-за бронежилета. Прицел чуть приподнялся, захватывая скрытую накидкой шею и немного сплюснутый с боков шар шлема. Хорошая мишень.
С дистанции четыреста метров пуля ручного пулемета гарантированно пробивала шлем и тыльную часть бронежилета, где пластины были довольно тонкими.
Пулеметчик бесшумно выдохнул, приник глазом к оптике и начал выбирать свободный ход спускового крючка. Командир отделения дал ему право первого выстрела. И пулеметчик выбрал в качестве первых жертв три рослые широкоплечие фигуры, что шли с правого фланга равитанской секции. Их он срежет одной очередью. А дальше как выйдет…
Палец утопил спусковой крючок почти до предела и теперь достаточно малейшего усилия, чтобы прозвучали выстрелы. Пулеметчик помедлил еще миг и дожал на крючок…
Длинную очередь мы расслышали, когда выходили к изгибу лесной речки. Тут же закричали сразу несколько человек, явно раненых, ибо так голосить могут только они.
Звук еще висел в воздухе, а мы уже присели за ближайшие деревья, выставив стволы в разные стороны, и сканировали глазами обстановку. Если соседнее отделение попало в засаду, то не исключено, что и мы на мушке.
Наемники замерли на месте, будто пригвожденные к месту. Внезапность сыграла свою шутку, и непривычные к таким условиям солдаты на миг растерялись.
– Секция! – заорал Блантек. – Замерли!
Сержант стоял позади нас, не спеша падать. Опытный вояка сразу определил место, откуда стреляли, и успел оценить обстановку.
– Поворачиваем! Табер, Грохэм – вперед. Увидите врага, не стреляйте, дайте знать. Остальные цепью за ними. Всем включить связь.
Блантек бросил в микрофон несколько слов – явно докладывал лейтенанту о столкновении, – потом махнул рукой, и секция дружно свернула налево. До места боя было метров семьсот, и, если ничего не произойдет, мы через несколько минут будем там. Бежать не имело смысла, могли с разгону налететь на огонь.
– Шевалган, Торпер, Канн, – окликнул нас сержант. – Вы идете рядом со мной. Быть готовым открыть огонь.
– Есть, – буркнул я, бросая на парней быстрый взгляд. Глазастый сержант наверняка отметил нашу реакцию на стрельбу и сообразил, что мы менее других подвержены растерянности и замешательству. Значит, таких надо держать рядом. Вот и первый прокол.
К месту боя уже летели два цуфагера. Нам были хорошо видны обе машины, что с высоты полкилометра поливали огнем спаренной пушки позиции противника.
– Внимательнее! – передал по радиостанции сержант. – Они на одном месте сидеть не будут. Могут уйти в сторону и налететь на нас. Табер, чтоб тебя! Куда в заросли несет?! Обойди.
Худощавый жилистый наемник затормозил перед высокой стеной колючего кустарника с непомерно большими листьями и пошел вдоль него. За кустарником лес заканчивался. Дальше шли овраги. Где-то там и стреляли.
Мы ускорили шаг и вышли на открытую местность. Едва передовая пара прошла два десятка шагов, как в нашу сторону ударило несколько стволов.
Грохэм, здоровенный детина, таскавший свой пулемет словно пушинку, вдруг замер, неуверенно шагнул вправо и начал падать.
– Ложись! – заорал сержант.
Он упал сам, перекатился и дал неприцельную очередь в сторону, откуда стреляли.
– Огонь!
Секция, попадавшая кто куда, быстро расползалась по мало-мальски пригодным укрытиям, дрожащими от напряжения пальцами снимала (кто еще не успел) карабины с предохранителей, выставляла стволы в сторону предполагаемого нахождения противника и начинала палить короткими и длинными очередями.
Кто-то в азарте боя продолжал бить с одного места, кто-то вспоминал занятия в лагере и менял позиции. Насколько действенным был огонь, сказать трудно, но стрельба с той стороны вроде немного поутихла. Впрочем, враг мог сам менять позиции или просто не хотел вступать в напрасную перестрелку.
Мы заняли позиции в небольшой выемке у края кустарника и, не спеша открывать огонь, больше наблюдали за противником. По нам работало три или четыре ствола. Если мы правы в своих предположениях, то против нас сейчас работали бойцы так называемого легкого взвода пехотной роты. У них на вооружении были автоматы «хэм» с подствольниками и легкие пулеметы «хэмбар». Вполне приличные стволы, хорошо действующие на дистанциях до шестисот метров. Ничего другого вроде не слышно. Пока.
Пока не подошло подкрепление в виде тяжелых взводов и по нам не врезали с крупных калибров.
– Пулемет, – вдруг сказал Антон. – Дистанция четыреста с небольшим. Раздвоенный куст, лево двадцать.
Я быстро выглянул из укрытия. Ну да, что-то такое там есть. Бледные вспышки, высокая трава вроде как шевелится…
– Марк, давай.
Главной огневой силой у нас был Марк со своим ручным гранатометом. Гранатомет здорово походил на тот образец, что был у нас на Годиане. Только чуть потяжелее и в магазине двадцать выстрелов.
– Приготовились, – сказал Марк, выставляя толстый ствол гранатомета на край выемки. – Бью!
