Нина зажмурилась.
– Только не забудь посчитать, сколько клиентов через тебя пройдет. Потом оплачу тебе сдельно! – Гиря засмеялся, – Все, пошла, пошла…
– Пожа… – прошептала Нина.
– Что?
– Пожалуйста, не надо…
– Не надо? – переспросил Гиря. – Закрой рот и делай что тебе велено. Не жмись как целка. Вот смотри…
– Что?..
Гиря вынул из бумажника, одну за одной, три зеленых сотни, веером положил их на стол:
– Вот эти баксы будут тебя ждать. Вот этот президент будет твоим, если ты сегодня зацепишь мента на весь вечер. Вот этот – если переспишь с ним. А этот – если завяжешься с ним на долго. А если ты не заработаешь этих бабок, то я с тобой… Ну ты и сама знаешь, что я с тобой сделаю. Усекла?
Нина застонала.
– Усекла, я спрашиваю?
– Да.
– У тебя на все про все… – Гиря взглянул на часы, – четыре часа. Дольше я мента здесь не удержу. Пошла!
Нина неуверенно двинулась к двери.
– Чуть не забыл, – бросил ей вдогонку шеф, – если ночью у тебя вдруг окажется свободным рот, намекни ему, что я хотел бы поделиться с ним бабками.
Нина, не оборачиваясь, кивнула и снова пошла к двери.
– Или нет, не нужно, – сказал Гиря, – просто поработай как надо, на три сотни баксов. Плюс дополнительная премия за выработку. Ничего менту про наш разговор не болтай. Ты мне ни в чем не сознавалась, красавица. И ко мне Братка сюда позови!
Глава 8
Крысы демонстрировали свою лояльность. Идея эта родилась сразу в нескольких умах и получила поддержку у всех обитателей Норы. Петрович был настолько потрясен Михаилом, что даже попытался потребовать у соседей именовать себя полным именем. Потом смирился, поняв, что на этот раз его не били только из уважения к тому же Михаилу.
Так вот, Петрович был одним из первых, кто высказал в слух желание улучшить быт Михаила.
– Палатку он хотел, – сообщил обществу Тотошка. – Купить, говорит, хочу, чтобы, значит, тут с вами жить. Вместе.
– Вместе, – восхитилось общество, – с нами!
– Значит, правду сказал. Отмажет он нас от тех козлов, – выкрикнул как на митинге Петрович, воспоминания которого о вчерашнем инциденте были еще достаточно болезненными.
– Надо ему палатку достать, – подумав, сказал Старый.
– И постель чистую, чего ему как скотине в грязи… – подала голос гражданская супруга Старого, обычно молчащая баба Зина.
И Крысы совершили деяние, сравнимое по гражданскому мужеству и самопожертвованию разве что с откликом нижегородцев на призыв Минина с Пожарским. Крысы собрали деньги.
Понять все величие подвига сможет только тот, кто видел разборку бродяг возле мусорника, за обладание парой пустых пивных бутылок. Теперь же деньги сдавались добровольно. Из таинственных сокровищниц извлекались мятые купюры и ссыпались монеты. Сумма набралась неожиданно большая. Настолько большая, что пересчитавший деньги Старый недоверчиво пересчитал их еще раз.
– Вот ведь… – ошарашено выдавил из себя Петрович, когда сумма была названа вслух.
– Да… вот это да! – прошуршало между Крысами.
Как ни странно, но это маленькое чудо, это внезапное свершение тоже было отнесено на счет Михаила. Стоило только ему сказать, что деньги появятся, как деньги сразу появились!
Затем Крысы быстрым открытым голосованием избрали закупочную комиссию. Баба Зина, Доктор, Тотошка и Ирина должны были отправиться на рынок, но Ирина неожиданно взяла самоотвод:
– И не подумаю, – резко бросила она и отправилась к своему хозяйству.
– Ты чего Ирина? – спросил кто-то из толпы. Но она молча махнула рукой.
– С ума съехала, – тихо сказал Тотошка и покрутил пальцем у виска, – мы без нее управимся.
– Только я хотел бы обратить ваше внимание на один очень важный момент, – сказал Доктор, – Михаил совершенно ясно дал понять, что никто из нас не должен появляться никому на глаза. Никто.
Повисло тягостное молчание.
– А чего там, – первым, естественно, не выдержал паузы Петрович, – одеться получше – никто и не разберет. Мы ж не работать пойдем, а покупать.
На том и порешили.
Закупочная комиссия вернулась достаточно быстро и помимо покупок принесла еще и свежие новости.
Во-первых, и это особенно поразило Крыс, цыгане на освободившемся жизненном пространстве замечены не были.
– Никого. Ни попрошаек, ни гадалок, – захлебываясь радостью, рассказывал Тотошка. – Как сто бабок пошептало.
– Михаил сказал, – поправил его Конь.
– Точно. Даже на Стометровке цыган не было.
Стометровка, переулок утыканный ларьками и расположенный на пути от рынка к железнодорожной платформе, всегда была спорной территорией, на которой Крысы и цыгане работали параллельно, что неизбежно приводило к эксцессам. И то, что цыгане добровольно отказались от лакомого участка потрясло Крыс необычайно.
– А еще, – Тотошка сделал драматическую паузу и продолжил тихим, но значительным тоном, – рассказали нам еще о делах странных…
Крысы притихли.
– Вчера кто-то, – Тотошка сделал ударение на «кто-то», – кто-то на лоходроме почистил карманы кассиру. Взял хорошие деньги.
– Это кто сказал?
