– Пять минут терпит, – милостиво разрешил чекист.
Гимнастёрка и штаны уже провоняли потом. Я открыл шкаф (скрип стоял на весь коридор), пробежался взглядом по гардеробу. М-да, как всё запущено.
У меня в прошлой жизни тоже нарядов было раз-два и обчёлся, но тут дело просто швах. Хотя чего можно ожидать от сотрудника уголовного розыска в эти голодные и тяжёлые годы.
Второй комплект нательного белья, прибережённый для бани, – уже хорошо. Косоворотка с заплатками на локтях – мягко говоря, не новая, но хотя бы не пахнет. Есть ещё кавалерийские галифе.
– На улице прохладно, накиньте ещё что-нибудь сверху, – посоветовал чекист.
Надо же какие мы заботливые.
В шкафчике на плечиках висел серый пиджачок. И то хлеб.
Я надел его и понял, что размерчик явно не мой. То ли с чужого плеча, то ли Быстров сильно похудел – учитывая горячку его жизни, весьма вероятно.
Наверное, пиджак надо перешить – я понял, что угроза набрать лишний вес передо мной не стоит.
Сполоснул лицо, пополоскал водой рот, запер комнату, положил ключик под коврик, не сумел сдержать зевок (эх, кофейку бы) и потопал за чекистом.
На выходе из общаги переминался с ноги на ногу не менее заспанный, чем я, сторож – его из-за меня тоже подняли ни свет ни заря.
Он выпустил нас с чекистом и закрыл за нами дверь. Мне стало завидно: сторож как белый человек снова пойдёт на боковую, а меня тащат на местную «Лубянку», а когда выйду и выйду ли вообще – неизвестно.
Хотя… если бы собирались взять в оборот, действовали бы по-другому. Значит, тут что-то другое.
У общаги стояла пролётка – я слышал чекисты обложили местных извозчиков чем-то вроде налога, и теперь ежедневно в порядке очереди у ГПУ дежурили сразу несколько экипажей. Кстати, не самая плохая идея, а то своих средств передвижения у нас в губрозыске кот наплакал, а от наших талонов кучера шарахаются.
– Сколько сейчас времени? – спросил я чекиста, когда мы сели в пролётку и та тронулась.
Тот вынул из кармана брюк луковицу часов на цепочке, щёлкнул крышкой и посмотрел на циферблат.
– Пятнадцать минут второго.
Если не запрут в камеру, значит, будет время хоть чуток поспать перед работой, прикинул я.
В ГПУ меня не стали мариновать, сразу повели к кабинету, в котором, если верить табличке, находился начальник губернского отдела. И, судя по свету, пробивавшемуся сквозь щели дверного проёма, он не спал.
Сердце ёкнуло. Раз мы туда целенаправленно шли, значит, предстояла встреча с товарищем Кравченко, который, как говорил Смушко и вряд ли сгущал при этом краски, будет испытывать ко мне далеко не самые дружеские чувства.
Начальник губотдела ГПУ оказался человеком жилистым и подтянутым.
До моего прихода он сидел, склонив бритую под Котовского голову, над открытой пухлой папкой, доверху набитой исписанными бумагами.
– Товарищ Кравченко, доставил по вашему поручению товарища Быстрова, – почтительно сказал сопровождавший меня чекист.
– Молодец, свободен, – кивнул ему Кравченко.
Затем он посмотрел на меня.
– Товарищ Быстров, извините, что выдернул вас в такое время, но тут ничего не попишешь – дела.
– Ничего страшного, товарищ Кравченко. Мы с вами одно дело делаем.
– Это вы правильно заметили – одно дело. Проходите.
Мы обменялись рукопожатиями и сели друг напротив друга.
– Раз уже поднял вас в такое время, позволю себе хоть немного загладить вину, – улыбнулся Кравченко. – Чай будете?
– Не откажусь.
Нам принесли по кружке дымящегося чая и поставили блюдце с колотым сахаром – точь-в-точь таким, какой очень любили мои бабушка с дедушкой. Они всегда пили чай вприкуску и ненавидели рафинад. Очень переживали, когда твёрдый как камень сахар не удавалось найти в магазинах.
Немного подумав, Кравченко извлёк из недр стола и высыпал на блюдце несколько баранок.
Я куснул одну – по твёрдости она не уступала сахару, зубы сломать можно.
Но какой нормальный опер не любит поесть на халяву. Кстати, был я в Питерском зоологическом, видел там высушенное чучело этой самой рыбы – халява.
Пару минут мы молча пили чай, думая о своём. При этом Кравченко ни на секунду не отводил от меня взора пристальных глаз – наверное, изучал.
Мне даже стало слегка неудобно: глядят как на девицу на выданье. Оно, конечно, за смотр денег не берут, но так ведь и дырку во мне просверлить можно.
Картина «Ленин и печник». Вернусь в губрозыск, спросят – где был, отвечу: «Да у Кравченко за чаем засиделся».
Допив, отставил кружку в сторону.
– Благодарю за чай. В самый раз было. Только вы ведь меня к себе посреди ночи не для того, чтобы чаи гонять, пригласили? – Я намеренно акцентировал ударение на последнем слове.
Именно пригласили и никаких гвоздей!
