– Ну, как с какого? – Браток сглотнул, – Сразу после того большого взрыва.
– Замечательно. А ты не в курсе, что-то из своей собственности шеф не охраняет?
– Чего?
– Ну, там дача или кафешка, или киоск какой, что Гире принадлежит – все у него под охраной?
– А то! Само собой, – Браток почувствовал, что разговор подходит к самому главному, но все еще не мог понять к чему именно, – сейчас без охраны…
– Как показала практика, – Зеленый выразительно обвел взглядом двор, – с охраной тоже не слишком ладно получается.
– Слушай, капитан, не пудри мне мозги, – Браток окончательно потерял терпение, – чего прицепился?
– Ага. Значит, гражданин Бортнев Иван Алексеевич, по кличке Браток, у нас уже сотрудников милиции ни в грош не ставит, и даже целого капитана называет на «ты», будто этот самый целый капитан с этим самым гражданином Бортневым на одних нарах кантовались. И все это неуважение к внутренним органам у гражданина Бортнева образовалось только из-за того, что капитан милиции, старый, больной человек предпенсионного возраста, сделал только одно замечание. Замечу, совершенно законное замечание.
– А я не обязан тут с тобой… с вами, трепаться. Хотите поболтать – вызывайте в ментовку!
– Во-первых, не маши руками перед лицом. Знаешь анекдот про то, как боксер тещу вырубил? Нет? Очень поучительный анекдот. Там боксер рассказывает на суде, почему у него теща с переломом челюсти попала в больницу. «Прихожу, говорит, с тренировки, сижу на кухне, ужинаю, а она, теща, прицепилась и что-то давай толковать. Кричит и руками машет. Махала-махала, и вдруг так классно открылась…» Правда смешной анекдот? Нет? Но зато очень поучительный. Так вот, ты, во-первых, перестал махать перед моим лицом руками, что спасет тебя от перелома челюсти, во-вторых, если я тебя официально вызову к себе в кабинет, то история твоей болезни станет всеобщим достоянием. И даже я – слышишь? – даже я не смогу тебя защитить. Болезнь твоя называется болтливость. И у тебя она осложнена общей глупостью, – лицо Зеленого стало жестким, – а это уже почти наверняка летальный исход. Сечешь?
– Нет, – во рту у Братка пересохло так, что даже это короткое слово он выплюнул с трудом.
– Поясняю. В непринужденной и доверительной беседе ты мне сообщил, причем, совершенно добровольно, что бумаги на покупку этого клуба были подписаны задним числом, а к взрыву на стоянке твой шеф имеет какое-то отношение. К первому взрыву. А вот ко второй серии он отношения не имеет. Так?
Браток отшатнулся от милиционера, споткнулся и чуть не упал. Зеленый поймал его за лацкан пиджака.
– Не говорил я этого!
– Разве? А если вспомнить как следует?
– На понт берешь?
Зеленый, не торопясь, вытащил из кармана легкой куртки небольшую коробочку диктофона:
– Вот смотри, чудо техники, купленное лично мною за свои кровные денежки. Можешь послушать нашу содержательную беседу еще раз. Можешь даже еще раз закурить.
Браток автоматически последовал совету.
– Вот такие вот дела, – заключил Зеленый, когда запись закончилась, – из всего сказанного тобой следует, что ты сдал своего шефа со всеми потрохами. Только не делай глупостей, помни о теще. Глубоко вдохни несколько раз. Очень хорошо. А теперь давай присядем на минутку вот на чудом уцелевшую в огненном вихре скамейку.
Зеленный подтолкнул Братка к стоящей в углу двора скамейке.
– И вот теперь в оставшиеся пять минут нашей беседы, я докажу тебе, что не такой уж я и плохой. Во-первых, – Зеленый вытащил из диктофона микрокассету и протянул ее Братку, – это тебе на память о нашей встрече.
Браток схватил микрокассету и сжал ее в кулаке.
– Потом, компромат уничтожишь потом, – спокойно сказал Зеленый. – Во-вторых, ты мне сейчас либо покажешь право на ношение пистолета, либо отдашь мне свою волыну. В обмен, так сказать. Ну?
Браток затравлено оглянулся на здание клуба, сунул руку под пиджак и медленно вытащил пистолет.
– Молодец. Ведь можешь, когда хочешь. Не дергаешься, не пугаешься. Молодец, – похвалил опер и аккуратно взял оружие из руки охранника. – Ствол чистый?
Браток кивнул.
– Отвечаешь? Я ж проверю. Если он хоть раз куда-нибудь стрелял…
– Отвечаю, чистый. Я на мокрое…
– Знаю. Потому и беседую с тобой как с родным, – Зеленый спрятал пистолет во внутренний карман куртки, – обоймы не забыл?
– Извини… те. – Браток вынул из кармана две обоймы.
– Хорошо живешь, – одобрил Зеленый, – «макаров» под обойму на двенадцать патронов. Я даже не спрашиваю, где ты его взял. Цени.
– Ценю.
– Вот. Я на какой цифре остановился?
– Во-вторых.
– Да, а, в-третьих, я тебе объясню, почему я в тебя сейчас такой влюбленный. Не пугайся, я люблю тебя по-братски. Ты вообще, парень не дурак. Честно. Просто у тебя выпала бессонная ночь, потом эти взрывы, потом Гиря разборку учинил. Потом еще я тут появился, – вот ты и ошибочку допустил. Эта вот запись не является доказательством в суде. Даже если бы я совсем сошел с ума и решил дать ей ход. Так что смело можешь ее уничтожить. Например, съесть.