– Безногий Генка сказал. И еще сказал, что сегодня, совсем недавно, точно также опустил кто-то двух менял на Пятачке. Гарика и Степу. И тоже на хорошие деньги. И никто ничего не видел.
Безногий Генка, нищий с рынка, как источник информации котировался очень высоко. Он умудрялся знать все обо всем, не покидая своего рабочего места возле продовольственных рядов. Тем из Крыс, кто сразу не понял, на что намекал Тотошка, все объяснили соседи. И над Крысами снова зависла тишина, на этот раз благоговейная.
Кинуть кассира и кидал на их собственной территории мог только человек близкий по своим способностям к гениальности.
– Ты думаешь, что это?.. – начал было Конь, но осекся.
– Не знаю, не знаю, – Тотошка с загадочным видом покачал головой.
– Еще сказали, – вмешалась баба Зина, немного тем самым скомкав выступление Тотошки, – что это кавказцы взорвали стоянку перед клубом. И в клубе тоже сегодня они бомбы подложили. Только сегодня никого не убило.
– Убило, не убило! – вернул внимание коллектива к себе Тотошка. – Палатку нужно ставить, пока Миша не пришел.
– А куда будем ставить?
– Возле нашего шалаша и поставим, – решил Тотошка, – Ирина ему и еду готовить будет.
– Слышь, Тотошка, а зачем, говорят, черные бомбы взрывать начали? – спросил Петрович, наблюдая, как братья Кошкины под руководством Коня ставят палатку, – они ж вроде никогда не ссорились?
– Это айзерам виднее, – изрек Тотошка с глубокомысленным видом.
И ошибся. Азербайджанцы тоже не представляли себе, зачем это им могло понадобиться взрывать бомбы.
Садреддин Мехтиев, глава, как его несколько раз называли журналисты, азербайджанского землячества, был немного взволнован. Был немного взволнован в тот момент, когда узнал, что на самом высоком уровне рассматривается версия о участии его и его людей во взрыве автостоянки.
Легкая взволнованность выразилась в том, что Садреддин Мехтиев попытался дозвониться до уважаемого Геннадия Федоровича с целью выяснения неприятного недоразумения.
Дозвониться не удалось. Садреддин Гейдарович обратился к уважаемым людям города, чтобы те помогли связаться ему с Геннадием Федоровичем. Уважаемые люди города помялись, а потом дали понять Мехтиеву, что дело о взрыве – это внутреннее дело между уважаемым Садреддином Гейдаровичем и не менее уважаемым Геннадием Федоровичем.
А сам уважаемый Геннадий Федорович продолжал настаивать на том, что азербайджанцы неоднократно угрожали ему расправой.
Легкая взволнованность перестала быть легкой. А после очередных взрывов вообще сменилась тревогой. Тревогой настолько сильной, что Мехтиев удвоил личную охрану и, на всякий случай, отдал приказ приготовиться свой службе безопасности. Службой безопасности полтора десятка ветеранов Карабахской войны числились официально. Неофициально недоброжелатели их называли карабахнутыми, имея ввиду, что даже по нынешним беспредельным временам, боевики выделялись склонностью к некоторой излишней жестокости.
– Ты меня пойми, – проникновенно сказал Садреддин Гейдарович редактору «Вечерней городской газеты», – я деловой человек. Я занимаюсь торговлей, мне этот шум, эти такие-сякие взрывы не нужны. Мне нужно тихо-мирно жить и давать жить хорошим людям. Я правильно говорю?
– Безусловно, – согласился главный редактор и налил себе еще коньяка, – все вас знают как порядочного и… ваше здоровье… исключительно гуманного человека.
– Вот, ты меня понимаешь! Бомбу взорвать, много людей убить! Не понимаю, как могут верить люди таким слухам! Не стесняйся, дорогой, кушай!
– Спасибо, Садреддин Гейдарович, – главный редактор «Вечерки» не стеснялся и так. Он за свои двадцать пять лет хорошо понял, что стесняться – это способ скатиться в нищету, поэтому и выпивал и закусывал уверенно.
Тем более, что Садреддин Гейдарович Мехтиев был тем человеком, на средства которого «Вечерка» существовала, и интересы которого была призвана обслуживать.
– Как могут умные люди распускать такие слухи? Не понимаю.
– А я вот, Садреддин Гейдарович, не понимаю, кто вообще мог взорвать ту бомбу. И еще сегодня…
– Не знаю. Не знаю. Никто из нормальных людей этого понять не может, – Мехтиев обвел взглядом кабинет ресторана, в котором проходила беседа, словно пытаясь найти непорядочных распространителей клеветы.
В кабинете, кроме официанта, одного «карабахнутого» и Мехтиева с редактором, никого не было.
– Ты мне, Боря, скажи, откуда могут браться такие нехорошие люди?
Главный редактор торопливо проглотил кусок мяса, откашлялся:
– Этим делом в райотделе занимается…
– Знаю я, кто этим делом занимается. А еще я знаю, чем эта Чебурашка занимается по ночам. И я знаю, что ничего эта Чебурашка не сможет найти.
– Областное управление…
– Областное управление! Царь и бог! – Мехтиев вознес руки кверху, – Они сейчас взялись трясти моих людей, обыскивать квартиры, пугать женщин и детей! Областное управление! Они еще месяц попритворяются, а потом… Они уже троих моих людей схватили, говорят, что нашли у них спичечный коробок маковой соломки! Завтра они придут меня арестовывать? И найдут у меня два грамма героина? Или один малокалиберный патрон? Все как с цепи сорвались!