– Ваша правда, товарищ Быстров. Вот вы сразу, как вошли, верно подметили – одно дело делаем: давим контрреволюционную гниду во всех её проявлениях. Только заниматься этим необходимо со строгим соблюдением закона, не так ли?
– Всё так, товарищ Кравченко.
– Это прекрасно, что мы с вами понимаем важность соблюдения законности и не подменяем закон революционной целесообразностью, – откинулся на спинке стула начальник губотдела ГПУ. – Вот только факты свидетельствуют, что порой слова расходятся с делами, а это плохо, товарищ Быстров. Мы должны калёным железом выжигать в наших рядах тех, кто не стоит на твёрдых позициях правопорядка.
– Целиком и полностью разделяю вашу точку зрения, – включил режим дурачка я.
Когда в ход пошли лозунги, жди беды. Тут расслабляться нельзя – держи ухо востро, а то прилетит.
И оно прилетело.
– Тогда как я могу трактовать слова арестованного Трубки, что вы избивали его и даже угрожали ему пытками? – зло ощерился Кравченко.
– Злобный навет. Вы сами знаете, что это за тип – на нём клейма ставить негде. Такому опорочить честь сотрудника уголовного розыска – всё равно, что награду получить.
– Но как это соотносится с физическим состоянием арестованного? Да на нём места живого нет.
– Товарищ Кравченко, все свои увечья гражданин Трубка получил во время дорожного происшествия. Вы должны знать обстоятельства его ареста – была погоня, экипаж, на котором передвигались бандиты, пришёл в негодность – фактически рассыпался на ходу. После такого, как сами понимаете, трудно остаться целым и невредимым, – отрапортовал я.
– А наш бывший сотрудник… гражданин Симкин утверждает, что на него натравили собаку. Теперь он инвалид – правая рука не действует.
– Конечно, не действует – ведь в ней он держал пистолет, из которого только что убил своего подельника и который направил на сотрудников уголовного розыска и девочку, к похищению которой он имел самое непосредственное отношение, – возмутился я. – Если бы не героизм Грома – мы бы, возможно, с вами сейчас не разговаривали.
– Вижу, у вас есть ответы на все вопросы, – усмехнулся Кравченко.
– Просто я говорю правду, а делать это легко и просто. Только мне странно, почему словам уголовной шушеры и контрреволюционного элемента куда больше веры, чем сотрудникам губро, – перешёл в атаку я.
– А вам палец в рот не клади, – улыбнулся Кравченко. – Ещё раз меня извините, товарищ Быстров. Это была… скажем так – небольшая проверка. Притирка, если хотите. Мы ведь прежде с вами так близко не общались.
– Никаких обид, товарищ Кравченко.
– Вот и прекрасно, товарищ Быстров. А теперь я скажу самое главное. Не всё мне в вас сыпать упрёками. А как вы отнесётесь к моему предложению?
– Так я ещё не знаю, что это за предложение, товарищ начальник губотдела, – пожал плечами я.
– А оно очень простое, но при этом весьма важное. – Он замолчал, что-то взвешивая. – В общем так, товарищ Быстров. Вы прекрасно проявили себя во время контрреволюционного мятежа и недавнего ареста банды, выдававшей себя за сотрудников ГПУ. Вы помогли разоблачить подлеца Симкина. И мне кажется, что вы вполне достойная кандидатура на должность заместителя начальника губотдела ГПУ. Что скажете, товарищ Быстров?
Глава 24
Сложно сказать, что бы ответил на такое предложение двадцатилетний настоящий Быстров. Молодость склонна к авантюрам и не всегда оправданному риску. Но теперь в его шкуре сидел я, пятидесятилетний мужик, которого жизнь побросала из стороны в сторону. Многое мне в жизни обещали и многое на поверку оказывалось лапшой на уши. Да и предупреждение от Смушко пришлось как нельзя кстати.
Я взял мхатовскую паузу, после которой ответил, взвешивая каждое слово.
– Скажу, что это большая честь для меня. Вот только…
– Что только? – подался вперёд Кравченко.
– Вот только, – продолжил я, – мне бы хотелось выяснить для себя ряд моментов. Товарищ Кравченко, я не буду спрашивать, почему выбор пал на меня. Скажите другое: что я должен сделать?
– А ты не так прост, каким кажешься, – удивился начальник губотдела ГПУ, который неожиданно для меня перешёл на ты.
– Так не первый год в розыске.
– Ну тогда тебе будет проще понять меня. Ситуация у вас, в уголовном розыске, сложилась крайне нездоровая. Лично у меня нет вопросов к вам, сотрудникам, но есть подозрение, что начальник губро не справляется со своими обязанностями.
– К чему вы клоните, товарищ Кравченко, – напрягся я.
– Суди сам, Быстров. В округе лиходействует банда Левашова, а товарищ Смушко, вместо того чтобы принять решительные меры к пособникам банды, миндальничет с местным населением. А ведь можно было выйти на Левашова через его родню, объяснить, к чему приводит покрывательство преступного элемента. Ну, а последние события – это вообще кошмар! Учебный батальон подвергся полному моральному разложению и уже несколько месяцев грабил советских граждан, а начальник губрозыска о том ни слухом, ни духом. Только после категоричного вмешательства губисполкома он начал действовать, но было уже поздно – зараза охватила почти весь личный состав батальона. В итоге дело дошло до мятежа! А ведь это можно было предотвратить ещё на начальной стадии процесса!