– Говорили… – тоскливо протянул Конь, оглядываясь на лежащего Михаила.
– Так почему ты еще здесь? – спросил Славик.
У него был очень хороший удар справа. Четкий и хлесткий. Конь отлетел в сторону и остался лежать.
Никто из Крыс не пошевелился.
– Вы че, охренели? – Славик ударил снова, не выбирая жертву. – С вами же никто не будет церемониться.
– Прекратите, – сказал отец Варфоломей.
– Чего? – переспросил Славик.
– Оставьте их в покое…
– Ты, бородатенький, не понял, что было сказано? – Славик шагнул к священнику, но тут подал голос один из пацанов Гири.
– Не трожь, это батюшка, – сказал Длинный.
– А хоть сам Папа Римский, – заявил Славик, но руку опустил.
Приказ не церемониться касался только Крыс. О священниках речи не было.
– Вы бы их отсюда увели, батюшка, – сказал Анатолий, – пожалели бы рабов божьих.
– А вы чьи рабы? – спросил священник. – Если они – божьи, то чьи вы?
Славик оглянулся на старшего.
– Я не буду с тобой спорить, батя. Я даю десять секунд на то, чтобы все эти… – Анатолий брезгливо кивнул в сторону Крыс, – убрались отсюда. Раз.
Несколько дней назад никто из стоящих на дне оврага не стал бы дожидаться конца отсчета. Но в этот вечер…
– Пошел ты, – сказал Петрович негромко, но так, что все услышали.
Фраза повисла перед самым лицом Анатолия, искрясь и покалывая этими искрами глаза. Пошел ты.
– Это кто такой смелый? – почти радостным тоном переспросил Анатолий.
Все становилось на свои места. Он приказал, ему возразили. Эта шваль, этот хлам, отбросы эти совсем мозги потеряли. Но теперь все становилось просто и понятно. Сопротивление нужно сломить.
Анатолий плавным движением руки извлек из-под одежды резиновую палку.
– Еще раз повтори, – ласково попросил Славик, вынимая из-за пояса нунчаки. – Повтори.
Ни у кого из Крыс не было ни малейшего шанса выстоять хотя бы секунду против Славика или Анатолия. Андрей Петрович следил за подготовкой своих людей. И более сильные, чем Крысы, противники имели достаточно мало шансов устоять один на один.
Но тут в дело вступал фактор, который инструктора Андрея Петровича не могли предусмотреть и к чему не могли подготовить парней. Собственно, бойцов готовили к силовым акциям против таких же подготовленных, как и они. И к такому единоборству они были готовы. К единоборству. В крайнем случае, к борьбе с двумя-тремя противниками. Может быть, даже с десятком.
Тот же Анатолий на тренировках успешно работал и с пятью противниками.
Крысы драться не умели. Они не знали ни одного приема в прямом смысле этого слова. Но у них был метод борьбы, который помог им выходить победителями из многих схваток за время существования Норы. Когда иного выхода не было, когда просто уйти не получалось, у Крыс срабатывал, как запал, рефлекс – все скопом на противника.
Славик замахнуться успел.
Анатолия снесли массой, опрокинули и прижали к земле.
– Твою мать! – успел простонать Славик, когда кто-то вывернул его руку и отобрал оружие.
Пацаны Гири были просто окружены, в их плечи, руки и одежду вцепились десятки рук. Длинного кто-то схватил за волосы и резко рванул вниз.
Длинный взвыл.
– Суки, – с кровью выплюнул Анатолий, за что был наказан еще одним ударом в лицо.
И тишина.
Михаил внятно сказал:
– Я больше не хочу.
– Хорошо, Миша, – прошептала Ирина, погладив его по щеке. – Хорошо.
– Я не хочу. И больше не могу. Честное слово. Я больше не могу. Я выгорел. Вы ж знаете, что я этого не хочу делать. Вы же знаете.
– Мы знаем, Миша, – тихо сказала Ирина.
– Мы знаем, – отчего-то повторили Крысы.
– Что с ними делать? – спросил Петрович вслух, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Гоните вы их отсюда, – бросила, не отводя взгляда от Михаила, Ирина. – Пусть идут.
– Точно, мы пойдем, – сказал Длинный. – Мы, в натуре, пойдем. Чего нам здесь делать? Мы без базара пойдем, нам проблемы не нужны…
Анатолий скрипнул зубами и промолчал.
– Идите, – сказал Старый, – а мы останемся.
– Вот и лады, – Длинный, почувствовав, что его отпустили, покрутил головой, разминая шею, и постарался отойти подальше от Крыс.
– Лады, – неопределенным тоном произнес Анатолий, когда и его отпустили.
Михаил застонал, беззащитно, по-детски.
– Я схожу за «скорой», – спохватился отец Варфоломей.
– Попробуйте, – сказал Доктор.
Михаил застонал снова.
Все обернулись к нему, мгновенно забыв об Анатолии и Славике.
– Суки, – громко сказал Анатолий, и что-то металлически лязгнуло.
– Доигрались, – сказал Славик и тоже передернул затвор пистолета.
– Вот такие дела, – Анатолий поднял пистолет, прицелился и нажал на спуск.
Грохнул выстрел, и пуля, ударив в плечо Старого, отбросила его прочь. Еще два выстрела, и упали еще двое. Анатолий не убивал, хотя очень хотел этого. Плечо, нога и еще одна нога.