В левое ухо гулко ударил звук выстрелов. Мощное «дум-дум-дум» разом залепило барабанные перепонки, отчего другие звуки я почти перестал слышать.
Дав одну очередь, Марк выждал несколько секунд и отработал еще одну, подлиннее. Султаны разрывов гранат легли буквально в том же месте, где мы наблюдали вспышки. Накрыл. А уж убил или просто заставил замолчать – понять нельзя.
– Пошли! – рявкнул Антон, и мы, отползя несколько метров, вскочили на ноги и рванули в сторону заранее присмотренной запасной позиции.
Оставаться на старом месте опасно. Если враг не дурак, он врежет по мощной огневой точке из всего, что у него есть.
Бой явно разрастался. С нашей стороны вступили подоспевшие секции взвода, потом подошел еще один взвод. А чуть погодя на цуфагерах подлетел первый взвод роты. Он не участвовал в прочесывании, а был оставлен в качестве маневренной группы.
В то же время и к противнику подоспела помощь. Я это понял, когда увидел, как с неба на деревья падает подбитый цуфагер. Явно работа ручного зенитного комплекса. А такое оружие у датлайцев было только во взводе поддержки.
Да и плотность огня с их стороны возросла. Как и с нашей. Воздух уже прорезали первые стрелы передвижных систем залпового огня. И тут же заныли мины. Вот теперь мы сцепились по-настоящему…
Встречный бой пехотных подразделений имеет несколько особенностей. Вследствие внезапности столкновения (по крайней мере с одной стороны) личный состав не успевает подготовить позиции, не оборудует окопов, линии траншей, огневых точек, основных, запасных и ложных позиций, не проводит комплекс маскировочных работ. Позиция стрелка – первое попавшееся место. За кочкой или валуном, в яме и низинке, за деревом или камнем. После нескольких очередей эта позиция противником обнаруживается и по ней наносят сосредоточенный удар. Чтобы не сложить там голову, боец должен постоянно маневрировать, менять позиции, отыскивать новые укрытия, вычислять огневые точки врага, бить по ним и опять – маневрировать, менять, отыскивать…
Понятное дело, что через полчаса таких маневров солдат капитально устает. К тому же он находится в состоянии повышенного возбуждения, стресса. Приплюсуйте к этому мелкие травмы, получаемые при перемещениях, физическую нагрузку, и вы поймете – говорить о качественной прицельной стрельбе трудно. Говорить о результатах такой стрельбы еще труднее.
Вероятность попадания в противника падает с ростом усталости, нервного напряжения, ранений, травм. Это не значит, что на поле боя постоянно мажут. Как раз нет. Но огонь больше ведется на подавление, чем на поражение.
Основную роль в поражении противника играют другие системы. Минометы, гранатометы, орудия, самолеты, пусковые установки. Кто не согласен, может посмотреть статистику прошлых войн и конфликтов. Большая часть ранений (смертельных и не смертельных) как раз вследствие поражения осколками снарядов и бомб, а также крупнокалиберных стволов.
…Мы сменили уже третью позицию. Каждый раз после того, как Марк отстукивал несколько очередей по обнаруженным целям. Мы с Антоном стреляли крайне редко, больше работая наблюдателями. Что толку в неприцельном огне из карабинов? И так наша и соседние секции поливают противника длинными очередями (в запале боя наемники позабывали наставления, правда, не все).
А так мы работали гораздо результативнее. Антон или я засекали огневую точку противника, фиксировали ее, указывали Марку голосом или выстрелами, а тот гасил врага из своего гранатомета. Выстрелы к нему были осколочными и термобарическими. Эффект, даже при не совсем точном попадании, отличный.
Потом мы дружно драпали. Один раз успели буквально за секунду до того, как на позицию упала мина. Судя по взрыву, калибра семьдесят-восемьдесят миллиметров. Как раз такие и были в датлайских тяжелых взводах. Пристрелялись, суки! Видать, кто-то сообразительный вычислил Марка и понял, как мы работаем. В следующие пять минут мы только и делали, что прыгали – нам не давали носа высунуть.
В одну из перебежек – скорее переползаний – наткнулись на убитого гранатометчика первой группы нашей секции. Наемник лежал под кустом с полуоторванной головой, с разбитым в кровь лицом. Его гранатомет валялся рядом, пластиковый приклад расколот, оптический прицел разбит. Неподалеку лежал помощник сержанта, тот проклятый наемник, что сдал нас Блантеку. Его бронежилет был пробит на груди.
Кстати, где сержант? Я глянул по сторонам. Наша секция так и осталась на краю леса. Четверо или пятеро ранены и убиты. Сержант за крайними деревьями, рядом наемник с противотанковым гранатометом, чуть в стороне пулеметчик. Блантек внешне спокоен. Дает указания солдатам, его собственный карабин на коленях. В руках бинокль. Вот битый волк! Собрал вокруг себя солдат с самым мощным в секции оружием и в ус не дует.
Все верно. Командир и должен находиться рядом с наиболее мощной огневой точкой. Чтобы иметь возможность поддержать подразделение огнем. Но я бы дал ему по зубам. За то, что не отвел своих людей за деревья. Какого хрена мы делаем здесь? Основной бой идет левее, метрах в пятистах. Там уже действует практически вся наша рота и главные силы противника. Даже взводный с одной секцией там.