Далее, твой ствол. Тянет, конечно, на статью о незаконном ношении, но кого у нас сейчас за такое сажают? Правильно, только тех, кого очень нужно посадить. Так что, можешь спать с чистой совестью – я тебя сдавать не собираюсь. С Гирей я тоже драться на собираюсь – мне до пенсии осталось всего восемь месяцев, так что тут лучше не нервничать. Но… – Зеленый чуть повысил голос, И Браток вздрогнул, – есть такая буква «но». Эти восемь месяцев я хочу прожить спокойно и не напрягаясь. Я не хочу, чтобы ваш перепуганный шеф наделал каких-нибудь глупостей в мой адрес. А для этого ты…
– Что?
– Не пугайся, я тебя не буду делать стукачом. Я тебя буду делать моим телохранителем. Только моим. Не понял?
– Не совсем…
– Можешь мне не докладывать ни о том, кого вы опустили, или даже кого замочили…
– Я не…
– Тем более что ты по мокрым делам не работаешь. Кстати, кто у вас сейчас по этой части? Не жмись. Это не для протокола.
– Димыч.
– Знаю такого. Симпатичный парень. И я даже не спрашиваю, кого он уже успел замочить. Скажи спасибо.
– Спасибо.
– Ну, не надо так буквально. И если ты услышишь, что в мой адрес, подчеркиваю, лично в мой адрес кто-то что-то тут скажет – сразу же берешь ноги в руки и летишь ко мне. Или стучишь непосредственно по телефону. Это в случае особо острой необходимости. Возражения есть?
Браток промолчал.
– Не молчи, Браток, у нас с тобой нет выбора. Мне и тебе нужно пережить последние восемь месяцев моей работы. Совершишь подвиг? Спасешь жизнь старому, больному… Хотя, об этом я уже, кажется, говорил. Да? Или мне придется потратить остатки своего производственного стажа на то, чтобы конкретно тебя прижать?
– Да, – еле слышно сказал Браток.
– Не слышу?
– Да!
– И это совсем другое дело. Можно уже расходиться… Да не вскакивай ты так. Я тебе должен спасти жизнь еще раз. Сейчас ты придешь в клуб, и тебя сразу же спросят, за каким это чертом ты с ментом трепался столько времени. И ты им что ответишь? Футбол обсуждали? Или на рыбалку сговаривались? Тебе срочно нужно, Браток, в отпуск, с нервной системой у тебя совсем плохо.
Браток тяжело вздохнул, так, будто готов был разрыдаться.
– А всем любопытствующим расскажешь, что тебя все это время расспрашивал, не видели ли вы вчера и сегодня возле клуба лиц кавказской национальности, не случалось ли лично тебе слышать, как лицо кавказской национальности угрожало твоему шефу или кому-нибудь из его окружения. А ты мне ответил… Что ты мне ответил?
– Не знаю…
– А ты мне ответил, что тебе лично не угрожали, при наезде на шефа ты не присутствовал, но что-то такое слышал. Тем более, что вам давали указание усилить бдительность. Якши?
– Чего?
– Хорошо?
– Хорошо.
– Вот и славно. Про ствол тоже особо не распространяйся. Не было, мол, волыны, и все. Якши?
– Якши… – выдавил из себя подобие улыбки Браток.
– В Средней Азии в таком случае отвечают – пек якши. В смысле, очень хорошо. Или что-то в этом роде. Ферштейен?
– Яволь, гер гауптман.
– Да ты, брат, никак, полиглот? Молодец. Хвалю. Можем записать, что беседа прошла в обстановке взаимопонимания. Так?
– Так.
– А руку мне совать не вздумай, все равно не пожму.
– Злой вы человек, Юрий Иванович, – тяжело вздохнув еще раз, сказал Браток, – заподлистый.
– Тут ты в самую точку попал – злой. Но тут ничего не попишешь. Придется терпеть.
– Придется.
Зеленый засмеялся:
– То, что ты будешь мне стучать, вовсе не значит, что ты должен во всем со мной соглашаться. Я без этого обойдусь. Иди вперед, я через пару минут зайду, ты вроде как предупреди своих подчиненных, что мент, сволочь, сейчас будет вопросы о кавказцах задавать, чтобы никто чего, не дай Бог, не ляпнул лишнего.
Браток встал со скамейки и, не оглядываясь, пошел через двор к клубу. Капитан Гринчук откинулся на спинку скамейки и закрыл глаза. Разговор получился, но здоровья отнял немало. Капитан знал, что сделал все как нужно, но даже на самом страшном суде не смог бы сказать для чего или для кого нужно то, что он сделал. Для закона, который он, капитан Гринчук должен был защищать, для себя самого?
Зеленый с усилием потянулся. Хрустнули суставы.
– И тут она так классно открылась! – громко сказал капитан Гринчук и встал со скамейки.
Глава 6.
Среди работающих людей ты должен работать. Среди нудистов – ходи голым. Среди вегетарианцев – есть только зелень, а среди мусульман и иудеев – отказаться от свинины.
Ты должен стать частью пейзажа. Или, если придется, частью натюрморта. Деталью обстановки, ворсинкой на ковре, блохой на собаке – кем или чем угодно.
Ни плохим, ни хорошим, ни добрым, ни злым… Таким, как все… Частью всех и всего.
Когда нужно будет стать самим собой – тебе скажут. Жди. Тебе отдадут приказ. Жди.