– Обрадовались, суки? – спросил Славик и прицелился в лицо какого-то мужика неопределенного возраста.
Мужик попятился, споткнулся обо что-то и упал бы навзничь, если бы его не подхватил кто-то из толпы.
– Смелые, значит? – процедил Славик. – Смелые и сильные?
– Не нужно, – простонал Михаил.
– Да заткните вы ему хлебало! – приказал Анатолий, взмахнув пистолетом.
Ему совершенно не нравилась ситуация. Если бы в процессе обучения у него напрочь не отбили способность пугаться, то можно было бы подумать, что он боится. Воздух в овраге вибрировал. Было слышно, как гудит воздух, словно высоковольтные провода. И даже раненные Крысы не кричали.
Вцепившись в раны, они, не отрываясь смотрели на Анатолия и Славика. Длинный с приятелями, у которых оружие отобрали еще в клубе, начали пятится, словно под давлением взглядов Крыс, полных ненависти.
– Не нужно, – снова повторил Михаил.
– Да кто это у вас? – спросил Анатолий, пытаясь рассмотреть лежащего.
Только сейчас он вдруг понял, что центром всего здесь происходящего является не он со Славиком, а именно этот мужик, бормочущий что-то, словно в бреду. И если уничтожить этого мужика, то все кончится, Крысы снова станут Крысами – трусливыми и послушными.
Анатолий шагнул вперед, кто-то из Крыс попытался его остановить, протянул руку… Выстрел. Пуля ударила в бок, в сердце, и человек упал.
– Назад, – приказал Славик. – И вы, суки, не дергайтесь.
Последняя команда относилась к Длинному с приятелями, которые почти уже скрылись в темноте.
– Я всех перестреляю, – предупредил Анатолий. – Каждого, кто дернется.
Да почему ж они не бегут, подумал Славик. Почему стоят на месте, даже не пытаясь просить о пощаде. Что здесь происходит?
Анатолий сделал еще шаг. Славик торопливо шагнул за ним, прикрывая спину. Не нужно этого делать, подумал Славик, переводя с одного лица на другое. В любую секунду это может взорваться и уничтожить все – эту пугающую тишину и их, непрошеных пришельцев. Пистолет вдруг показался никчемной пустой железякой, не способной не только напугать, но и защитить.
Крыс было слишком много. И вели они себя не так, как должны были вести.
Еще шаг.
Пистолет стал невообразимо тяжелым, потянул руку к земле, и Анатолий взял оружие двумя руками. Палец словно судорогой свело на спусковом крючке, и выстрел мог прозвучать в любую секунду.
– Назад, – сказал кто-то из Крыс.
Славик попытался рассмотреть, кто именно, но не смог. Показалось, что звук просто родился в воздухе, из ничего, из общей мысли стоящих стеной обитателей Норы.
Анатолий остановился и, не отрывая взгляда от стоящих перед ним людей, коротко бросил Славику:
– Вызывай подкрепление.
В этот самый момент отец Варфоломей добрался, наконец, до телефона-автомата и позвонил Гринчуку:
– Убивать их пришли.
Глава 15.
Сам Садреддин Гейдарович Мехтиев, предприниматель, спонсор и даже где-то меценат, поговорив с Юрием Ивановичем Гринчуком, в гости к уважаемому Геннадию Федоровичу не поехал. Глава азербайджанского землячества даже из кабинета в ресторане не вышел, просто перезвонил по телефону Али и ровным голосом произнес одну единственную фразу, которую сидящий за столом напротив него редактор «Вечерней городской газеты» Борис Фенстер не понял.
Не знал Борис Фенстер азербайджанского языка, и это вполне устраивало Мехтиева.
– Всех, кроме самого, – сказал в трубку своего мобильника Садреддин Гейдарович, спрятал телефон аккуратно в карман пиджака, висевшего на спинке стула, и движением пальца подозвал к столику одного из «карабухнутых», выполнявшего по совместительству обязанности официанта.
– Принеси коньяк, – негромко сказал Садреддин Гейдарович, – самый лучший принеси.
Сказано это было по-русски, и Фенстер расценил это, как приглашение к беседе. Мысленно облегченно вздохнув, главный редактор независимой газеты торопливо проглотил кусок жареной форели и, вытерев руки салфеткой, попытался заглянуть в глаза собеседника:
– Что-то случилось?
– Еще пока нет, – сказал Мехтиев. – Но, если все будет хорошо, случится.
– Это вам случайно не Гринчук звонил? – поинтересовался Фенстер.
Слухи о том, что к капитану в райотдел приезжал сам Мехтиев дошли и до независимых журналистов.
– Кто? – переспросил Мехтиев.
– Ну, – почувствовав какой-то подвох, осторожно добавил Фенстер, – опер, Юрий Иванович Гринчук. Капитан…
– Когда звонил? – лицо Мехтиева чуть дрогнуло и окаменело.
– Только… – Фенстер вдруг осознал, что сболтнул что-то неправильное, что не нужно было демонстрировать свою наблюдательность.
И одновременно Фенстер понял, что осознание это пришло немного позже, чем следовало бы.
– Разве мне кто-то звонил? – спросил Садреддин Гейдарович.
– Э-э… а… нет, – выдавил, наконец, Фенстер. – Что вы… Мне, наверное… наверняка показалось.
– Тебе нужно отдохнуть, – участливо произнес Мехтиев. – Устал ты, я смотрю. Все это беготня, беготня…